Каждому своё
Опубликовал: Коллега Пруль | рубрики: Новости, Проза, Творчество |«Jedem das seine»
(надпись на воротах Бухенвальда)
Я очнулся в тёмном помещении без окон, где со мной была масса народу. Все были одеты в нечто среднее между больничной пижамой и арестантской робой. Было темно, только под потолком горел грубый масляный светильник. Вообще само помещение выглядело очень древним, стены были сложены из камней. Лица людей были искажены страданием, никто ничего не понимал. Я попробовал встать и подняться, меня одёрнули: «Сиди, нельзя».
Прошло неопределённое количество времени. В помещение вошёл человек с наручниками, видимо надзиратель, и забрал с собой двоих. Так постепенно население камеры убывало, а я не мог понять, куда их ведут. Последнее, что я помнил, это ослепительная вспышка молнии. Что было после этого, я вспомнить не мог. Судя по отсутствию привычной одежды, я мог быть в больнице, но в больницах не бывает таких душных и тёмных помещений. «Наверное, — подумал я, — я нахожусь на том свете».
Следующий надзиратель пришёл за мной. Меня и ещё двоих вытолкнули в коридор и повели вдоль нескончаемых ходов, за которыми, возможно, были такие же камеры. Моих попутчиков куда-то увели, а меня ввели в зал суда. Там за столом сидели типичные судьи, как их представляют в старой Европе: в мантиях и париках. На столе лежал старинный фолиант — свод законов. Какие законы? По каким законам меня хотят судить? Как это не похоже на иконные картины Страшного суда.
— Подсудимый, — сказал судья, — нам известно, что ты больше всего ненавидишь пошлость и неестественность в отношениях между людьми и в искусстве.
— Ненавижу, — подтвердил я.
— И ты, подсудимый, — сказал судья, — в течение своей жизни не создал сам ничего такого, что можно было бы противопоставить этой пошлости. Ты сам кривил душой, изменял своё мнение, желая угодить другому.
— Кривил, — согласился я.
— Ты осуждал тех, кто хулиганит, а сам хулиганил, но только иным способом. Ты сам писал на стенах и стёклах автомобилей. Ты писал в газету объявление о продаже гравицапы.
— Писал, — ответил я.
— Ты говорил, что интересуешься живыми существами, происхождением жизни и жинью животных, а сам таскал кошек за хвост. Ты утверждал, что животные не умеют мыслить и с ними нельзя общаться.
— Утверждал, — сознался я.
— Ты ненавидел тех, кто учится танцевать и петь, кто выступает на сцене, а сам любовался их сценическими костюмами. Ты ругал всё эротическое, а сам собирал фотографии привлекательных девушек.
— Собирал.
— Ты звал себя культурным человеком, а сам отрицал все культурные богатства.
— Отрицал.
— Вот теперь, — сказал судья, — ты получишь по заслугам. Тебе придётся отработать всё то, чего ты стеснялся при жизни. То, что ты запрещал другим. Тебе будет очень стыдно и очень неловко, но у тебя не будет выхода. И если, отбывая наказание, ты сумеешь с этим смириться и принять всё как есть, мы дадим тебе новую жизнь. Но тогда придется начинать всё сначала.
Он стукнул молотком и сказал:
— Уведите подсудимого!
…Так что теперь я исполняю обязанности кота по имени Людовик в фильме «Мэри Поппинс, до свидания». Мадам Корри кормит меня неплохо. Правда, жить скучно, как в бесконечном сериале. Приходится много танцевать, хорошо хоть, что мне как коту недоступна мимика, иначе бы все увидели, какая у меня кислая рожа. Леди Мэри под большим секретом сообщила мне, что если буду работать прилежно, то меня могут перевести в фильм «Понедельник начинается в субботу», который начинают снимать в моём родном мире. Если бы вы знали, как я соскучился по Советской Родине!
