В начале дня. Финал.
Опубликовал: Sovyonok | рубрики: Новости, Проза, Творчество |Часть третья. Глава третья. ОТКРОВЕНИЕ.
* * *
Алексей Марьюшкин никогда не отличался особой напористостью в обсуждении наболевших вопросов со своей супругой — милой и кокетливой Вероникой. При этом он не был и подкаблучником. Пока Вероника экспрессировала, Алексей, стараясь сохранять спокойствие, последовательно и незлобиво гнул свою линию, не тараторя и не давя, но и не отступая от своего. Споры эти чаще всего заканчивались победой Веро. Во-первых, Алексей, обожал свою жену и, уступая ей, делал тем самым приятное себе. А во-вторых, Веро не имела привычки затевать споры по пустякам. Но сейчас очередной разговор (о том, каким видом спорта, помимо плавания, следует заниматься их малышу) закончился вничью. Алексей ратовал за верховую езду, Вероника — за спортивную гимнастику. В конце концов договорились о приобретении нового пылесоса для домашнего робота Циркубия.
Завершив коммуникативную сессию, молодой программист поспешил к профессору Полянскому, ухватив по дороге шоколадное пирожное и чашку кофе со сливками и сахаром в автомате.
Кабинет профессора был заперт. Алексей озадаченно поднес руку к затылку. В это время что-то мягко коснулось его ноги. Алексей посмотрел вниз и увидел черного лохматого пса. Это был, без сомнения, Чек. Он дружелюбно смотрел из-под косматых бровей, черные завитки шерсти лоснились, а поза выражала любопытство. Алексей наклонился и потрепал Чека по шее и загривку. Пёс тихонько взвизгнул, но по-прежнему жаждал узнать, в чем тут дело.
— Не знаешь, где профессор, бродяга? — просто так сказал Алексей.
— Чек! — послышался с лестницы голос Янека. — Куда ты делся?
Пёс, подумав, прыгнул к лестнице и очень скоро вернулся, притащив за собой мальчишку.
— Здравствуйте, — вежливо сказал Янек Алексею.
— Привет! — улыбнулся программист и пожал мальчику ладонь. — Я ищу Полянского.
— А, он на веранде, — вспомнил Янек. — Пойдемте, покажу. Чек, идем!
Алексей, ещё не освоившийся как следует во всех закоулках Центра, последовал за мальчиком и собакой.
* * *
В боксе было тихо, светло и сияюще. Ослепительно белые стены, белые облака в круглых оконных проемах. Белая кушетка, белые простыни, белый аппарат поддержания жизнедеятельности.
На кушетке лежала Эриэн. Она была без сознания, хотя практически все органы и системы работали нормально, повреждений почти не было, за исключением небольшого смещения одного из позвонков, но его быстро вправили и зафиксировали безоперационным методом. Так что теперь эскулапы ломали голову только над тем, почему больная (а по новой терминологии — выздоравливающая) не приходит в себя, да и почему она вообще лишилась чувств: подобная травма не должна была произвести такого действия. На всякий случай Эриэн подключили к универсальному аппарату М-62, но задали программу минимального вмешательства. Большей частью — для контроля функций.
У кушетки неотрывно дежурил Кузнечик. Ему разрешили присутствовать, поскольку ни один человек-сиделка не мог стопроцентно гарантировать исключение проникновения каких-нибудь микробов извне (в ситуации, когда человек непонятно почему не возвращается в сознание, любому, самому ничтожному внешнему фактору придавалось большое значение, ибо нет ничего опаснее неизвестности и непредсказуемости); ни один человек не мог постоянно сохранять устойчивое внимание, требуемое для наблюдения, не испытывая при этом физиологического дискомфорта и беспокойства относительно естественных потребностей. В первую неделю всё было особенно строго, а потом, когда стало ясно, что не остается ничего, кроме как ждать, режим смягчили, и даже стали пускать посетителей, но не более, чем на полчаса и не чаще, чем два раза в день. Врачи не исключали, что Эриэн может среагировать на звуки знакомых голосов и очнуться. Кто-то полагал, что она и так всё слышит и понимает, поэтому с ней надо разговаривать, рассказывая о тех событиях, непосредственной участницей которых она являлась. Но все сходились на том, что психическая нагрузка должна быть строго дозированной. За этим строго следил Кузнечик, безоговорочно выпроваживая не желавших уходить или чрезмерно эмоциональных гостей. Он же с самого начала потребовал справедливого возмездия обидчику, причинившего травму, но когда выяснилось, что виной всему стал сбившийся с траектории искусственный спутник, который запускали дошкольники-подготовишки и в пусковую установку которого по недосмотру попала какая-то шальная мышь, вздохнул и снял претензии.
* * *
Гений протянул руку в раскрытое окно. В темноту. В ладонь ему уперся сильный, резкий порыв холодного ночного ветра. Зашумела листва, и деревья пригнулись верхушками к самой земле. Ветер, неистово рванувший волосы и полы длинного черного плаща Гения, заставил его зажмуриться, убрать руку и отвернуться. Стоило ему проделать это, как всё стихло.
— Ты видишь, — сказал он, усмехнувшись. — Ночь не принимает меня. С тех пор.
— Опять фокусы? — спросила Эриэн.
Он покачал головой. С минуту они просто смотрели друг на друга. Потом Гений попросил:
— Подойди. Встань рядом.
Эриэн шагнула ближе. Гений снова повернулся к окну. Теперь они стояли у проема плечом к плечу. В кромешной тьме сначала неясными тенями, а потом всё более отчетливо проступили светлые, струящиеся в разных направлениях узкие полосы — словно гимнастические ленты. Сплетаясь и пульсируя, они освещали пространство вокруг и сами изменялись, рождая из себя панораму. Одни из них отдалялись, другие подлетали ближе, живыми импульсными потоками творили из себя новую реальность…
Эриэн вгляделась и поняла, что мерцающих лент уже нет. Вернее, они перешли в иное состояние. Само пространство уже не было однородным: теперь представлялось возможным различить светлеющее небо, линию горизонта… Вдали вздымалась горная вершина, а на ней стоял трехбашенный замок с развевающимися флагами. А от окна до Замка протянулась то ли дорога, то ли мост, то ли сплетение всё тех же сияющих полосок, объединившихся в единую твердь. Это был Путь. У самого начала его, за окном, стояла колесница, запряженная парой великолепных гнедых коней со светлыми гривами и хвостами.
— Поужинаешь со мной? — спросил Гений просто. Эриэн кивнула. Он одним прыжком махнул наружу и, когда Эриэн встала на подоконник, помог ей спуститься. Они встали на колесницу, Гений тронул лошадей, и Путь принял их.
* * *
На густо увитой плющом широкой, солнечной веранде Алексей увидел внушительную фигуру профессора. Полянский в отутюженном кремовом костюме поливал цветы. Марьюшкин поздоровался.
— А! Коллега! — приветливо пробасил профессор. — Рад, рад.
— Александр Иванович, если вы не очень заняты, я бы хотел спросить кое о чем.
Полянский доброжелательно взглянул на молодого программиста поверх своих квадратных очков без оправы, поставил лейку и жестом пригласил пройти к краю веранды. Облокотившись на перила, коллеги посмотрели вниз. Там Янек что-то настойчиво втолковывал Чеку. Пес внимательно слушал, наклонив голову вправо и выставив торчком левое ухо, изредка повизгивал. Потом к ним подбежали ещё двое мальчишек — один высокий, рослый, другой маленький и щупленький — и девочка с двумя светло-русыми косичками. Рядом с девочкой шел яркий разноцветный зонтик на ножках. Потом зонтик сложился, и под ним обнаружилось совсем уж маленькое белобрысое существо в синей кепочке и зеленых шортиках. Компания перекинулась несколькими фразами и устремилась вдаль по дорожке, ведущей на побережье. Алексей засмотрелся и, сам того не замечая, начал улыбаться: вспомнил сынишку.
— А знаешь, о чем я подумал, Леша? — услышал он густой, интеллигентный басок профессора.
— О будущем? — Алексей кивнул на детей.
— Нет. О прошлом. Я вспомнил тот день, когда мы впервые повстречались. Внешне ты тогда был почти такой же, как сейчас, а душой — ну совсем как эти ребятишки! — Полянский улыбнулся.
— А, тогда ещё в Институте процессорный блок сломался, — вспомнил Алексей. — Я только-только пришел работать в ВИГ…
— Вот-вот, — кивнул профессор. — А я давно уже там подвизался. Потом решил создать отдельную группу, выросшую впоследствии до Центра.
— А почему же вы ушли с S-грани совсем?
— Видишь ли… Проблемы, изучением которых мы стали заниматься, немного не стыковались с концепцией и подходом ВИГа. Но это не главное. Самое интересное — расположение Центра.
— Меридиан? — спросил Марьюшкин.
— Да. Отсюда можно многое. До некоторых пор ВИГу это не очень-то требовалось, но вот, видишь, пришла пора — и мы снова объединяемся. И дай Бог.
— А в чем заключались рабочие противоречия?
— В подходе. ВИГ — это в большей степени официальная наука, космоцентризм. Вы изучаете Вселенную и роль отдельного, мыслящего и чувствующего, индивидуума в ней. А мы идем от человека — и даже не столько от человека, сколько от его сути: живой души, разумного начала. Мы ищем Вселенную в душе. Развиваем необычные способности, ищем пути эволюции сознания.
— Понятно. А тогда вы изучали свойства темпорального вектора в нестандартных условиях…
— И сейчас нам очень помогают прошлые наработки. Я тепло вспоминаю те времена. Объединив то, что начиналось ещё в ВИГе и результаты нынешних исследований, удалось добиться немалого. Да взять хотя бы Гоэссию…
— Александр Иванович! — Алексей невольно представил пылающего негодованием Карцева. — Вот как раз о Гоэссии я хотел с вами поговорить! И об Эриэн!
— А что такое? Ну ты говори, говори.
— Вы понимаете, Эриэн сейчас в больнице…
— Та-ак, друг сердешный, — интонации Полянского окрасились нотками строгости. — А не с этого ли надо было начинать?!
— Да… то есть, нет… — Марьюшкин сбивчиво пересказал историю командировки Николая и описал положение дел Эриэн. Когда он закончил, профессор задумался.
— Александр Иванович… — Алексей попытался привлечь внимание Полянского. — Вы же понимаете, что у нас не могло не возникнуть соответствующих вопросов, связанных с находкой пистолета.
— Да Бог с ним, с пистолетом, — отозвался профессор. — Я гораздо более заинтересован состоянием Эриэн. Неплохо бы просканировать альтернативное поле… ну да ладно. Она сама расскажет, когда вернется.
— О чем вы? — спросил Алексей, которому поведение Полянского начинало казаться не очень вежливым.
— Да-а, брат. Приходится сталкиваться с ещё одним незыблемым постулатом: всё тайное рано или поздно становится явным, — проговорил профессор, отдуваясь и барабаня пальцами по перилам. — Хорошо. Слушай. Я расскажу, на какую аферу сподобился Центр, когда отозвал Эриэн из командировки в мир погибающей Гоэссии. Не вдаваясь в скучные подробности, мы решили тогда провести стратегию вмешательства, прогрессорства — как хотите. Изучили обстановку и решили искусственно повлиять на сознание людей. Стереть память о войне, ослабить ноты агрессии, эгоизма в характерах и акцентировать всё доброе, светлое, полезное, что было в их сердцах. Возможно, это было этическим преступлением. Возможно, мы не имели права вмешиваться. Но результат очевиден. Короче говоря, мы не поворачивали историю вспять из глубокого прошлого, а воздействовали в критический момент.
— Но как? Что это было за воздействие?
— Леша, Леша, ну это уже чисто технические мелочи. Ещё двести лет назад были изобретены приборы, которые излечивали от болезней путем особого излучения. Каждая клетка организма имеет своё биоизлучение с неповторимой частотой и амплитудой. Когда идут патологические процессы, характеристики излучения меняются. В приборе моделируются сигналы здоровой клетки, которые передаются на больную, и она постепенно выравнивается, начинает «звучать» по образцу. Болезнь уходит. С человеческим духом, сознанием, конечно, всё сложнее. Но мы добились успехов хотя бы в самом основном. Мы ничего не меняем в человеке. Мы ослабляем влияние негативных сторон его характера и образа мыслей и усиливаем положительные. Потому что хорошее есть в каждом человеке, надо только поискать. И, разумеется, мы не можем осуществлять воздействие постоянно, это как бы разовая волновая «вакцина» доброты. Один раз даем образец, как камертон, а дальше человек уже сам должен над собой работать. Жить по велению души, а не расчета. А так как сознание после «вакцины» ориентировано на светлые идеалы — человеку хочется жить по-хорошему, потому что ему так ему комфортнее, радостнее, уютнее, — то естественно, что душа велит — по-человечески. А дальше всё уже идёт естественным путем.
Алексей, хоть и был спокойным человеком, не мог скрыть изумления:
— Ничего себе… Но как тогда быть Эриэн? Для чего вы придумали всю эту историю с Гением?
— А я ничего не придумал, — серьезно ответил Полянский. — Я слукавил лишь в одном: что выигрывая поединок, она спасает цивилизацию. Иначе, подозреваю, она вообще не стала бы с ним драться. Каюсь, грешен. Но ведь я не святой. А нужно… нужно всё это было прежде всего для неё самой.
— Как это?!
— Дорогой мой. Эриэн не сможет жить без Гения. Не надо быть провидцем, чтобы понимать это. Он же представляет собою конгломерат Любви и Вдохновения, важнейших для неё понятий. Он был с ней задолго до её прихода на S-грань, думаю, будет и впредь. Только в разных воплощениях: сам он всё-таки дух. Но раз уж он так важен для неё, раз они единое целое, то надо же… гм… соответствовать. В нем было много дурного. Он мог оказать не лучшее влияние, и она сама потом мучилась бы от этого. Посему она должна была сразиться с ним тогда. Это как очищение огнем, только в переносном смысле. А теперь… что ж, теперь, я думаю, они найдут общий язык и поймут друг друга. С Эриэн всё будет в порядке, вот увидите.
— Д-да, — только и смог вымолвить Алексей. — Знаете, профессор, просле всего этого хочется задать ещё один — главный, как мне кажется, вопрос: кто вы?
— А кто я? — удивился Полянский, протирая очки кончиком галстука. — Я всего лишь человек. Только предпочитающий, большей частью, смотреться не в зеркала, а в других людей, — и он подмигнул ошарашенному до обидности молодому программисту.
* * *
— Как ты? — спросил Гений.
— Разве ты не в курсе? — удивилась Эриэн.
Он промолчал, словно бы накинув на темное, густое пламя своего блестящего взора вуаль грустной нежности. Губы чуть дрогнули, на сей раз Гений не позволил словам — быть. Они сидели друг напротив друга за накрытым к трапезе столом. В камине лихо трещало пламя, под потолком горели десятки свечей на круглой многоярусной лампе, а оба конца стола украшались серебряными канделябрами. По одной небольшой, но массивной алой свече стояло перед Эриэн и Гением. Обилие и роскошь блюд вначале поразили девушку, но зная своего спутника, она решила ничему не удивляться. На тяжелой, шитой золотом скатерти лежали малахитового цвета салфетки, а когда Эриэн развернула свою, то увидела на ней своё имя, вышитое золотистым шелком, с вензелями и орнаментом. Она улыбнулась — наверное, впервые с той минуты, как попала сюда. Гений взял диковинного вида кубок — темный, каменный, четырехугольный, на короткой квадратной ножке, инкрустированный драгоценными камнями — и подал его Эриэн. В кубке обнаружилось питье темно-бордового цвета с приятным свежим запахом. Девушка не могла определить, на что это было похоже — единственными знакомыми нотами букета оказались аромат спелого граната и почти невесомый запах медовой кашки. Крепости не было, но вкус тянуло назвать основательным.
— Что это? — спросила Эриэн.
— Мой нектар, — хитровато улыбнувшись, ответил Гений.
— Удивительно.
— Я рад.
— Я не думала, что ты ешь и пьешь, как люди. Ты же дух.
— Да. Но порой бывают моменты, когда можно всё.
— Значит, ты похитил меня не навсегда?
— А как бы ты хотела? Ладно, ладно, — засмеялся он, и Эриэн снова с радостью отметила, что он стал другим. Вернее, он как будто обрел себя прежнего из лучших времен. Грозная стихия и задорная ласковость, могущество небываемого и ребяческая непосредственность непостижимо уживались в нем.
— Я позвал тебя, потому что настало время, — сказал Гений. Голос его, слова его, глаза его будто заполнили всё пространство, оставаясь вполне обыкновенными.
— Для чего? — зачарованно спросила Эриэн.
— Для ужина вдвоем, — снова засмеялся он, и словно тысячи солнечных зайчиков разбежались по зале от этой улыбки. — Ну расскажи мне. Расскажи то, что больше всего хочется рассказать.
— Боюсь, это не тема для ужина тет-а-тет.
— Почему же? Ты забыла, кто я?
— Ах, ах. Ну хорошо, Ваше Величество, вы сами напросились, — и Эриэн, недолго думая, изложила ему суть своих последних научных изысканий, рассказала о проекте МИПОТ. Он слушал, поставив локти на стол и опустив подбородок на тыльные стороны ладоней.
— … и теперь нам надо установить взаимосвязи между образами, актерами и прототипами. И, если это возможно, взаимовлияние. Конечно, задачи дерзкие, но…
— Но они не требуют такой большой работы, как ты себе это представляешь, — произнес Гений спокойно. Эриэн вопросительно уставилась на него. Взор Гения стал глубоким и серьезным.
— Эриэн, — сказал он. — Разгадка на поверхности. Можно сказать, ключ прямо перед тобой.
— Передо мной свеча и кубок, и прибор, и эти яства…
— Бери выше!
Она подняла глаза. Кроме как на Гения, в этом положении глядеть было не на что. Он подмигнул и стал смотреть на неё с видом фотографа, пообещавшего птичку. Но она по-прежнему не могла понять.
— Ну же, Эриэн, — проговорил Гений тоном заговорщика. — Вспомни! Вспомни — меня! — в последних словах зазвучали намеки поднимающейся вулканической лавы. Эриэн смотрела ему в глаза. Внезапно её озарило!! Елки-палки, ну конечно! Но неужели…
— Вспомни меня, — негромко, но пытливо-тоскующе продолжал Гений. — Вспомни Затерянную Долину, вспомни Леандру, вспомни Крелонию!
— Да! — воскликнула Эриэн. — Я поняла тебя!
— Вот именно! — подхватил Гений. , искрясь вдохновенным азартом. — Я — это я. Я дух в разных воплощениях! Бэт, Кристофер, Орландо — я не верю, чтобы ты забыла!..
— Я помню…
— Но всё это — я! Так почему же ты не можешь допустить, что…
— Я поняла, поняла! — ликовала Эриэн. — Господи, всё так просто! И надо же было пройти через столько… через всё, чтобы понять это!
— Тем более, что немалая часть людей и так знает то, что я повторю тебе сейчас. Есть единые первоначальные духовные сущности. Им самим не место на земле. Но на земле они обретают свои конкретные материальные воплощения, которых может быть несколько. Вы, ученые, назовете их аллотипами. Друг на друга они похожи не из-за взаимовлияния, а по причине общего начала. А их частные различия зависят от многого: пространства, времени, культуры, обстановки…
— То есть, Кузнечик, г-н Г., актер Жан Жерси — это всё аллотипы какой-то единой духовно-энергетической первоосновы?
— Как и Сиа, г-жа М-ч, актриса Натали Орни.
— Сиа? Кто это?
— Ну, девочка, которую ты встретила в Придорожном парке и которая напомнила тебе… гхм, не буду говорить, кого, — Гений лукаво взглянул на Эриэн. Она порозовела. И вспомнила:
— Постой. А как же они узнают друг о друге? То есть, почему неслучайна связь? Например, Кузнечик пишет повесть, где г-н Г. — персонаж, а Жан Жерси играет роль Кузнечика в кино?
— Ну, солнце мое, я думал, профессор Полянский вас давно уже просветил. Есть единое биоэнергоинформационное пространство. Особенно явно это ощущали на себе первые космонавты под действием галактического луча. Мозг разумного, мыслящего и чувствующего, существа подключается к «общей базе»… прости за «машинную» терминологию…
— А! Ясно! Слушай, ну какое же большущее тебе спасибо! — Эриэн восторженно протянула руки через стол и пожала пальцы Гения. Он озорно улыбнулся и послал ей воздушный поцелуй.
— А можно мне рассказать об этом всем нашим? — спросила Эриэн. — Ведь мы столько бились над разгадкой!
— Можно, конечно, но, вероятно, нет смысла.
— Почему?
— Им расскажет Сиа. Ведь она у себя в последнее время тоже занимается вопросами нелинейной аллотипии… язык сломаешь с вашими словечками! Ты сама узнаешь, когда вернешься.
— Как? Почему Сиа? — Эриэн ощутила некую несправедливость.
— Каждому открываются свои врата, — произнес Гений.
Эриэн хотела что-то возразить, но, задумавшись, медленно кивнула.
— Мне кажется, я догадываюсь, что ещё ты хочешь узнать, — Гений наклонился ближе, а в глазах его зажегся знакомых огонек. Эриэн смущенно молчала. Он взял её за руку. Сказал почти шепотом:
— Ты думаешь, я смогу расстаться с тобой?
— А как же Кузнечик?
— А ты загляни в своё сердце. Помнишь, я когда-то сказал тебе, что миром правит страсть? Ты накинулась на меня в гневе, но ведь у страсти есть и высокий смысл. Я бы даже сказал, что главный смысл страсти высок. Страсть — это сила, движущая нами. Все великие дела творятся только страстью. Страсть — это огонь, это крылья. Только одержимый страстью человек может сделать действительно что-то стоящее. Выстроить город, сделать научное открытие века, написать гениальную музыку, изобрести вечный двигатель… Бескрылые этого не могут. И спасать Кузнечика тебя тоже толкнула страсть. Ты не могла смириться, ты горела жаждой всё исправить. И сделала это.
— Но я же не о спасении…
— О любви? Но не тебе ли знать, какой бесконечной широты спектр этого явления?! Любовь многолика и разновелика, и у всех её проявлений есть только одно общее качество: любовь всегда побеждает! — и Гений победно улыбнулся, очень довольный собой.
— Ну уж, — грустно вздохнула Эриэн.
— Послушай меня, — внушающе-настойчиво проговорил он. — Любовь побеждает всегда. Она просто побеждает всегда! Так было и будет.
— Хорошо, — согласилась Эриэн. — Но…
— Я уверен, что с Кузнечиком вы уж как-нибудь сами разберетесь между собой, — сказал Гений с высокой артикуляцией и немного дурашливо. — А я… я приду… прилечу к тебе через некоторое время. В другом обличии, под другим именем. Но прилечу. Потому что мы едины и неразделимы, как бы ты ни бунтовала, — и он победно посмотрел на неё.
— Ну-ну. А чуть подробнее?
— Всему своё время, — тихо сказал он.
Взяв из вазы сверкающую белоснежную розу, Гений коснулся губами нежных лепестков, а затем продел цветок в пышные темные волосы девушки. И веки её тут же стали тяжелеть и смыкаться, а стол, свечи, сама зала и Гений — таять, отгораживаясь дымчато-стеклянной завесой. Перед тем, как уснуть окончательно, Эриэн заметила только разлившуюся вокруг светлую синеву, словно небо и море слились в одной стихии, закачавшей тело в милосердном забвении сна…
ЭПИЛОГ
«Аудиенция у г-на Г. была назначена в полдень. Риккардо, остановясь на мощеном серыми булыжниками тротуаре, размышлял, как бы ему скоротать оставшиеся полчаса. Гулять просто так было слишком волнительно, и юноша силился придумать себе достойное занятие.
Повернувшись к ближайшей витрине, чтобы поправить цилиндр, Риккардо поднял глаза и увидел над этой витриной вывеску цветочного магазина. Поскольку сестра Риккардо как нарочно задумывала устроить в одной из комнат с верандой оранжерею, юноша не преминул воспользоваться счастливым совпадением и решил купить каких-нибудь семян, а также разузнать о необходимом для этих семян типе грунта, условиях содержания и особенностях ухода за будущими растениями. Но едва он переступил порог, как сердце его замерло. Возле кувшинов с лилиями, тюльпанами и хризантемами он увидел г-жу М-ч! Она, то придирчиво хмурясь, то божественно улыбаясь, расспрашивала торговца о чем-то, а рядом с ней стояла девочка лет десяти-одиннадцати с такими же золотистыми, как у г-жи М-ч, волосами. Риккардо не смел побеспокоить их даже приветствием и сначала желал, чтобы они его не заметили, но предательски звонко и сочно раскатился колокольчик, непременно сопровождавший всякое закрывание входной двери. Г-жа М-ч обернулась.
— Риккардо! Здравствуйте!
Юноша поклонился и выразил глубокое почтение.
— Ну как ваши успехи? Вы уже были в Министерстве?
— Прием у г-на Г. состоится через полчаса, — ответил юноша. — Мне показался интересным этот магазин, а теперь я вижу, что провидение щедро дарит меня встречей с вами!
— Ну полно, полно! — засмеялась г-жа М-ч. — Кстати, познакомьтесь: это моя дочь Элиза.
Девочка присела в книксене, а когда Риккардо протянул ей руку для пожатия, тоже рассмеялась и дала свою.
— В выборе магазина вы не ошиблись, — сказала г-жа М-ч. — Нам, биологам, здесь есть, на что взглянуть. Но мы с Элизой спешим, и я прошу прощения за столь короткую беседу.
— Что вы, госпожа! Я был бы счастлив одним тем, что имел честь видеть вас издалека; теперь же, поговорив с вами и познакомившись с вашей прекрасной дочерью, я более чем уверен, что это благоволение небес, и день нынешний сулит лишь удачу.
Она погрозила пальцем:
— Не увлекайтесь цветистостями в речи, а обратите внимание на настоящие цветы, коих здесь предостаточно во всех состояниях: от зародышевого до зрелого. Уверена, вы сделаете достойный выбор. Но кое-что я подарю вам сама, ибо не думаю, что вы найдете это ещё где-нибудь, — с этими словами г-жа М-ч извлекла из кармана маленький бумажный пакетик и протянула его Риккардо.
— Здесь семечко папоротника, — г-жа М-ч сказала это серьезным тоном. — Торговец привез из далекой заморской страны (она даже дальше, чем ваш любимый Таграб) всего три штуки. Одно он оставил себе, а два других успела приобрести я. Дарю вам одно — берегите его. Это необычный папоротник. Он цветет, хотя кому, как не нам с вами знать, что папоротники не цветут, да и размножаются не семенами, а спорами. Говорят, что цветет он необыкновенно красиво и только у хороших людей. А в вас я уверена, — и она улыбнулась. Риккардо же побледнел от гордости и бережно взял сокровище.
— Посадите его и наблюдайте. Быть может, эти наблюдения сослужать хорошую службу науке, — наставляла его г-жа М-ч. — Мне тоже это интересно; возможно, мы будем с вами обмениваться впечатлениями о своих растениях.
Риккардо горячо поблагодарил и поклялся беречь папоротник как зеницу ока. Г-жа М-ч и Элиза попрощались и вышли. Откланявшись, Риккардо ещё долго провожал их взглядом из окошка, пока торговец не спросил его, чего ему угодно в магазине. Юноша опомнился, сделал несколько покупок для сестры и поспешил в Министерство.
Прием действительно оказался радушным. Г-н Г. изъявил немалый интерес к научной деятельности Риккардо, но ещё более живо он обрадовался искреннему желанию юноши принести пользу отечеству и горячему радению о своем деле. Бумаги стремительно были подписаны, но этим дело не ограничилось, и г-н Г. тут же написал ходатайство о беспрепятственном зачислении Риккардо в постоянный штат Академии. После сего исход дела можно было с уверенностью считать благоприятным. Г-н Г. крепко пожал руку молодому ученому и пожелал всяческих успехов, уверив в незамедлительности будущей поддержки, если оная понадобится.
Выходя из дверей, Риккардо едва не столкнулся с незнакомой юной особой, тоже, очевидно, прибывшей на аудиенцию. Отметив про себя с немалым удовольствием, что наконец-то и к серьезным делам отворили двери его поколению, Риккардо в самом радужном расположении духа сел в коляску и велел кучеру ехать домой. Сунув руку во внутренний карман жилета, юноша ласково погладил бумажный пакетик с семечком цветущего папоротника…».
— Вот это да! — с восхищением сказала Эриэн. — Спасибо, Кузнечик. Здорово!
Кузнечик улыбнулся, не скрывая радости. Радость эта была и от похвалы, и от того, что Эриэн несколько дней назад очнулась и с тех пор стремительно шла на поправку, и от грандиозного успеха совместного научного проекта ВИГа и МИВа.
Гипотеза, легшая в основу проекта МИПОТ и разработанная в отделе межпространственных связей Всемирного Института Гармонизации, теперь не только подтвердилась — в неё словно вдохнула новую жизнь концепция нелинейной аллотипии, рожденная в стенах Московского Института Времени. Объединившись, ВИГ и МИВ при содействии, а порой и под чутким руководством Центра совершили буквально переворот в науке, проложив мостик из бесконечности в бесконечность — из космоса человеческой души в просторы Вселенной.
— Кузнечик, — сказала Эриэн. — А ведь ты не всё мне рассказал. Как проходили наблюдения за папоротниками? Как сложилась дальнейшая судьба Риккардо? И в чем была суть встречи г-на Г. и той… гм… неизвестной молодой особы?
— На сегодня хватит, — ответил Кузнечик. — Вспомни, ведь тебе нельзя перенапрягаться.
— Я уже давно пришла в себя, — возразила Эриэн. — И потом, физически и так всё было нормально… почти. А теперь я могу подтвердить, что и чувствую себя прекрасно. Ну пожалуйста!
Кузнечик некоторое время думал.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Слушай. Риккардо так и не посадил папоротник. Работа в Академии захлестнула его с головой, карьера складывалась блестяще, и он сделал немало естественнонаучных открытий. Потом женился — на дочери г-жи М-ч. У них родился сын, посвятивший себя инженерному делу и архитектуре. Но семечко, подаренное матерью Элизы, Риккардо всю жизнь хранил как самое большое сокровище и завещал его сыну. Тот вроде бы собирался посадить папоротник на открытии спроектированного вместе с отцом большого городского парка. Что сталось с семечком г-жи М-ч, я не знаю, увы, — Кузнечик вздохнул.
— А г-н Г.? Вот та аудиенция, после выхода Риккардо из Министерства…
— А вот об этом, — важно сказал Кузнечик, — ты напишешь сама. Когда-нибудь.
— Я?! Почему это?
— Потому что! — безапелляционным тоном произнес Кузнечик. Он поправил Эриэн подушку и вновь напомнил ей о необходимости соблюдать режим. Но ею овладело безмятежно-радостное настроение, и она сказала — в пространство:
— Вот Николя обрадуется, когда узнает историю папоротника! А уж романтики… Ведь Сиа имеет к этому непосредственное отношение.
— Надо думать! — согласился Кузнечик.
— Кстати, о цветах. Меня не покидает ощущение, что в боксе чем-то пахнет. Чем-то таким свежим, тонким, сладким… Новая отдушка?
— Так это роза пахнет, — вроде бы удивился Кузнечик. — Она уж давно тут стоит.
— Ка… кая роза? — ошеломленно спросила Эриэн.
— Белая, — уточнил Кузнечик. — Вон там, — он показал рукой куда-то за изголовье кушетки. Эриэн повернулась. На полочке, куда она раньше не додумывалась посмотреть (неудобно было изгибаться), стояла высокая изящная хрустальная ваза, а в ней — чудесный белоснежный полураспустившийся цветок.
— Странно, — Эриэн сглотнула, так как в горле почему-то пересохло. — Раньше я её не замечала.
— Её принесли в тот день, когда ты очнулась, — объяснил Кузнечик. — Один из медработников. В честь твоего «возвращения».
— Да? А кто именно?
— Фамилия, кажется, «птичья», но точно не помню. Впрочем, здесь все зовут его просто по имени: Шен.
— Надо же, — подивилась Эриэн.
17. 01. 2007 — 8. 10. 2009.
