Он пробежал глазами содержание страницы. Потом пролистнул вперед, еще, еще дальше. По мере чтения его брови поднимались всё выше и выше. Он возвратился назад, к заголовку, внимательно еще раз изучил фамилию автора, регалии, докторскую степень, потом опять вернулся к чтению. Некоторое время он, не отрываясь, изучал текст, сосредоточенно пытаясь понять, в чем тут подвох. «Это что, шутка?» — наконец пробормотал он про себя, пододвигая стаканчик с кофе. Сделав глоток, он уставился на экран, где поворачивалась объемная фотография обломка.

Это напоминало металлический зуб. Или коготь. Матовая, темно-серая поверхность была испещрена очень мелкими, но отчетливыми значками, выдавленными на боковых гранях. К одному концу обломок сходился под небольшим углом заостренным трехгранным клином. Видимо, эта особенность и придавала ему сходство с когтем. На ребрах клина виднелись крошечные зазубрины. Место слома с противоположной стороны выглядело именно так, как выглядит обломанная поверхность любого другого куска металла – матовой и зернистой.

Он перелистал работу и нашел главный чертеж. Сейчас у него не было желания разбираться в нем подробно. Он просто хотел убедиться, что не ошибся. Признаться, ему очень хотелось ошибиться. Когда он увидел на чертеже изображение нескольких деталей, торчащих из двух вертикальных дуг, как две капли воды напоминающих то, что было на экране, он откинулся на спинку кресла со стаканчиком в руке и чертыхнулся. Отпил из стаканчика, не отводя взгляда от чертежа. Чем больше он смотрел, тем больше вид разведенных в стороны дуг казался ему угрожающим. «Словно челюсти», — мелькнула мысль. Он закрыл работу и бросил ее на край стола.

Допив кофе, он пару минут посидел, вытянув длинные ноги, просто рассматривая потолок, в бездумной попытке собрать силы для предстоящего задания, потом набрал код связи со службой наблюдения.

— Это Рихтер, — сказал он, — пожалуйста, дайте мне всю информацию по человеку, обнаружившему улику номер 168.

По мере того, как сведения выползали на экран, он всё чаще потирал острый подбородок и хмурился. В памяти всплыла недавняя история, закончившаяся довольно плачевно. Он намеревался забыть ее поскорее. Но, как назло, два месяца спустя предстояло вновь лететь в Москву. И почему-то результат этого визита представлялся если и не изначально провальным, то уж, во всяком случае, весьма сомнительным.

«Что вообще происходит у некоторых в голове?!» – подумал он в сердцах, присовокупив к этому короткое ругательство.

Футбольное поле представляло собой всего лишь зеленую поляну с утоптанным газоном во дворе школы. Рихтер нисколько не сомневался, что захоти вся та шумная компания, что сейчас гоняла мяч по этому газону, устроить настоящий матч на настоящем стадионе, она с легкостью могла бы это сделать сразу же после занятий. Но в этом не было бы никакого удовольствия. Именно вот так, между уроками, прямо под окнами учительской, с воротами из двух палок, воткнутых в землю, это представляло настоящий кайф, настоящий отрыв, реальную компенсацию за отсиженные два часа.

Несколько минут он наблюдал за игрой, понимая, что только в таком возрасте можно настолько самозабвенно получать удовольствие от попыток затолкнуть мяч в чужие ворота. Его память услужливо вытащила на свет собственные детские годы, собственные игры, азарт борьбы и вечные споры. Он и не заметил, как быстро внутренне превратился в одного из орущих благим матом на поле «Пас! Отдай пас!», «Куда ты бьешь?!», «Слепой!» и улыбка сама собою расползлась по его узким губам.

Вылетевший с поля мяч подкатился к его ногам, и немедленно несколько голосов закричало: «Подайте!» Он поддел мяч узким носком длинного ботинка, несколько раз заставил его подпрыгнуть в воздухе, потом переправил на колено, проделал еще несколько «чеканящих» движений, после этого поймал мяч в руки.

Подошедший к нему парнишка был среднего роста с лохматой шевелюрой, серыми глазами и нетерпеливым выражением на овальном лице. Он протянул руки за мячом.

— Ты ведь Павел, не так ли? – спросил Рихтер.

— Да, — удивился тот, — а откуда вы знаете?

Выражение нетерпения немедленно сменилось нахмуренным взглядом с ноткой подозрительности.

— Мне надо с тобой побеседовать.

— О чем? И вообще, у меня еще три урока.

— На счет уроков я договорюсь.

— А.

Сзади послышались нетерпеливые возгласы. Рихтер бросил мяч и отошел в сторону. «Доигрывай».

Через несколько минут на весь двор раздался оповещающий голос: «Просим учащихся пройти в классы для продолжения обучения». Матч прервался, когда команда Павла проигрывала ноль-два. Он с досады в последний раз что есть силы ударил по мячу в сторону противоположных ворот. Мяч перелетел через всю поляну и приземлился в густые кусты.

«Вот сам и беги за ним теперь», — рассмеялось несколько голосов. Громко обсуждая сыгранный матч, компания школьников побрела в классы, оставив Павла с кислой миной доставать мяч из кустов. Он с обреченным видом скрылся в зарослях.

Минуты через три Рихтер подумал, что тому пора бы уже и появиться. Ожидание было напрасным. Стремительно преодолев поляну, Рихтер заглянул в кусты и обнаружил за ними пластиковую загородку, в которой зияло небольшое отверстие. Достаточное для побега семиклассника. Он выпрямился, с досадой покачал головой, про себя отдавая должное находчивости парня.

«Интересно, какого черта он сбежал?»

Он прекрасно знал, что вряд ли вызовет у девочки приятные воспоминания, но лучше уж так, чем обращаться к родителям. Это было самое последнее, что он сделал бы. Мысленно коря самого себя за допущенную оплошность, он стоял и ждал, пока идущая к стоянке флипов Алиса заметит его. Он ни на мгновение не сомневался, что она его узнает.

Так и произошло. Она приостановилась на секунду, заметив его длинную фигуру, потом, с явным колебанием, развернулась и пошла в его сторону.

Он сразу же предостерегающе поднял ладонь, одновременно отвечая кивком на ее приветствие.
— Нет, я по другому делу.

— Что, приехали ограничивать очередного изобретателя? – спросила она с явным сарказмом.

Он удержался от возражения и просто ответил.
— Мне нужна твоя помощь.

Она буркнула что-то про себя (насколько он смог расслышать, это было «как обычно»), а вслух сказала:
— Что на этот раз?

— Помоги мне встретиться с твоим другом. А то он от меня бегает.

— Каким еще другом?

— Павлом.

— Пашка?! Что он натворил? – она вдруг задумалась. – Хм. Так это из-за вас его не было на трех уроках?

— Очевидно. Я просто хотел задать ему несколько вопросов, но он сбежал, да еще и вокруг пальца меня обвел хитрым способом.

— Кажется, я догадываюсь, в чем дело. Он принял вас за другого. Как обычно, заварил кашу и теперь не хочет отвечать.

— Какую кашу?

— Это не важно, — она махнула рукой, — с ним постоянно приключаются всякие происшествия.

Она снова подумала о чем-то.

— Кстати, спасибо вам, что не позвонили ему домой, а встретились со мной.

— Да, я сразу подумал, что это будет удачной идеей.

— Еще какой! Знали бы вы его маму.

— Будем надеяться, что и не узнаю.

— Так значит вам надо с ним просто поговорить? Садитесь, я отвезу вас к нему в логово.

Они взмыли в воздух, и Алиса, вопреки ожиданию Рихтера проигнорировав автопилот, сразу взяла управление в свои руки. Уверенность и скорость проводимых ею маневров поразили его. Если она и хотела произвести на него впечатление, ей это бесспорно удалось. Отвечая на его удивленный взгляд, она бросила сосредоточенно сжатыми губами: «Я – пузыристка. Два приза на первенстве района». Больше за всю дорогу они не обменялись ни словом. В принципе, он не винил ее за ее молчаливость. Даже у него самого мартовская история оставила в памяти неприятный след. Он снова почувствовал вину за то, что явился для нее живым напоминанием тех событий. И вообще… Он никогда и не был особенно приятным в общении человеком.

Алиса посадила флаер на окраине, в районе компактного расположения нескольких коммунальных зданий-комплексов. Они прошли через длинную погрузочную площадку, на которой не было заметно никакого признака движения, миновали многометровую башню термоочистки и зашли в длинное здание, весь первый этаж которого занимал огромный зал с отопительными агрегатами.

— Он что, готовится к профессии инженера? – недоуменно буркнул Рихтер.

Алиса тяжело вздохнула.
— Ага, конечно! По-моему, он готовится всю жизнь играть в игры про шпионов. Здесь у него убежище, чтобы прятаться от всех.

— Зачем?

— Чаще всего ни за чем. Просто хочет почувствовать себя этаким тайным агентом. Но иногда, когда в очередной раз наделает каких-нибудь глупостей, может скрыться здесь от гнева преподавателей или мамы.

— Как его сюда пускают? Судя по оборудованию, место не то, чтобы совсем безопасное.

— Комплекс полностью автоматизированный. Есть камеры и датчики, но Пашка не был бы Пашкой, если бы не сумел их обмануть. Да там много ума и не надо. Они остановят разве что первоклассника.

Рихтер усмехнулся. В его детстве такие штуки было проделывать намного сложнее. Во всяком случае, обманывать следящую аппаратуру он с другом научился только ближе к окончанию школы.

Они взобрались по крутой металлической лестнице под самый потолок, прошли по мосткам с решетчатым ограждением и поднялись еще выше сквозь люк потолка в чердачное помещение. Несколько секунд Рихтер пытался привыкнуть к сумраку, царившему на чердаке, Алиса решительно повернула направо, и они стали пробираться по очень узкому пространству между внутренней перегородкой и крутым склоном крыши. Долговязому Рихтеру пришлось поминутно пригинать голову, чтобы не стукнуться об алюминиевые балки.

— А что за стенкой?

— Коммуникации, очевидно, — пожала плечами Алиса.

Они вышли в торец здания, где пространство между внешней стеной и внутренней перегородкой образовывало небольшую комнату с большим приоткрытым окном, из которого лился поток солнечного света, позволяя во всех подробностях разглядеть высокий пластиковый ящик, как видно, с запчастями, на котором стоял компьютер и крошечный кулинарный комбайн, рядом старый стул со сломанной спинкой, кучу разбросанных по пыльному полу оберток от кондитерских изделий самого разнообразного вида и сваленную высокой горой в углу многослойную изоляцию для труб большого диаметра, на которой благополучно спал сам Пашка, раскинув руки под ласковыми летними лучами.

Рихтер невольно улыбнулся безмятежному виду мальчишеского лица. Алиса не улыбалась. Она сокрушенно покачала головой и с самым решительным видом взялась расталкивать своего друга, даже не проронив не слова.

«Она считает своим долгом опекать его», — пришла в голову Рихтера мысль и тут же исчезла.

Пашка проснулся и сразу вскочил на ноги, как пружиной подброшенный.
— В чем дело? Я не спал!

Тут его взгляд упал на Рихтера. Он повернулся к Алисе, и лицо его приняло обиженно-презрительное выражение.

— Сдала? – процедил он.

— Заткнись! – ответила она сердито.

— Не волнуйся, — вступил в разговор Рихтер, — твоя подруга тебя не сдавала. Я здесь совершенно по другому делу. Я вообще только прилетел.

— А я и не волнуюсь, — пожал плечами Пашка с независимым видом.

Рихтер подтащил еще один ящик, уселся на него, прислонившись к перегородке, и вытянул вперед длинные ноги.

— Устал я что-то сегодня, — проговорил он, разминая шею. Его глаза из-под полуприкрытых век скользили по комнате. Он поймал Пашкин взгляд, направленный на Алису. Алиса сидела на стуле, вполоборота, смотрела в окно, облокотившись на ящик и положив подбородок на подставленную ладонь. Солнце насквозь просвечивало тонкую футболку. Рихтер прикрыл рукой широкую улыбку. Воспоминания детства вновь наполнили его голову. «Интересно, она заметила его взгляд?»

«Нет», — заключил он.

— Так вот, я здесь по делу, по которому ты, Павел, проходишь свидетелем…

— Свидетелем? – Пашка оторвал глаза от Алисы и посмотрел на него со смешанным чувством досады и заинтересованности. Алиса продолжала смотреть в окно.

«Заметила».

— И я здесь для того, чтобы тебе это сообщить.

— Свидетелем чего, интересно?

— Да, — отозвалась Алиса, — мне тоже интересно, что такого ты успел пронаблюдать, о чем я не знаю?

— Ничего такого я не наблюдал, — сказал Пашка с вызовом, но, в то же время, словно оправдываясь.

— Тебе знакома эта вещь? – спросил Рихтер, протягивая Пашке объемную фотографию обломка.

Видимо, какое-то время тот решал, признаваться или нет. Потом вдруг спохватился.

— А вы кто, собственно, такой?

Рихтер показал ему служебную карточку.
— Должно быть, Алиса рассказывала обо мне?

— А. Да, что-то такое помню. С этим Званским вечно какие-то неприятности.

— Званский тут совершенно не при чем, — воскликнула Алиса, — и ты это прекрасно знаешь.

— Хорошо, пусть не с ним, пусть вокруг него.

— Как не стыдно?! То, что ты его терпеть не можешь, не означает, что надо говорить про него гадости без всякого повода.

— Ладно, забыли, — он повернулся к Рихтеру, — да, я знаю эту штуку.

— Расскажи, где, при каких обстоятельствах ты ее нашел?

— А что такого необычного в этой железке?

Рихтер вздохнул. Мало того, что пришлось лазить по промышленной зоне за этим «шпионом», так теперь еще он будет отвечать вопросом на вопрос. Но давить на него тоже было никак нельзя. Это неофициальный разговор, без присутствия родителей, поэтому Рихтер пожал плечами и сказал с видом, как можно более безразличным:
— Ничего особенного. Обычная проверка странного эпизода.

— Что за эпизод?

Рихтер бросил беглый взгляд на Алису, но она молчала. Видно было, что помогать ему она не собирается.

— Как тебе уже, наверное, говорила твоя подруга, мы занимаемся проверкой того, чтобы какое-нибудь изобретение не нанесло вреда людям. Возможно, кое у кого была мысль создать потенциально опасное устройство. Мы думаем, что этот обломок мог служить частью этого устройства.

— У-мм, понятно, — кивнул Пашка, — ну тогда вы попали пальцем в небо. Это вообще не от устройства. Это кусок старинной статуи с Эвридики.

— Нет-нет, ты ошибаешься, это не может быть кусок статуи, тем более, старинной, потому что сплав, из которого он изготовлен, самый что ни на есть современный.

— Слушайте, я это не сам придумал, я этот обломок своему другу показывал, он археолог, он лучше знает.

— Он проводил анализ?

— Нет, но он бывал на Эвридике, и…

— То есть ты просто поверил ему на слово.

— Он видел раньше все эти статуи. И мне он врать никогда не будет.

— Разве я говорил, что он врал? Но если он даже не стал проводить анализ, значит, не очень-то заинтересовался твоей находкой.

— Вы намекаете, что он пытался от меня отделаться…

— Так, всё, довольно! – промолвила Алиса решительно. – По-моему, ситуация предельно ясна. Пашка, тебе просто надо сейчас вспомнить, где именно ты этот обломок нашел.

— Я же сказал – на Эвридике.

— Как, то есть ты сам его оттуда привез? А чего же ты молчал?

— Я не молчал, я пытался объяснить.

Рихтер обменялся с Алисой взглядом. Она закатила глаза.

— И ты можешь указать место, где ты его нашел?

— Ну-у, — Пашка насупился, — наверное.

— Что значит «наверное»?

Пашка взглянул собеседнику прямо в глаза.
— Скажите, а вы сами когда-нибудь были на Эвридике?

— Нет, — ответил Рихтер с обреченной ноткой в голосе, внезапно понимая, что это дело будет еще пакостней, чем он предполагал.

— Тогда вы не представляете, что в тамошних джунглях нет понятия «точные координаты». Это, это…

— Как в страшном сне, — сказала Алиса.

Пашка кивнул.
— Нет, конечно, координаты я дам, в конце концов, вы можете просто снять данные с моего браслета, там есть все мои перемещения по планете, но… толку от этого, как с грызля молока. На Эвридике деревья высотой в пару километров, несколько уровней симбиотных экосистем, жуткая скорость метаболизма у растений, ну и блуждающие лианы, конечно…

— Блуждающие лианы?

— Они способны полностью сменить облик местности за полчаса, — пояснила Алиса, — лучше вообще на пути у них не попадаться.

— Понимаете, развалины были не в горах, а на равнине, а там внизу у корней деревьев мало что темень, так еще и скапливаются аммиачные пары в большом количестве. Так-то дышать на планете можно… было бы, если бы не споры и ядовитые испарения. В общем, в маске да с фонарем среди этой сплошной паутины грибниц, которые там просто свисают сверху как борода, найти что-то… мм… проблематично.

— Но ты точно уверен, что нашел обломок там?

— Разумеется.

— Он мог попасть туда позже.

— Мог, конечно, — кивнул Пашка с сомнением, — но вы сами-то верите в подобную вероятность?

— Ты говоришь, там были статуи?

— Ну да. Это не такая уж редкость. Остатки древних визитов каких-то давно исчезнувших цивилизаций. Своей-то там отродясь не было.

— А что тебя туда занесло?

— Ну, вообще-то, — Пашка выпрямился с независимым видом, — проверял некоторые из своих гипотез. Если вы не в курсе, я вообще-то ученый.

— Ты авантюрист! – отрезала Алиса.

— Проклятье, Алиска, ты же прекрасно знаешь, что я там был с экспедицией Брагина! И я даже показывал тебе свои выкладки.

— И в развалины ты полез, конечно же, потому что этого требовали твои изыскания космобиолога.

— Представь себе, да! Я хотел убедиться, что пришельцы не оказали биологического влияния на местные джунгли.

Она снова закатила глаза. Рихтер понял, что она давно уже предпочитала не спорить по поводу его идей.

— Ладно, давай я возьму с твоего браслета координаты, и…

— Вы собираетесь лететь туда?

— По-видимому.

— Я могу полететь с вами, — сказал Пашка неожиданно с хмурым выражением лица.

— Это вовсе не обязательно.

— Вы там не были, не знакомы с местными условиями, не представляете себе местность, не знаете, как лучше добраться от лагеря до развалин, скорее всего, один вы ничего не найдете.

Рихтер взглянул на Алису. Она, сдвинув брови, смотрела на своего друга, но молчала. «О чем-то догадывается», — понял он.

— Ну, так как?

— Тебе надо учиться.

Пашка махнул рукой.
— Ничего страшного. Разрешение вы мне сделаете, а для меня как для космобиолога намного ценнее будет исследовать редчайшую экосистему, чем просиживать на уроках какой-нибудь бесполезной этики галактических отношений. Тем более, вряд ли это больше чем на неделю.

— А как же твоя мама? — спросила Алиса с едкой иронией.

Пашка взглянул на нее самодовольно.
— Она же знает, что я уже был на Эвридике. И что со мной там ничего не произошло. Так что она отпустит меня без проблем, особенно после того, как я расскажу ей про мои научные гипотезы.

— Знаешь что, Пашенька, — сказала Алиса сладким голоском, — не думай, пожалуйста, что некому будет проконтролировать, какими гипотезами ты там собрался заниматься.

— Почему это?

Голос Алисы немедленно стал твердым как алмаз.

— Потому что я лечу с тобой.

Пока они вдвоем возвращались к флаеру, Алиса не промолвила ни слова, но видно была, как она недовольна. Он решился спросить у нее, что вдруг заставило Пашку проявить инициативу.

— Одно из двух, — раздраженно ответила она, — либо хочет сбежать от ответственности за то, что загубил ценный прибор Академии Наук, недаром же он тут отсиживается, либо собирается продолжить свое дурацкое кладоискательство в развалинах. А, скорее всего, то и другое разом. Он, наверное, думает, что очень ловко воспользовался ситуацией.

Рихтер покосился на Алису.
— Он… твой парень?

— Что? – она покраснела, когда поняла, что он имеет в виду, — что?! Да вы что?! Он мой друг с первого класса, нет у меня никакого… парня, — последнее слово прозвучало так, как будто речь шла о каком-то гадком паукообразном. — Надо же было такое выдумать! Пашка – мой парень! Ха!

— Ладно, успокойся, нет, так нет. Просто мне показалось, что ты его опекаешь.

— Ох, да если его не опекать, он обязательно влипнет в какие-нибудь неприятности. Такой уж он человек.

— Значит, ты твердо решила лететь с нами?

— Само собой, решила. Вы же не думаете, что сможете уследить за ним на Эвридике?!

*

Она ввалилась в квартиру в полном изнеможении, с удовольствием ловя кожей прохладу кондиционированного воздуха. Жара в Москве стояла такая, как будто был не май, а разгар лета. Бросила сумку около зеркала. Она чувствовала, что вся в пыли, волосы, руки, ноги, даже на губах будто бы чувствовался сладковатый привкус московской пыли. Как ни старалась уборочная техника, пыль всё равно скапливалась в морщинках мостовой, в углах бордюров, перекатывалась тонкими ручейками на широких стоянках транспорта, висела в воздухе невдалеке от строящихся зданий. А сегодня, побывав в коммунальной зоне, она собрала на себе двойную порцию. На губах сразу заиграла гримаса неудовольствия. Вся эта история ее выводила из себя. Мало было неприятностей с прибором, теперь еще прилетел этот Рихтер, который ее и раньше раздражал одним своим видом и повадками, так еще и вовлек Пашку в странную историю с обломком, к которой тот, по большому счету, и отношения-то не имел, но за которую уцепился, как за удачную возможность потратить время на авантюры вместо учебы.

Господи, ну когда же он уже повзрослеет?!

Алиса стерла со лба пот, перемешанный с пылью, так что на лице остались грязные разводы. Ей срочно надо в душ, но она почему-то никак не могла оторваться от этого дурацкого зеркала. Чертова жарища заставила ее промокнуть от пота насквозь, несмотря на почти невесомую футболку и шорты. Ей вдруг совершенно некстати вспомнилось замечание Наташи Белой: «Тебе пора бы уже перестать одеваться как ребенок». Кто из них двоих был более взрослым, интересно знать?! Алиса – ученый и естествоиспытатель — или Наташа, которая придавала чересчур сильное значение своей внешности с восьмилетнего возраста? Однако эти слова отчего-то больно ее задели, хотя Наташа сказала их своим привычным немного отвлеченным тоном, как бы в сторону, без всякой насмешки. Этакий брошенный вскользь совет, ни к чему не обязывающий, участие без участия.

Черт побери, ей легко было говорить! С ее маленькой ладной фигуркой, вьющимися белокурыми волосами, глазами шоколадного цвета с длинными ресницами. В воздушных платьях цвета левкоев, с косметикой, оттеняющей ее гладкую, словно фарфоровую кожу лица, Наташа всегда была «нашей принцессой». Один раз вообще заявилась в класс в чем-то, напоминающем цветочные лепестки, облеплявшие ее тело с ног до головы. Господи, она бы не решилась даже из своей комнаты выйти в таком, не говоря уж… Она смотрелась бы в нем, как намокшая курица.

Она внимательно разглядывала себя в зеркале с угрюмым выражением лица. Да, Наташе было легко говорить. А что ей прикажете делать с этой худой вытянутой фигурой, когда всё такое нескладное, угловатое, никаких округлостей, сплошные кости и жилы. Ноги – да длинные, ровные, но коленки, господи боже, что это за коленки! Руки худые вечно в ссадинах и синяках, волосы – никуда не годятся, какой-то пшеничный сноп, не уложить толком, не разгладить, даже глаза — голубые, водянистые, никакой глубины, хуже только серые, бррр! Со светлыми ресницами, которые только еще всё больше портят, создавая впечатление какой-то глупой младенческой наивности.

Она натянула футболку. Грудь? – ну, ее практически нет, так – пупырышки, а давно пора было бы уже чему-нибудь появиться. Она вспомнила, как Пашка сегодня глазел на нее у окна (было бы на что глазеть!). Черт, как будто он на других так не глазеет?! Они все глазеют, даже те, на которых уж никак не подумаешь. И почему это случилось как-то вдруг внезапно? И почему вдруг ее саму это стало так волновать? Еще год-полтора назад им бы в голову не пришло… Да они особо и не… Так, дежурная стеснительность, но не более. Культура поведения, а так бы никто даже и внимания не обращал. Они же биологи, проклятье, что они там не видели?!

Гормоны? Ну да, они все теперь, как подсаженные наркоманы, глазеют друг на друга, ловят украдкой чужие взгляды, оценивают, сравнивают, ищут… чего-то… бог знает чего! Сколько раз ее раздирало напополам, когда возникало желание спрятаться от всех этих взглядов, закутаться во что-нибудь с ног головы, черное, непрозрачное, и в то же самое время, хотелось… черт!.. хотелось, чтобы ее разглядывали. Чего удивляться, что она стоит сейчас у зеркала, уставившись на собственное отражение, как на скелет из кунсткамеры, и выражение лица такое страдальческое, словно ей в этой шкуре еще жить лет семьдесят-восемьдесят.

Можно подумать, проблемы важнее нету, чем ее жуткая непривлекательность? Чего она вообще вдруг взволновалась своим внешним видом? Ей-то какое дело, как на нее смотрят представители противоположного пола из ее класса? Других классов? А у нее еще три незавершенных эксперимента в лаборатории, Аркаша глядит волком, ему отчет писать надо, а она никак свою часть работы не закончит. И теперь ей лететь бог весть куда по делу, до которого ей нет никакого дела. И всё из-за этого треклятого Пашки, который в очередной раз во что-то вляпался, а ей снова разгребать. Чего она так вцепилась в него? Даже Рихтер заметил, хотя он посторонний человек и вообще их с Пашкой вместе в первый раз в жизни видит.

«Вместе»!.. – что за оговорка? «Твой парень»… Она вдруг захихикала мелко и нервно.

«Да шел бы он!» Надоел до чертиков. Ей что, на роду что ли написано?

Она опустилась на пуфик рядом с зеркалом, обняв себя за плечи. Ну, давай уже, соберись! Первый раз, что ли? Но давно знакомая волна энтузиазма как-то не поднималась. Не охватывала, помогая справиться с подавленностью. Было отвратительно признаваться самой себе, но на биостанцию идти совершенно не хотелось. Несмотря на все свои «хвосты», на мерзкое ощущение недоделанной работы, стыд перед Аркашей. Настроение было донельзя гадкое, и на душе царила странная утомленность жизнью. Хотелось просто лечь и лежать, смотря в потолок.

— Пойду полежу в ванной, — сказала она зеркалу хриплым голосом.

*

Рихтер читал отчет. Несколько раз он едва не проваливался в сон, разница во времени выбивала его из колеи. Он всё так и не мог привыкнуть к постоянным перелетам. Привычным движением нацедил себе традиционный кофе с коньяком, сделал пару глотков, потер шею.

Да, эта проклятая Эвридика действительно была не подарком. И главное, тут не было никакой связи с его делом. Обломок мог попасть туда самыми разными путями, и к разгадке ни один из них не приближал. Что если всё это одна большая глупая ошибка? Если пацан прав, и никакого обломка в природе существует, а есть только древние развалины? И никаких изобретений. Он досадливо покачал головой. Если хотя бы один шанс из тысячи, что в отчете правда — это уже достаточное основание, чтобы прочесать чертовы джунгли вдоль и поперек. И если даже они ничего на найдут, он боялся, что придется привлекать и другие службы к этому делу, Патруль. Объяснять и доказывать. Утешала только мысль, что этим, наверное, займется кто-нибудь повыше рангом.

Он еще и еще раз перебирал данные на изобретателя. Поразительно, но этот сумасшедший подал официальную заявку. Как, интересно, он мотивировал свое обращение? И как такое вообще может работать? Как такое вообще может существовать?!

Нет уж, к дьяволу! Он отодвинулся от стола вместе с креслом и, вытянувшись во весь свой немалый рост перед телестеной, стал поглощать привычный напиток, изредка бросая взгляды в окно на наползающие московские сумерки.

*

Чай слишком обжигал. Она раздраженно отставила чашку, с отвращением глядя на завтрак, сделанный отцом на скорую руку. Поест на корабле, когда действительно будет хотеться.

— Папа… — она взяла спокойный деловой тон, — мне тут надо слетать кое-куда. Ты не позвонишь классной?

Отец повернулся, наклонил голову, разглядывая ее.
— А детали значения не имеют?

Она непроизвольно вздохнула.
— Поверь, да. Ничего достойного внимания. Просто… дежурная поездка.

— Ты уверена, что не хочешь ничего мне рассказать?

Она опустила глаза. Ну как ему объяснить?

Как объяснить, что она сегодня утром двадцать минут неподвижно сидела перед открытым шкафом с одеждой? Смотрела на все эти вещи, к которым привыкла, как ко второй коже, и понимала, что ни к одной из них даже не хочет прикасаться. Как объяснить, когда противно, оттого что ты вдруг понимаешь, что такая же, как все, такая же в точности как те, над которыми ты еще совсем недавно посмеивалась, покручивая пальцем у виска. Что для тебя действительно вдруг в одночасье стало важно, что на тебе надето, детское или не детское и одновременно с этим мерзко, что теперь это отличие вообще для тебя существует. Что вдруг имеет значение, какого цвета у тебя ресницы, что у тебя ужасно обветренные губы, что ногти обломаны и некрасивы, а все руки в царапинах от общения с животными. И понимание того, что это все видят. Что они и раньше всё это видели, а ты не понимала, что они видят. И страстное желание опять перестать всё это понимать.

Во имя Иштар, сегодня ей предстоит всего лишь встреча со школьным другом, который видел ее любой и всякой, и которому тридцать три раза наплевать, как она выглядит. И зрелым мужчиной, которому уж точно никакого дела до нее нет. Но она всё равно сидит и смотрит на этот шкаф полный одежды и готова разрыдаться от бессилия. Папа, я не могу ничего тебе объяснить, прости.

А мамы как всегда нет дома. Ее никогда нет дома, никогда, НИКОГДА, когда она так нужна!

*

— Рейсовый, — разочарованно протянул Пашка.

— А ты что ожидал, — усмехнулся Рихтер, — собственную яхту?

— Я думал, вам выделяют.

— Ага, размечтался. Только свободным агентам Патруля выделяют собственные корабли-разведчики.

— У свободных агентов есть свои корабли? — спросила Алиса задумчиво.

— А ты не знаешь? Твои друзья из Патруля тебе не рассказали?

— Знаете что… — она злобно посмотрела на него, — а вам не противно копаться в чужой личной жизни?

— А вам не противно копаться во внутренностях подопытных животных?

— Вы с луны что ли свалились? – поразился Пашка, — ни в каких внутренностях мы не копаемся.

— Ну вот считайте, что у вас приблизительно такое же представление о моей работе.

Алиса еще хотела что-то добавить, но просто махнула рукой с досадой и зашагала к посадочной площадке. Пашка почесал в затылке, глядя на ее удаляющуюся фигурку.

— Наблюдаешь? – спросил Рихтер с ехидцей.

— А-ммм…Комбинезон этот ей уже мал, — буркнул Пашка в ответ, краснея, — надо бы ей об этом сказать.

— Не советую, — дружески порекомендовал Рихтер, пряча улыбку.

Он не заходил к ним в каюту всё время полета к Эвридике. Они точно обошлись бы без его присутствия, а у него самого было еще полным-полно материалов для изучения. В конце концов, если он всё-таки найдет, что ищет, он хотя бы должен знать, что делать. Как ни странно, но они летели прямым рейсом. В разных точках планеты базировалось одновременно столько научных групп, что имело смысл делать остановку даже такому большому лайнеру, как тот, на котором они находились. Именно благодаря прямому рейсу ему и удалось выбить для них билеты на этот роскошный корабль. Иначе ютиться бы им на пересадочных палубах каких-нибудь попутных кораблей сомнительной степени комфортности. Несмотря на то, что здесь комфорта хватало, местный бар – это, пожалуй, всё, что он пару раз посетил из местных развлечений. Настроение было ни к черту, и он даже не мог сам для себя определить, чего он хочет больше – добиться успеха в своих поисках или же нет. И еще испытывал угрызения совести, что потащил этих подростков, фактически детей, за совершенно не обязательными для них впечатлениями. У них, похоже, и без него хватает проблем.

*

Она, конечно, пыталась во время полета выпытать у него, всю ли правду он рассказал, но то ли действительно рассказывать больше было нечего, то ли Пашка научился скрывать свои мысли более тщательно, чем раньше, но ничего нового она от него так и не узнала. По крайней мере, ее утешало, что они будут жить не во времянке посреди джунглей, а в поселке с постоянной экспедиционной группой, который располагался на уровне полутора километров над землей, среди крон местных деревьев-исполинов.

Она перечитывала «дежурные» книжки, предназначенные специально для полета, болтала ножкой, глазела в телестену, копалась в Галанете, стояла на голове, пила чай с печеньем и скучала, невыносимо скучала. Пашка пропадал целыми днями, изучая корабль. Это для нее подобные рейсы были обыденностью, он же, похоже, впервые попал на такой огромный лайнер. Всякий раз, ложась спать, она спрашивала у него, чего нового он обнаружил, блуждая по палубам. И он всякий раз обижался, считая, что она пытается его поддеть. Она не пыталась, ей действительно было скучно, если бы он хотя бы поделился с ней своими впечатлениями, было бы уже не так хреново. Но он предпочитал не брать ее с собой. Сперва она думала, что он шляется вместе с Рихтером. Но потом обнаружила, что Рихтер безвылазно сидит у себя в каюте, как и она сама. Она поняла это, пару раз после исчезновения Пашки заглянув к нему и увидев, как он сидит за чертежами с неизменной фляжкой в руке. Вот он сразу же сообразил в чем дело.

«Скучаешь?» «Ага». «Я бы пригласил тебя в бар, но, боюсь, могу быть неправильно понят». «Я бы согласилась, но как вы потом будете объяснять Пашке, почему его подруга так плохо держится на ногах». «А я не буду». «Тогда он просто убьет вас без всяких объяснений». «Ты уверена?»

Она с грохотом захлопнула дверь. Всё это было весело поначалу, но вот это «ты уверена» с таким неприятно-насмешливым выражением лица – это подействовало на нее так, словно в душу запустили увесистый булыжник. Подумать только – какая-то глупая шуточка, и вот она стоит, прижавшись спиной к двери с бледным лицом, и кусает губы, а внутри плещется такая горечь и неуверенность, что впору рыдать в голос. Если бы это был не Рихтер, а кто-нибудь более близкий и родной, она бы сейчас ввалилась в эту дверь и наговорила чего-нибудь… бог знает, чего бы она наговорила! Она и сама не знает.

«Как хорошо, что там именно Рихтер», — мысленно возблагодарила она судьбу. Позволять себе срываться в крик или в плач – это уже прямая дорога на реабилитацию. Если бы кто-то просто проговорился родителям… всё, считай, половину летних каникул провела бы в каком-нибудь тихом санатории на дальней планетке. Оставалось вернутся к себе в каюту, продолжать скучать дальше и злиться на идиота-друга.

*

Пилот катера только пожал плечами, когда ему сообщили координаты. В другие точки планеты набиралось человек по десять, сюда летели только они трое. Катер завис километрах в двадцати, а потом начал медленный спуск. Ковер джунглей простирался под ними во все стороны черно-зеленым океаном, и сверху не было ни малейшей возможности разглядеть сквозь него хоть какие-то подробности. Алиса проверила герметичность дыхательной маски, и Рихтер машинально повторил вслед за ней это движение. На самом деле, его мысли были заняты вопросом, каким количеством информации о деле следует поделиться с местными учеными. То, что делиться всё-таки придется, он не сомневался. Его беспокоило только, что мальчишка может наболтать сверх меры. За Алису в этом смысле он не сомневался. Ей не нравилась его деятельность, но она хотя бы понимала, что мир устроен несколько сложнее, чем того бы хотелось.

— Площадка, — предупредил пилот за пару секунд до того, как катер коснулся растянутой на тросах между огромными ветвями металлической ткани. Они закрепили маски и выпрыгнули на удивительно похожую на рыбью чешую поверхность.

По-настоящему вдохнуть атмосферу Эвридики было невозможно, но Рихтер словно сразу почувствовал ее всей кожей. Она была удушающе горячей, обхватывающей со всех сторон, как будто густая сметана и слегка покалывающей нервные окончания. Он представил, какое количество живых организмов одновременно содержится в кубическом метре этого воздуха, и удивился, что для путешествия сюда не требуется ни одной прививки. В ушах стоял непрекращающийся ни на секунду гул, который даже двигатели катера не могли заглушить. Гул настолько напоминал перекатывающиеся валы прибоя, что действительно возникало ощущение, что они на берегу океана. Гул разбавлялся непрерывным треском и шорохом где-то внизу под ногами и со всех сторон сразу, так, словно рядом шуровало целое стадо вепрей.

Он огляделся. Висящий в зените ослепительно-белый шарик местного солнца поливал кроны тысячелетних деревьев-исполинов потоком обжигающей жары, над кронами клубилось еле заметное покрывало из испарений, сквозь которые там и тут прорывались облачка спор и пыльцы. Внизу… внизу было бесконечное переплетение зеленого и коричневого, свитые в один клубок ветви и растения паразиты, сквозь которые проглядывали провалы в пустоту, в которых виднелись новые и новые переплетения глубже и глубже, без всякого намека на почву.

— Добро пожаловать на Эвридику, — услышал он голос Пашки справа от себя, — еще насмотритесь, чесслово. Сейчас наведаемся к моим знакомых в… Эй, погодите-ка! А где экспедиция?

Посадочная площадка кончалась широкими мостками с высокими поручнями, перекинутыми к раскинутым, словно руки, связкам ветвей, толщиной в три-четыре метра. На этих импровизированных «руках» была укреплена еще одна площадка, побольше, где и должны были располагаться домики экспедиции. Но никаких домиков там не было. Собственно, там вообще ничего не было, за исключением пары стальных стержней, утыканных следящей аппаратурой, огороженных защитной сеткой.

— Катер, — сдавлено произнесла Алиса.

— Катер! – заорал Пашка во весь голос, оборачиваясь.

Они увидели только, как закрывается входной люк. Катер уже висел над их головами метрах в четырех, и пилот начал маневр, чтобы провести разгон на расстоянии от посадочной площадки.

— Я вызову его, — сказал Рихтер, прижимая браслет к маске.

Двигатель катера почти заглушил его слова.

— Не надо, — вдруг сказал Пашка, беря Рихтера за руку.

— Ты спятил? – воскликнула Алиса, — где мы остановимся?

Тот какое-то время пережидал, пока шум набирающего скорость катера не позволил вновь разговаривать не перекрикиваясь. Потом объяснил.
— Нет никакого смысла перелетать на другие точки. Они в тысячах километров отсюда. Как мы будем добираться до нужного места?

— Ну, мы же не можем остаться прямо здесь.

— Мы и не останемся. Есть временный лагерь, он оборудован всем для жилья.

— Где?

— Внизу.

— Внизу?! Временный лагерь? Там даже периметра не поставишь.

— И не нужно. Поверь, ученые придумали кое-что получше.

— Ты уверен, что тот лагерь не свернут, как этот?

Он улыбнулся во весь рот.
— Кто не рискует…

Но, заметив взгляд Алисы, сразу посерьезнел.
— Абсолютно. Это вариант на экстренные случаи, экспедиция не имеет права его сворачивать.

— Как мы спустимся? – подал голос Рихтер впервые с тех пор, как улетел катер.

— В корзине для спуска.

Корзиной это устройство называлось для красного словца. Просто металлический лист с поручнями и двумя узкими скамейками по бокам. Продетый за петли трос был намотан на катушку лебедки, и толщина этой катушки произвела на Рихтера должное впечатление. Как только они расселись, хлипкая конструкция угрожающе закачалась под ними.

— Сколько опускаться? – поинтересовался Рихтер, когда заведенная с пульта лебедка стала потихоньку раскручивать трос, и посадочная площадка оказалась у них над головой.

— Полчаса примерно, — ответил Пашка, — успеет наскучить.

Рихтер сразу же подивился, как ученые смогли найти место для спуска через всё это переплетение. Первые десять минут зрелище было довольно однообразным. Проплывающие мимо вертикальные стволы, каждый из которых мог служить остовом для почтового транспортника, если бы звездолеты делали из дерева, горизонтальные ветви, раскинутые на многие десятки метров, встречающиеся друг с другом под разными углами, образующие опору для сетки оплетающих их лиан, на которой располагался слой перегнившей травы и листьев, и уже из него тянулись вверх тонкие и гибкие стебли похожих на кустарники зарослей, заполнявших почти всё свободное пространство, хотя «тонкими» они были приблизительно как земная сосна.

Через десять минут Рихтер вдруг понял, насколько вокруг стало темнее. Он посмотрел вверх и увидел теперь там ровно то же, что и внизу – сплошную живую сеть, сквозь которую уже едва пробивались лучи, а небо выхватывалось жалкими клочками.

— Это первый уровень, — сказала Алиса, — дальше экосистема поменяется.

Действительно, постепенно переплетения живых сетей исчезли, остались только лианы, которые потеряли яркий салатовый цвет и стали бурыми и корявыми как сучья. Они всё еще обвивали горизонтальные ветви, но теперь молодая поросль незнакомых растений росла прямо из них, тянулась из стволов, вообще из всякой старой побуревшей со временем древесины. Паразиты карабкались стройными гроздьями, прилеплялись на любое свободное место, сплетались между собой, и даже из отмерших со временем собратьев снова тянулись вверх молодые ростки. Это продолжалось, пока всякие признаки солнечного света не исчезли полностью, и Пашка, а за ним все остальные, зажег на маске два мощных фонаря. Теперь уже вокруг не было ни капли зеленого, только серый и коричневый. Горизонтальные ветви больше уже не встречались, а сами стволы гигантских деревьев практически полностью перестали напоминать что-то живое, скорее, какие-то монструозные колонны, с иссеченной глубокими бороздами поверхностью, неясно с какой целью поставленные частоколом во всех направлениях, куда достигал взгляд. То тут то там на них, словно гигантские шевелюры, висели лишайники, образуя целые колонии, порой обвивая стволы кругом как махровые кольца. Грибы странных форм выхватывались лучами фонарей, и всякий раз в них виделось какое-то неприятное человекоподобие: то свисающие уши, то торчащий нос, то словно огромная задница взбухает на толстенной коре, в складках которой мог бы поместится человек целиком. Грибницы опускались паутиной вниз, вниз, видимо, до самой земли, целые бледные заросли, которые неприятно колыхались, хотя ветра здесь не было и быть не могло, и тонкие нити их порой задевали за одежду, отчего сразу становилось как-то очень не по себе.

Наконец, Рихтер понял, что их спуск приближается к концу. Когда увидел внизу жуткие, абсолютно непроходимые завалы мертвой древесины. Всё, что отмирало вверху и случайным образом не отлавливалось живыми сетями, падало вниз и скапливалось тут многими десятилетиями, веками, перегнивало, питая почву. Сплошной бурелом в двадцать, тридцать метров высотой.

— Пришлось использовать промышленные резаки с длинными струями, — пояснил Пашка, — чтобы обеспечить спуск корзины прямо на почву.

— Надеюсь, с тех пор прошло немного времени? – спросила Алиса мрачно.

— Думаю, что вряд ли успело всё завалить по новой.

Не успел он это сказать, как корзина зацепилась за что-то перилами и едва не опрокинулась, опасно накренившись. Рихтер оказался внизу и едва не перелетел через перила, а Пашка с Алисой успели вцепиться в поручни и пару секунд висели над пропастью, пока корзина не приняла снова горизонтальное положение, поворачиваясь со скрипом вокруг своей оси.

До самой земли они так и не смогли опуститься, на месте посадки виднелась горка нападавшего бурелома, и им пришлось свешиваться вниз и прыгать с полутораметровой высоты.

— Думаю, по этим поваленным сучьям мы легко залезем обратно, — оптимистично заявил Пашка.

Алиса просто покачала головой, а Рихтер оглядывался по сторонам.

— Тут есть опасные животные? – осведомился он, поглаживая рукоятку оружия за пазухой.

— Нет, где им тут выживать? Только взгляните.

Действительно, вокруг насколько хватало взгляда, простиралось абсолютно мертвое темное пространство, забитое непроходимым завалом из упавших сюда останков растений. Только грибы всё еще росли в этом жутком месте, похожем на сказочные чащобы, где в пору жить потустороннему злу.

— В других районах животные встречаются, но на экваторе их почти нет. Вверху атмосфера очень тяжелая для приспособления, растения почти все сплошь ядовиты, а внизу – сами видите что. На Эвридике вообще животный мир не блещет. Это царство растений.

— Да, Аркаша бы отсюда не вылезал.

— Кстати, об Аркаше, я теперь одна должна ему помогать на биостанции?

— А Маша?

— Ну вот мы с ней попеременно и помогаем. А все остальные где? Если так дальше пойдет, нам вообще прикроют практику.

— Ох, Алиса, ну ты выбрала время и место, чесслово, где нотации читать.

— Да, — вмешался Рихтер, — ты лучше скажи, как мы здесь будем перемещаться без промышленных резаков, и где твой временный лагерь?

— Есть тропинка, — ответил Пашка, копаясь с браслетом, — и я ее сейчас найду.

Он покрутился пару минут на одном месте, пытаясь рассмотреть что-то сквозь переплетение поваленных стволов, а потом вдруг воскликнул:
— Сюда, за мной.

И протиснулся куда-то под свесившуюся корягу. Алиса юркнула за ним, Рихтеру пришлось практически на четвереньки вставать, чтобы пролезть, но когда он пролез, то понял, что тропинка действительно была, и она была на тропинку похожа. По крайней мере, сужавшийся к верху тесный проход просматривался в свете фонарей вперед метров на пятьдесят. То, что его прорезали, было заметно сразу по горелым отметинам на окружающих ветвях.

«Главное, чтобы сверху на него не свалилось что-нибудь тяжелое», — подумал Рихтер, с опаской ступая в узкий проход.

Который далеко не везде был одинаково проходим. Иногда он сжимался до совсем тесной щели между стволами, и приходилось идти боком, кое-где завален мелкими ветвями, в одном месте гигантское бревно полностью перегородило проход, и ничего не оставалось, кроме как лезть прямо через него, помогая друг другу. В другом месте на пути оказались заросли огромных грибов, и Рихтеру пришлось применить всю свою силу, чтобы свалить один из них с него ростом, с конусообразной, длинной шляпкой. В конце концов, гриб отвратительно заскрипел и с громким хлопком отломился у основания.

Они продвигались так около часа, а лагеря пока еще не было видно. Между тем, внизу было намного холоднее, чем вверху, с одной стороны в этом был плюс, они не упарились от невыносимой жары, минус же состоял в том, что если они не найдут лагерь, ночевать при такой температуре им будет крайне некомфортно. К счастью, на исходе второго часа Пашка, шедший первым, остановился и сказал, что они пришли.

Рихтер ничего не видел, тут не было и намека ни на какую площадку, ни на какие жилые сооружения, всё те же стволы и бурелом между ними. Пашка осветил фонарями один из стволов, и вдруг Рихтер обнаружил прямо в нем прозрачную дверь.

— Поняли теперь? – голос Пашки прозвучал почти весело.

— Они что, погубили дерево ради этого? – строго спросила Алиса.

— Нет, конечно, это дерево давно мертво, лет так уже двести-триста. А места внутри… — Пашка поднес браслет к глазку и распахнул дверь – предостаточно, как видите.

Рихтер заглянул. Внутри действительно оказалась комната с двумя двухъярусными кроватями, стол с компьютером, в углу маленькая дверца, видимо, в душ.

— Холодильник с запасами, — продолжил Пашка экскурсию, — вода из скважины, связь. Цивилизация!

Что ж, место действительно было вполне приемлемое. Рихтер бросил рюкзак и с шумом опустился на стул перед столом, вытянув длинные ноги. Алиса закрыла дверь, и датчик рядом тут же стал отсчитывать секунды до окончания процесса очистки воздуха. Через двадцать секунд она отцепила маску, со вздохом провела ладонью по встопорщившимся волосам и промолвила:
— Я в душ.

— А я проинспектирую запасы еды, — отозвался Пашка из чрева холодильника.

Рихтер встал, разминая суставы.
— Рано ты дверь закрыла. Я схожу, осмотрюсь вокруг.

— Ох, да ладно вам, — протянул Пашка недовольно, — какие тут вообще могут быть опасности?

Но у Рихтера появилась мысль, и ее надо было проверить. Поэтому, несмотря на ворчание Пашки, он дождался, пока Алиса закроет дверь в душевую, а ее друг наденет маску, и вышел наружу.

Много времени ему не нужно было. Он вытащил из кармана датчик анализатора ДНК и обошел с ним вокруг ствола, насколько позволял бурелом. Конечно, логичней было бы проверить внутри. Но как он объяснит ребятам, чем он занимается. Он еще успеет там проверить. Позже. А сейчас пока…

Он услышал знакомый писк и взглянул на экран служебного компьютера. Сомнений не было, анализатор сработал. А это могло означать только одно. Он на верном пути, и эта новость его крайне огорчила. Всё-таки он до самого последнего момента наделся, что вся эта история – недоразумение. Получается – черта с два. Он выругался и нажал кнопку вызова на двери.

Пашка долго не открывал. До двери из любой точки комнаты было не больше трех метров, а одеть маску занимает времени максимум пять секунд.

«Засранец! – подумал Рихтер, — мстит за то, что оторвали от предстоящей трапезы».

Впрочем, вид у парня был слегка виноватый, так что Рихтер раздумал на него рычать. Мало ли, зацепился, упал. И вообще, сейчас, когда его опасения подтвердились, как бы не получилось так, что ему придется этих детей отсюда вытаскивать. Вот о чем предстояло бы подумать, прежде чем отправляться с ними дальше.

Пашка вынимал консервы из кубика примитивного кухонного агрегата, притулившегося на табуретке в углу. В комнате ощутимо запахло рисовой кашей с тушенкой, и Рихтер вдруг понял, что жутко проголодался. Последний раз он ел на корабле, и завтрак был весьма скромным. Он с широкой улыбкой потер ладони в предвкушении.

Но это чуть-чуть попозже. Сперва он наведается в душ, и вовсе не потому, что такой чистюля, а потому, что именно там вероятнее всего найдет четкие следы ДНК. Алиса всё еще была внутри, и он присел, передвигая банки по столу и наблюдая, как Пашка с удовольствием уплетает консервы.

Она вышла минут через десять. В халате, и Рихтер понял, что сегодня они уже больше никуда не двинутся. Ее раскрасневшееся лицо и просушенные золотые волосы напоминали ему сейчас подсолнух. Особенно в сочетании с тоненькой фигурой.

— Я за тобой, — сказал он, вставая.

Она кивнула и тут же накинулась на Пашку.

— Боже, а этому даже в голову не придет помыться!

— Алиса, — затравленно глядя на нее, промолвил тот, пытаясь прожевать кусок тушенки, — я же с утра принимал душ.

— Павел, во имя Иштар, мы с тех пор несколько часов провели в джунглях Эвридики, это что — ни к каким выводам тебя не понуждает? У тебя на коже сейчас столько местной пыльцы и спор, что я не удивлюсь, если ты завтра прорастешь! И ты еще садишься есть, даже не помыв руки…

Рихтер прикрыл дверь, отрезая дальнейшие звуки перепалки. Душевая была крошечной – метр на метр – и в ней еще столбом стоял пар, и пахло земляничным шампунем. Рихтер обернулся; около двери в стенной нише был вделан ящик с запасной дыхательной маской. «Разумно», — подумал он. Если в наружной комнате разгерметизация, а человек застрял в ванной, то есть возможность выбраться наружу. Он мельком взглянул на переключатели около датчика воздуха. Один из них привлек его внимание. Рядом с пиктограммой, изображавшей овал двери с туманом внутри. Он щелкнул вверх-вниз и приподнял бровь. «Снова разумно». Зеркало на внутренней поверхности двери растворилось и превратилось в прозрачное стекло, он спокойно разглядывал комнату через него. Алиса еще не угомонилась, продолжая отчитывать своего друга, у которого явно пропал аппетит. Если застрянешь здесь, всегда можно увидеть, есть ли опасность снаружи. Рихтер щелкнул переключателем обратно, наблюдая, как поверхность стекла снова заволакивает прозрачная гладь зеркала. И глядя на свою физиономию в нем, он вдруг отчетливо понял… Его тонкие губы поневоле растянулись в глупой улыбке.

«Чертов стервец!»

Так вот почему Пашка так задержался, когда открывал ему наружную дверь, вот почему у него было такое виноватое выражение лица. Рихтер пустил воду, чтобы заглушить собственный хохоток. До него дошло, что снаружи двери душевой находится точно такой же переключатель, как и внутри. На несколько секунд он даже забыл, зачем он вообще залез в эту душевую. Нет, это, конечно, не его дело. С одной стороны. С другой… девочка всё-таки не заслуживала подобного поведения со стороны того, кому доверяла. По всем статьям ему бы надо ей рассказать. Но тогда он полностью потеряет контакт с парнем, который в данный момент намного нужнее. Развалины еще не найдены, и неизвестно, сколько он будет их выискивать в одиночку. А подозрения, как ни крути, подтверждаются. Он вытащил датчик и тут же услышал сигнал опознания. Вот именно. И как же ему поступить?

Иногда он проклинал свою работу. Смех смехом, но делать такие штуки нехорошо. Он прекрасно всё понимал про возраст, про гормоны, но, тем не менее, не будь на кону так много, он бы сдал парнишку не колеблясь.

«Что-нибудь придумаю», — подумал он, стаскивая с себя куртку. Предупреждение Алисы о «прорастании на следующий день» не прошли для него даром.

*

Она смогла, наконец, сесть поесть, только когда загнала Пашку в душ вслед за выбравшимся оттуда Рихтером. Беспечность друга ее порой просто поражала. Слово бы он никогда и не работал в агрессивных условиях и не знал, как следует себя вести. Рано или поздно ему это аукнется, и, скорее, рано, чем поздно. Она ковырялась в банке с зеленым горошком, пытаясь решить задачу, как проткнуть вилкой одновременно несколько горошин, чтобы они не свалились. Рихтер сел рядом и сразу придвинул к себе самую большую банку. Наблюдая, как он уплетает тушенку с рисом, она почему-то почувствовала себя чуть лучше. Как-то уютнее, что ли. Как будто чей-то хороший аппетит помогал ей самой отвлечься от дурных мыслей. Она тоже вдруг поняла, что не прочь перекусить.

Несколько минут они оба были полностью поглощены процессом потребления пищи. Потом она отодвинула от себя банки и скосилась на него.

— Слушайте, а что мы в действительности здесь ищем?

Он, насколько мог, откинулся назад в маленьком стуле, покачиваясь на двух ножках.

— Как всегда, — он достал свою фляжку, — чье-то опасное изобретение.

— Чье-то?

— Ну, скажем так, известно чье.

— Кому известно?

— Нам.

— А мы, которые вас сюда сопровождаем, как бы и не имеем права ничего узнать?

— Боюсь, Алиса, ты обо всем вскорости узнаешь и так, — он отхлебнул из фляжки.

— Я гляжу, вы намного уверенней выглядите, чем при первом разговоре.

— Ну, во-первых, я сейчас сыт, — он хлопнул ладонью по животу, — во-вторых, рядом нет твоего… мгм… друга, который несколько выбивает меня из колеи, в-третьих,.. в-третьих, я получил точное подтверждение своей информации. Человек, которого мы подозреваем в изготовлении некоего… устройства, побывал здесь.

— И откуда вы это знаете?

— Образцы ДНК.

— То есть?

— У нас есть его образцы ДНК. Я проверил вокруг… — он встал из-за стола и подошел к наружной двери, щелкая выключателем, вглядываясь в темень за прояснившимся окошком, — и внутри, — он кивнул на душевую.

Она подошла и тоже взглянула в темноту. Рихтер стоял рядом и медленно щелкал выключателем прозрачности вверх-вниз, задумчиво глядя на нее, так что ей даже стало немного не по себе. Она машинальным движением запахнула воротник халата и вернулась за стол. Если он прав, то им может грозить прямая опасность.

— А насколько старые следы, вы не смогли определить?

Рихтер всё еще стоял у двери, играл с этим чертовым переключателем.

— Нет, это невозможно, — ответил он, нахмурившись.

«Он тоже думает об опасности», — догадалась она. И даже, пожалуй, о том, как их с Пашкой от нее уберечь. Ну это-то ладно, никуда он не денется, без них ему тут ничего не отыскать. Но что-то у него явно на уме еще.

Щелкнула дверь, и Пашка выплыл из душевой. Он был румяным и взъерошенным, как всегда после душа, и как всегда в эту минуту напоминал ей себя же первоклассника. Она глупо улыбнулась помимо воли. Таким она увидела его в первый их учебный день. Потерянным, даже слегка ошарашенным. И ей тогда тут же захотелось со снисходительной улыбкой поделиться с ним всем, что ей о школе рассказывали родители и многочисленные друзья родителей. Она-то всегда была уверена в себе, с первого дня.

Так с тех пор и бегает за ним, подтирает слюни. Мало ему полупомешанной мамаши… «Черт, да заткнись ты уже!»

Пару секунд она раздумывала, рассказать или нет о том, что сообщил Рихтер, но решила пока воздержаться. Обойдется без этой информации… Впрочем… В голову вдруг пришла неожиданная мысль.

— Джон, вы же не биолог, — сказала она с утвердительной интонацией.

— Ну, ты меня раскусила, — отозвался Рихтер, усевшись на кровать и скинув высокие ботинки.

— Вы сказали, что невозможно определить возраст следов. А я могу попробовать это сделать. У вас есть анализатор по пробам, я так поняла?

— Ты правильно поняла.

— Я что-то пропустил? – вставил Пашка.

Она предупреждающе подняла ладонь, вынуждая его помолчать, и снова обратилась к Рихтеру.

— Давайте вашу пробу.

— У тебя есть программа?

— Не глупите, конечно у меня есть программа!

Она вошла в душевую, достала датчик и сразу услышала писк анализатора. Занятно, как минимум три человека принимали здесь душ, а сигнал такой четкий. Она вышла из душевой, снова зашла, сигнал усиливался внутри. Хм. В задумчивости она повторила машинальное движение Рихтера, щелкая выключателем прозрачности…

*

В душевой что-то упало и отчетливо зазвенело по кафелю.

«Дошло», — подумал Рихтер и улегся на одеяло, уставившись в дутый матрас кровати второго яруса над головой.

— Мне кто-нибудь объяснит, что всё-таки происходит? — спросил Пашка в повисшую тишину.

Рихтер молчал, глядя вверх, и нервно улыбался. Пока не услышал ее шаги.

— Паша, подойди, пожалуйста, сюда, — сказала она, и Рихтер подумал, что если бы мог, отправился погулять в лес на полчасика. Но он не мог.

Не сдержав любопытства, он скосил глаза и тут же перевернулся набок, к стене. Алиса стояла перед Пашкой, распахнув халатик, под которым со всей очевидностью ничего не было. Прошло секунд пятнадцать-двадцать, и Рихтер нервно сглотнул в полной тишине.

— Насмотрелся? – ее голосом можно было резать сталь.

Потом она пересекла комнату в несколько стремительных шагов и улеглась на другую кровать, очевидно отвернувшись к противоположной стене. Рихтер услышал, как она тихо и холодно произнесла про себя всего одно слово:
— Подонок.

Потом во вновь наступившей тишине раздался судорожный вздох парня, и он закрыл глаза.

Рихтер перевернулся на другой бок и посмотрел на нее. Точнее, на закутанный с головой одеялом живой комочек на кровати у противоположной стены. Комочек нервов и душевных терзаний. Что-то он погорячился со своими намеками. Ее реакция… Он не ожидал, что это будет настолько… сильно. Лучше бы она хорошенько вмазала по лицу, надавала пощечин, наорала бы. Но она повела себя изощренно и зло, как взрослая женщина. Боги, ну он же не имеет никакой подготовки для работы с детьми! Откуда он может знать, как и кто должен реагировать?!

На его лице появилась страдальческая гримаса. Он облажался, это к доктору не ходи! Как его вообще угораздило потащиться с этой парочкой… то, что они пара, ему стало теперь ясно как день — классическая ситуация – ходят вокруг да около с таким видом, словно это их вообще не касается. Как его угораздило потащиться с ними в эти чертовы джунгли, да еще и остаться тут наедине, и это при наличии явной опасности. Ему надо поисками заниматься, а не решать подростковые проблемы. Ну, вот что теперь с ними делать? Он же понятия не имеет, как себя следует вести, у него и своих-то детей никогда не было, а тут такое дело, что психолог-специалист нужен, а не его топорные методы общения. Он уже доказал, как может «тонко» обходиться с ситуацией.

И всё равно ему было странно, как она отреагировала. Ну, неужели это в первый раз? Наверняка было что-то и раньше, может не так откровенно. Или всё дело в том, что это у него на глазах? Черт его знает! Ладно, ему надо было думать в первую очередь о делах, а значит, привести в порядок сперва следует Пашку, а потом уже…

Он скосил глаза.

«А где пацан?»

Рихтер разом сел на кровати и охнул от резкой боли. Так приложился макушкой о каркас верхнего яруса, что аж искры из глаз посыпались. Он поморщился, потирая ушибленное место. Наказание просто какое-то с этим его ростом! Он привстал с кровати, лихорадочно вспоминая, что не слышал, как открывалась дверь.

Парень беззвучно сидел на полу, около двери душевой, закрыв лицо руками.

«Твою ж мать!» – Рихтер снова сел на смятое одеяло. Хуже всего было то, что они даже не плакали. Оба. Он с ноткой отчаяния подумал, что с удовольствием сбежал бы отсюда, куда глаза глядят. В самую чащу леса.

В принципе, он мог бы так и сделать. Не куда глаза глядят, конечно, но пойти прямо сейчас искать развалины. Координаты у него имелись. Только теперь он не мог просто так взять и оставить их одних без присмотра, учитывая, что показал датчик ДНК. Да еще в таком состоянии, когда от них чего угодно можно ожидать. Но если он остается, он же должен хоть что-то предпринять, а не сидеть сиднем на кровати и делать вид, что его всё это не касается. В том-то и дело, что формально, конечно, не касается, но фактически, это он всё и спровоцировал. Проклятый осел!

Ну, хорошо. Он попробует хотя бы схитрить. Пусть он и не гений разбора пубертатных взаимоотношений, но кое-какая оперативная смекалка у него имеется.

Он натянул ботинки, встал, разминая мышцы, натянул куртку и, ни слова не говоря, стал проверять свою дыхательную маску, явно всем видом показывая готовность уйти. Его телодвижения довольно трудно было упустить из виду в комнатке такого размера.

Он подошел к двери и уже думал, что не получится, когда Пашка, наконец, подал голос. Рихтер едва расслышал, как он спросил.
— Вы собираетесь пойти искать развалины?

— Угу, — подтвердил он флегматично, натягивая маску, — тут мое присутствие явно пока не к месту.

— Я… хмм… вам не стоит идти туда одному.

— Ну мы же не оставим здесь Алису в одиночестве.

Пашка бросил взгляд на кровать, где лежала подруга, но на полпути как будто что-то заставило его опустить голову.

— Не оставим, — кивнул он.

— Ну вот.

— Лучше вы… То есть, я хотел сказать, лучше уж я схожу. А вы останетесь.

Ну да, сейчас он предпочтет полезть прямо в пасть большому дракончику, чем остаться здесь наедине с Алисой.

— Это тоже не вариант, ты же понимаешь.

— По крайне мере, это лучше, чем…

— Вы оба, хватит делать вид, что я без сознания, — услышали они глухой голос со стороны кровати.

— Концерт окончен. Просто ложитесь спать. Завтра пойдем все вместе, — добавила она ничего не выражающим тоном.

Они переглянулись, и Рихтер снова принялся раздеваться.

«Неплохо получилось», — удовлетворенно подумал он, ворочаясь на узкой кровати и зевая. Только что его нервы были на пределе, а теперь он расслабился, и это сразу заставило его почувствовать себя сонным. Он с полуприкрытыми веками видел, как Пашка залез на второй ярус над ним, как погасло освещение, кроме пары дежурных светильников у дверей, услышал, как Алиса, наконец, отвернулась от стены, устраиваясь поудобнее, как она тихо выдохнула, сдерживая невольный вздох, и постепенно погрузился в сон.

Он проснулся от какого-то воспоминания. Освещение не горело… Нет, оно УЖЕ не горело. Он проснулся, потому что вспомнил, что должен от чего-то проснуться. То есть, он уже что-то такое сквозь сон видел, и решил, что…

Он видел сквозь сон, как зажглось и погасло освещение, а потом ему приснилось, как он пьет молоко. И оно вливается прямо в дыхательное горло. Он задыхается и слышит сирену «скорой»…

Он чувствовал во рту привкус… не молока, нет. Чего-то горького и приторного. Чего-то растительного…

ВОТ ЧЕРТ! Он одним движением вскочил на ноги, на этот раз избежав столкновения с верхним ярусом. Два раз он на грабли никогда не наступал.

— Свет!

Он оглядел смятую постель – пустую постель — бросил взгляд в угол на вещи. Так и есть — пацан ушел. Ушел, даже рискнув разгерметизацией их убежища. Видно решил, что несколько глотков местной атмосферы их не угробят.

Рихтер с досадой стукнул кулаками по кровати. Ладно бы он просто спал и ничего не видел. Но он проснулся и не среагировал! Мало ему было вчерашнего, теперь еще и новая напасть, в сто раз хуже прежней.

По крайней мере, хотя бы девочка была здесь. Она недовольно жмурилась, выглядывая из-под одеяла.

— В чем дело? – спросила она, видя выражение его лица.

— Твой друг решил нас покинуть.

— Я так и думала, — сказала она бесцветным голосом и повернулась на спину, шаря глазами по матрасу над головой, — он всегда так делает.

— Предупредила бы…

— ДА ПОШЕЛ ОН!.. Найдется. Не впервой.

Она вскочила и со злым выражением лица помчалась в душ, запахиваясь на ходу.

«Да-а, сильно же она на него окрысилась!»

Рихтер сел за компьютер. Во всяком случае, тот настроен на местные спутники. По браслету мальчишку будет найти легче легкого. Но одно дело – найти, а другое – добраться до него. Обратно он двинуться не мог, значит либо пошел искать развалины самостоятельно, либо куда-то еще. Это «куда-то еще» беспокоило Рихтера больше всего. Парень здесь не в первый раз, с экспедицией был в разных точках, вполне мог забраться в такие дебри, что его десять поисковых отрядов не отыщет.

Рихтер яростно заработал манипулятором, сводя спутниковые карты района с показаниями Пашкиного браслета. «Только бы он не нахимичил с собственным браслетом», — металась в голове гадкая мыслишка.

Алиса вышла из душа и свесилась ему через плечо, обдавая запахом земляники. Он скосил глаза на ее озабоченную мордашку в нескольких сантиметрах от собственного лица. «Всё-таки переживает».

— Вот он! – она ткнула ноготком в экран, пока он ее рассматривал.

Действительно, точка Пашкиного браслета явственно просматривалась в полутора километрах от их лагеря. Он сверил маршрут. Пашка направлялся к развалинам. Рихтер облегченно вздохнул.

— Недалеко же он ушел, — сказала Алиса с нескрываемым сарказмом, — успеем еще позавтракать.

Выпрямившись, она отошла к своей кровати и стала расчесывать волосы.

Они молча завтракали консервированными бутербродами. Рихтер допивал остатки из своей фляжки, а Алиса сделала себе чай. Он украдкой поглядывал на нее, думая, стоит или нет сейчас приставать с расспросами. Но она вдруг первая сказала:
— Простите.

— За что же?

— Вы ведь сами видели. Вам совершенно необязательно было наблюдать этот спектакль. Я… я просто не ожидала, что… что он поведет себя так… гадко.

— Ну, это, конечно, не образец джентльменского поведения, но ты, по-моему, несколько перегнула палку. Неужели раньше не замечала, как он на тебя смотрит?

— В том-то и дело! В том-то и дело, что замечала. Я думала, что он, просто… перестанет вести себя как ребенок, понимаете?! А он… А ему… Бегать за ним… И ради чего?..

Она вдруг сорвалась, швырнула чашку на стол, закричала, размахивая перед ним ладонями с растопыренными пальцами:
— Мне осточертело это всё! Понимаете, О-СТО-ЧЕР-ТЕ-ЛО!

И сразу же закрылась этими ладонями. Обреченно, горько, опустив плечи.

И он вдруг понял. Всё, от начала до конца.

Парень ей нравится, но сама она признаться не может, ждет, пока он это сделает. Видит, что привлекает его, но он только молчит или бегает от нее. И она ждет, ждет и терпит его выходки, мучается, не может ни отделаться от него, ни признать своим, ждет, пока он, наконец, скажет ей. А потом в один прекрасный момент понимает, что он никогда не скажет. А нужно ему от нее совсем немного. И совсем не то, чего бы она хотела. И тогда она взрывается.

— Какие дети! – пробормотал Рихтер, выхлебывая последние глотки из фляжки. Черт, наполнить ее теперь можно будет очень не скоро.

Он потянулся.

«Просто два глупых подростка».

— Ах, Алиса, — сказал он с усмешкой, — твоя проблема в том, что ты уже понимаешь и чувствуешь больше его, но еще недостаточно, чтобы осознать эту разницу. Он просто не в состоянии сделать то, что ты от него хочешь. Он не готов.

С удовлетворением он заметил, как в щелочке между средним и безымянным пальцем появился ее глаз, подозрительно блестящий от влаги.

— Не оправдывайте его.

— Если бы ты могла хоть раз взглянуть на всё это со стороны, ты бы со мной согласилась.

Она, наконец, опустила ладони. Слез не было, ей, наверняка, это стоило немалых усилий, и он подивился ее самообладанию.

— Он далеко не идиот! Он кажется этаким романтичным дурачком, но он не такой, ему просто выгодно, чтобы его таким считали, понимаете? Так он может вытворять, что захочется, и его прощают, потому что невозможно всерьез воспринимать его шалости. Но я то прекрасно знаю, что он всё понимает.

Рихтер кивнул.
— Очевидно, ты знаешь его лучше, но это разные вещи. Взаимоотношения — такая сфера, где можно что-то понять только с личным опытом…

— И что мешает… То есть, я хотела сказать… Ох!

— Ты подразумеваешь?.. – вот сейчас он подумал, что зря затеял этот разговор.

— Нет же! – воскликнула она, густо покраснев. У него отлегло от сердца.

— Господи, ну неужели для мужчин это всегда означает только одно?!

— У мужчин по-разному, — усмехнулся Рихтер облегченно, — но мы-то здесь говорим не о мужчинах, разве нет? Вам лет-то сколько?

— Какое это имеет значение?!

— Ты вправду думаешь, что он понимает, что с тобой происходит?

— Я же сказала, он – не идиот.

— Это ты – идиотка, если думаешь, что он чувствует, что тебе нужно!

Она вскинулась, и он подумал, что снова полез куда не надо. В конце концов, пусть уже беседует об этом с родителями. Но потом как-то разом ссутулилась, словно из нее выпустили пар, и спросила тихо:
— Вы, правда, так думаете?

— Это более чем очевидно. Своими требованиями ты только его отпугиваешь. Он не понимает, что тебе надо, и думает, что ты просто злишься на него по пустякам. Но его к тебе тянет, и совсем поссориться с тобой он не может. Да и не хочет расставаться с человеком, которого знает столько лет. Это всегда тяжело.

Рихтер посмотрел на нее с улыбкой.
— Учти, если ты решишь приставать к кому-нибудь еще, он станет тебя ревновать.

— Ага, как же!

— Станет. Будет гадости про тебя говорить.

— Он и так говорит… И делает.

— Не преувеличивай.

— Я не преувеличиваю. Если бы я только половину вам рассказала, вам бы тоже захотелось его убить… Он уже давно со мной общается просто по привычке.

— Тогда почему он ушел?

Она помолчала, опустив глаза.
— Не знаю. Стыдно стало, наверное. На самом деле, он ведь нормальный. То есть, не подонок, это я вчера уже совсем… разошлась… перегнула, как вы сказали. Что он, раньше меня не видел что ли? Тоже мне, зрелище!

— Это еще не повод, чтобы…

— Не повод, согласна. И если он еще раз так сделает… Нет, думаю, не сделает. Если ему жизнь дорога. Не сумасшедший же он.

Она всхлипнула и улыбнулась. Сквозь слезы.

— И вот, раз уж мы пришли к общему знаменателю, не пора ли нам, наконец, заняться тем, ради чего мы сюда прилетели?

— Можно подумать, вы кому-то рассказали, зачем, — ворчливо отозвалась она, поднимаясь из-за стола.

*

Она вышвыривала из рюкзака вещи, которые вполне можно было оставить в домике, раз уж была такая возможность, и с удовлетворением думала, что слова Рихтера на нее повлияли успокаивающе. Не то, чтобы он сказал что-то совершенно оригинальное, но она на мгновение действительно как бы смогла посмотреть на себя со стороны, его глазами. Это вернуло ей подобие трезвомыслия, которым она всегда отличалась.

Чего она, собственно, ожидала? Что Пашка подойдет к ней и скажет, как она ему дорога? Как он признателен за ее заботу, за ее дружбу? Скажет что она самая лучшая? Единственная?!..

Фу! Ее саму передернуло от такой пошлости. Если он бы и вправду сказал ей что-то подобное, она бы подумала, что он перегрелся.

Или может ей нужно, чтобы он сказал, что она самая красивая? Она всё равно не поверила бы. Она знает, что непривлекательна. И ничего не делает, чтобы это исправить.

Но он рассматривал ее! Значит считает достойной внимания.

Лучше бы она не вспоминала об этом. Вчерашняя боль снова схватила за горло с такой силой, что перехватило дыхание. Это было настолько унизительно, боже, так, ТАК унизительно! Когда тот, кого считаешь самым близким человеком после собственных родителей, спокойно, без зазрения совести предает твое доверие. Пялится из-за стекла как на животное, как на самку, воспринимает просто как тело, хотя это же она – Алиса, друг детства, хей-хей! До чего же мерзко на душе! И плевать ей на возраст и гормоны, пусть идут лесом эти жалкие оправдания! Да если бы вместо того, чтобы так похабно себя вести, он просто попросил…

То… что?! Она вдруг сама оторопела от такого вопроса.

«Ну, во-первых, он бы и не попросил, как ты вообще себе это представляешь, ха!..»

Не уходи от ответа.

Нет! То есть, ну… Нельзя же вот так взять и разрешить ему… Конечно, это лучше, чем если он будет…

«Да ты в своем уме вообще?! Как можно даже думать о таком?! До чего ты дошла?! До чего он тебя довел?!»

Он? Или она сама?

Она в ужасе вцепилась в собственную шевелюру. Этот кошмар когда-нибудь кончится?!

«Мамочка, спаси меня, пожалуйста! Сделай так, чтобы я опять больше ничего такого не понимала». И ничего такого не хотела. «Боже-е-е!»

— Ну, ты идешь уже или как? – Рихтер нетерпеливо переминался у двери.

Она сделала три глубоких вдоха один за другим. Это ЕЁ проблемы. Это ТОЛЬКО ее проблемы!

— Я сейчас.

Выйдя из домика, она похвалила себя за то, что надела комбинезон с терморегуляцией. Снаружи было по-настоящему холодно, градусов десять, не больше. Рихтер колдовал с настройками карты.

— Так-так, сейчас посмотрим, куда ушел наш беглец, — пробормотал он. А потом она услышала его удивленный возглас.

— Что там?

— Ты только посмотри на это. Я глазам поверить не могу!

Точка на карте, отмечавшая Пашкин браслет, светилась уже километрах в пяти от их лагеря и продолжала удаляться со скоростью, явно превосходящей нормальную человеческую ходьбу. И даже бег.

— Что происходит? – спросил он изумленно. Его лицо через прозрачное стекло маски в отблеске света прожекторов выглядело бледным и безжизненным, как у вампира.

Она сейчас тоже, наверное, со стороны выглядит так же.

— Он что-то сделал с браслетом?

— Не думаю. Кажется, я догадываюсь, в чем дело.

В действительности разгадка была на поверхности, и Алиса сама удивилась, как же она раньше не подумала, что Пашка непременно приготовит им какой-то сюрприз. Это было вполне в его духе. Оригинальный подход и хитрость всегда были его фирменными качествами.

— Могу поклясться, что он прихватил с собой «Пилат».

Рихтер стукнул себя по лбу, попал по маске и выругался.

— Я же говорила, что он далеко не идиот!

Она вдруг почувствовала в собственных словах оттенок гордости за друга и едва не заплакала от обиды. Проклятые чувства лезли наружу отовсюду, через любую щелочку, и она понимала это только тогда, когда уже смотрела со стороны на сказанное или сделанное. Она не контролировала себя! Не контролировала, и это пугало ее до смерти. И приводило в бешенство. И внушало отчаяние.

Она не привыкла так жить. Как-то это должно разрешиться, иначе она просто взорвется, разлетится на тысячу частей, у нее просто нет сил сдерживать то, что прет изнутри, в груди словно кипящий котел, стоит только зазеваться, и температура повышается, а она начинает болтать черт знает что. И хорошо, что пока только болтать.

— Ясно, что догнать его у нас нет шансов. Он будет там… — Рихтер взглянул на часы, — через полчаса от силы. Какие-нибудь мысли есть?

— Послушайте, вам не кажется, что сейчас самое время рассказать, что именно он может там найти.

— Нет, сейчас у нас как раз времени нет. Так… — он думал вслух, — на какой-нибудь из научных баз наверняка есть катер…

— Вы с ума сошли?! Опускаться сюда на катере? Это запрещено всеми конвенциями, никто не согласится это сделать.

— Даже для спасения ребенка?

— А с чего вы взяли, что ему нужно спасение?

— Ты что не понимаешь, Алиса? На Эвридике гравитация слабее, чем на Земле. «Пилат» – это не гравитационный мотоцикл со своих компьютером, он настроен исключительно на земное тяготение. Твоему приятелю вряд ли пришло это в голову. Любое неверное движение – и он всмятку разобьется об эти стволы или войдет кувырком в поваленные бревна. А, учитывая, что здесь невозможно нормально дышать, достаточно будет и небольшого повреждения маски.

Алиса прикусила губу. Про измененную гравитацию она тоже не подумала. Она вдруг явственно представила себе изломанное тело своего друга, лежащее среди нагромождения колючих веток. Маска улетела в сторону, сломанные ноги не дают до нее добраться, он пытается дышать, но вдыхает только аммиачные пары, его лицо синеет…

Она помотала головой. Проклятое наваждение! Огромным усилием воли она заставила себя не глядеть на карту, где двигался маленький огонек, иначе вообще не смогла бы оторваться от него. И сказала, как можно более спокойно.
— С ним ничего не случится. Ни-че-го. Понятно вам? Он отлично летает. И я на сто процентов уверена, что он уже брал «Пилат» с собой в прошлый раз. Так что к местной гравитации он должен быть привычен.

— Кого из нас ты успокаиваешь?

— Вам всё равно нечего предложить. Зачем вы нагнетаете?

Он замолчал.

— Послушайте, вам придется мне рассказать, что мы ищем. Если я буду знать это, я смогу хотя бы предположить, что Пашке будет грозить на развалинах. И главное – что делать нам. Ждать его или идти следом. Потому что он не просто так полетел туда. И не просто так он взял этот чертов «Пилат». Он заранее планировал нас обогнать. Значит, он что-то знает, в чем вам не признался.

— Может, он просто сбежал.

— От меня? – она покачала головой. – Вы же сами сказали, что у него пока что другие приоритеты. Кладоискательство ему важнее, чем глупые обиды какой-то знакомой девчонки.

— Какое еще, к хренам, кладоискательство?! Речь идет о вполне себе новейшем изделии.

— Изделии?

— Устройстве, машине. Как угодно назови.

— И что оно собой представляет?

— Это сейчас не важно. Важно, что неподалеку может оказаться сам изобретатель.

— И что, он опасен?

— Я бы с таким в одном домике спать не лег.

— Вас послушать – все изобретатели опасны.

— Алиса, только не начинай сейчас эту песню по новой.

— Я и не начинаю. Это вы скрываете правду, хотя всем сейчас выгодно, чтобы вы ею поделились.

— Это часть моей работы – скрывать правду. А вот почему твой дорогой друг ее скрывает – действительно интересно.

— Может, у него есть на то основания.

— Какие же, позволь спросить?

— Важные. Может, он вам не доверяет.

— С чего бы ему мне не доверять? Скорее, я бы сказал, что он хочет воспользоваться результатами своей находки в тайне от всех.

— Да как вы смеете обвинять моего друга в преступлении!

— Ты сама называла его авантюристом.

— Авантюристом, но не преступником же! Он, между прочим, согласился вам помогать, хотя вовсе не обязан был, полетел в эти джунгли, и сейчас, возможно, делает за вас вашу работу!

— Похоже, что он использовал эту помощь для прикрытия. И его сегодняшнее бегство только это доказывает.

— Прекратите немедленно голословно его обвинять! Он в жизни никогда не сделал ничего дурного. И не сделает.

— Вчера ты думала иначе.

— Вы… Вы! Как вы можете… Как вам не стыдно! Я…

Она поняла, что плачет. Нет, рыдает что есть силы от обиды. Она уже ничего не могла контролировать. Этот мир словно в один момент стал ужасно несправедлив к ней. И теперь каждое событие оборачивался только новым поводом для горьких слез.

— Ладно, ОК, ОК, я прошу прощения! – Рихтер подошел к ней и положил руку на плечо. – Эмоции захлестнули. А плакать в маске вредно, знаешь об этом?

— Отстаньте уже!

— Ну перестань, нам надо идти. В любом случае, нельзя просто сидеть и ждать. Если твоему другу понадобится помощь, мы должны быть рядом.

— Да, конечно.

Она изо всех сил постаралась успокоиться. В самом деле, что это такое – разревелась тут, как будто ситуация позволяет сидеть и тратить время на переживания. Если Рихтер не прав, надо просто взять и доказать это ему.

— Пойдемте. Надеюсь, Пашка вернется и встретит нас на полпути.

— Твоими бы устами… — начал агент, но замолчал и, сверяясь с картой, двинулся по узкому проходу.

На этот раз проблем с передвижением было гораздо больше. Алиса уже после первого часа пути чувствовала себя измотанной постоянным преодолением завалов и расчисткой дороги. Вдобавок тропинка была проложена не по прямой, а петляла, обходя овраги, особенно густые буреломы и многочисленные озерца, встречающиеся практически повсеместно по ходу движения, и это тоже не прибавляло им скорости. К тому же фильтр маски, пусть и немного, но сдерживал дыхание, заставляя останавливаться и переводить дух после особенно сильной нагрузки на легкие.

Теперь она уже с тоской высматривала впереди очередное обнаруженное препятствие, понимая, что их будет впереди еще бесчисленное количество. Удручало и однообразие выхватываемой фонарями картины сплошного нагромождения мертвой древесины, без всякого намека на что-то живое, если исключить частенько встречавшиеся грибницы, то оплетавшие умершие останки растений шубой из отвратительных белесых шерстинок, то покрывавшие почву высоким тусклым ковром.

Один раз они сходу влетели в озерцо отвратительной желтоватой жижи, которая на поверку оказалась колонией каких-то грибопобных простейших. И если Рихтеру оказалось по щиколотку, то она погрузилась почти по пояс и долго потом пыталась счистить с себя остатки этой слизи.

«Жульенчик».

Она упрямо вышагивала очередной спуск-подъем, остервенело отмахиваясь от свисавшей сетки мелких веток, и злилась на Пашку. Конечно, она бы сейчас с огромным удовольствием тоже бы прокатилась сверху на гравиподошвах над всем этим хаосом, вместо того, чтобы пробираться по полузаваленной тропе. И еще в результате вполне может получиться, что они тащатся туда зря. Что Пашка сам найдет, что нужно, и их помощь не потребуется. Но одновременно с раздражением, прорывалось волнение за него, которое она всячески отгоняла от себя, прятала, сосредотачиваясь на очередном преодолении препятствия.

И почему он всё-таки сбежал? Это из-за… нее, или он всё-таки планировал заранее это сделать? Она боялась, что из-за нее, но одновременно хотела этого. По крайней мере, это был бы признак, что она что-то для него значит. Но если с ним что-то случится… Она не простит себе. Никогда. Ее глодала тревога, вызванная намеками Рихтера на то, что существует серьезная опасность, связанная с обломком и этими развалинами. Проклятый Рихтер! Ну что ему стоит рассказать то, что она и так скоро узнает?! Она бы сейчас не страдала от мучительной неизвестности. Да еще вдруг ни с того ни с сего накинулся на Пашку с обвинениями. Как будто подменили. Может, он что-то такое знает, наводил справки?

Представив, сколько времени и сил ей еще придется потратить, прежде чем они, наконец, доберутся, и она сможет успокоить свое сердце, она с нетерпением и досадой сжала зубы. Она многое отдала бы, что моментально переместиться к нему сейчас. Убедиться, что он в безопасности, просто посмотреть на него снова.

Должно быть, у него будет виноватое лицо. Она же могла на это надеяться? Ну, ведь могла же?

«Уже не важно!» Она уже давно на него не злилась. Лишь бы он был жив, лишь бы с ним ничего не случилось!

Ей вдруг до смерти захотелось сейчас взглянуть на маленькую точечку на карте. Непременно, иначе она просто разрыдается от беспокойства.

Она догнала Рихтера, который шел метрах в десяти впереди нее, и как ей внезапно показалось, что-то напевал себе под нос. Она никак не ожидала обнаружить его поющим, хотела сперва прислушаться, но потом махнула рукой и окликнула.

Он резко обернулся, смотря куда-то сквозь нее, и вдруг промолвил:
— Пираньи.

Она встала, как вкопанная, настолько ее поразил его ответ и то, каким тоном это было произнесено.

— Эй! — она снова бросилась его догонять. – Вы сейчас о чем?

— Ты видишь их? – Рихтер замедлил шаг и, наконец, вовсе остановился, внимательно оглядываясь по сторонам. – Где ты? Я тебя не вижу.

Он полез за пазуху и достал какое-то оружие. В темноте было трудно разглядеть какое именно. Он стал медленно водить им по сторонам, всматриваясь во тьму.
— Откуда они взялись?! Откуда они взялись?!

«Он спятил?» Нет, так быстро с ума не сходят. У него галлюцинации. И он вооружен. И хорошо еще, если только парализатором. Она сразу же выключила фонари на маске.

— Послушайте меня, — она постаралась говорить как можно спокойней, — Рихтер! Джон, вы слышите меня? Это я, Алиса.

— Алиса? Где ты? Я тебя не вижу. Где ты, выходи. Я постараюсь их остановить. Вот они, вот они! Я их остановлю.

Он выстрелил. Куда-то в сторону. Яркий голубоватый луч разрезал темноту, оставив после себя в глазах противные огненные зайчики. Бластер! Это плохо. Очень, ОЧЕНЬ плохо!

— Алиса, не двигайся. Я застрелю их.

Она попыталась подойти к нему, но услышав сзади ее шаги, он резко развернулся и снова выстрелил. Она едва успела отпрянуть и застыла на месте, боясь пошевелиться. Поза была очень неудобной, наклоненной в сторону, и она понимала, что долго так не продержится, пока Рихтер водил бластером в пространстве перед ней. Она в ужасе видела, как на пару секунд ствол застыл прямо напротив ее лица, и прекратила дышать, не понимая, как еще не свалилась от напряжения. Наконец, он повернулся в другую сторону.

Она тихонько присела на корточки, разминая одеревеневшие ноги.

— Где она? Они схватили ее. Они схватили ее! Мерзкие твари схватили ее!

Он выстрелил еще несколько раз, куда-то вверх. Запахло паленой древесиной.

«Не хватало еще, чтобы он устроил тут пожар». Она сжала в ладонях комки почвы и потом разом бросила вперед, подальше от места, где сидела. Он выстрелил на звук, и она резко рванулась в сторону, к нагромождению толстых сухих лиан, протиснулась куда-то в глубину, развернулась, затихла, наблюдая.

Нужно было понять, что с ним происходит. Про себя она сразу решила, что это не может быть заболевание или последствия принятия какого-то лекарства. Вряд ли на такую работу возьмут человека, не проверив состояние его здоровья. Значит это местное воздействие.

Атмосфера? Он не падал, и она не заметила на его маске каких-либо повреждений, хотя стояла совсем рядом с ним. Даже если так, было бы удушье, головокружение, спазмы, но не галлюцинации, состав атмосферы другой. Пищевое отравление? Она ела вместе с ним одни и те же консервы, к тому же они не употребляли ничего экзотичного, а значит, у него были бы проблемы с желудком, а не с головой. Биосфера? Но как? Если маска не повреждена, то откуда тогда? Через кожу? Они с Павлом знали бы о подобной опасности.

Ее вдруг осенило. Пашка открыл дверь, выходя сегодня утром, пока они спали. Несколько глубоких вдохов местной атмосферы им было обеспечено.

И что тогда? Грибы? Крошечные части гифов через вдох. Наподобие спорыньи, тоже галлюцинации, поражение глаз. Нет, чересчур малая доза для такого сильного отравления. Плюс, она бы сейчас бегала за рыбами вместе с ним. Споры местных растений-паразитов? Попадание в бронхи, в легкие, быстрое прорастание. Нет. Было бы удушье, болевые ощущения в груди, но и только. Бактерии? Слишком короткий срок… Но здесь выше метаболизм. Может быть. Почему же тогда она здорова? Она была на множестве планет, в нее прививок всажено столько, что ее кровь можно использовать в фармацевтике. А почему их не привили? Потому что это должны были сделать медики экспедиции, исходя из местных угроз, а экспедиция была свернута.

Значит всё-таки бактерии. Остается только подобраться к нему и вколоть антибиотик. Всего ничего. Подобраться к вооруженному, прошедшему специальную подготовку агенту.
Ну, он хотя бы не видел ее. Правда, и она практически ничего не различала вокруг, свет исходил только от фонарей Рихтера, крутя головой во все стороны, он то ярко освещал окружающие Алису ветви, то снова погружал во тьму, при этом не переставая бормотать что-то всё более неразборчиво.

«У него может оказаться поврежден мозг!» Ей бы нужно пошустрее действовать, чтобы всё обошлось обычной интоксикацией. Она решилась включить маленький фонарик, всегда висевший у нее на груди, на кармашке комбинезона, если она сама будет слепа, как крот, вряд ли ей удастся справиться со своей задачей. Сперва, видимо, придется его оглушить.

Она пошарила по сторонам и подобрала увесистую узловатую корягу, удивительно походившую на причудливо изогнутую булаву. Это было то, что надо.

Несмотря на кажущуюся безжизненность, с мертвого кладбища погибших растений постоянно доносились какие-то звуки. То тут, то там, что-то потрескивало, постукивало, оседало, даже шелестело и булькало. Она постаралась подстроиться под эти звуки, когда выбиралась из своего убежища. Подползая сзади к находящемуся сейчас в плену болезненных иллюзий агенту, она сама поражалась, откуда вдруг в ней появилась эта ледяная собранность. Как будто еще совсем недавно она не плакалась сама себе, как последняя нюня и не терзала себе душу противоречивыми переживаниями. Сейчас она была как ночной хищник, как кошка, подкрадывающаяся к своей добыче. Осторожная, хладнокровная и чуткая к каждому звуку.

Вместе с тем, она до последнего момента сомневалась, что у нее получится, так как ударить нужно было одновременно сильно, чтобы оглушить и свалить с ног взрослого, сильного мужчину, но и умудриться не повредить его маску при этом. Иначе вместо того, чтобы помочь, она сделает еще хуже. А специалистом по битью людей тяжелыми предметами Алиса не являлась никогда.

Ей удалось подобраться к нему совсем близко, буквально за спину, и она уже отчетливо видела вышитый рисунок змеи на спине его куртки. Настало время, чтобы нанести удар. Она покрепче взялась за свою импровизированную булаву… и вдруг поняла, что та чересчур тяжелая, чтобы она смогла как следует замахнуться и ударить. Если бы она ударила из-за спины, так, как хотела, то удар вышел бы слишком слабым. Она замерла, не зная, как ей теперь поступить. Бить она не могла, а отступать было уже поздно. Второй такой ловкий маневр ей бы точно не удался.

Но всё решилось само собой. Рихтер вдруг, словно что-то почувствовал за спиной и стал поворачиваться. И тогда мышцы сработали автоматически, словно она только и делала, что тренировалась с дубинами по вечерам. Она ударила не так, как хотела сначала, а боковым восходящим ударом, ее деревянное оружие описало широкую дугу и попало Рихтеру куда-то в район уха и выше. Он отчего-то открыл рот и упал лицом вниз.

Она отбросила дубинку и бросилась к нему, намереваясь в первую очередь отобрать оружие. Но он упал вперед, прямо на него, так что она не стала медлить и, вытащив из поясной аптечки универсальный антибиотик моментального действия, который был предназначен как раз для таких случаев, вогнала ему целый одноразовый инъектор – пять кубиков.

Потом она попыталась его перевернуть. Это было почти невозможно, он был страшно тяжелый. Пришлось сесть на землю и толкать ногами. Когда он всё-таки перевернулся, она еле выдернула у него из руки бластер (он так и не отпустил его), и ткнула себе за пояс. Осмотрев рану на голове, она протерла ее дезинфицирующим составом и заклеила специальным изолирующим пластырем, который использовали в условиях зараженной местности.

Так! Теперь можно и слегка расслабиться. Она облегченно вздохнула. Всё-таки она не промах! Пускай записывают ее в агенты. На общественных началах, хм. Лишь бы только он не получил сотрясение мозга, но вряд ли такому здоровяку это грозит.

Она присела на бревно, валявшееся неподалеку, и стала ждать. Вся эта неприятная история еще больше отсрочила… их встречу…

«Нет, только не снова!»

*

Он открыл глаза, и тут же на него навалилось довольно мерзкое ощущение, что он в чем-то серьезно прокололся. Непростительно. Он пошевелил головой и поморщился от буквально выстрелившей в его череп стрелы боли. Приложив ладонь к левой стороне головы, он обнаружил там аккуратно наложенный пластырь. Произошло совершенно точно какое-то дерьмо, но почему-то невозможно было сообразить – какое именно. Он уже вспомнил, где он и почему здесь, понял, что лежит на земле, оружие… Оружия нет!

Это заставило его тут же приподняться и сесть, оглядываясь по сторонам.

— Как вы себя чувствуете?

Он вздрогнул и тут же выругался. Не пора ли ему пройти переподготовку, если его пугает голос маленькой девочки?

— Паршиво, вообще-то, — отозвался он, — что произошло?

Она подошла к нему вплотную.
— Дайте-ка я взгляну на ваши зрачки.

— Думаешь сотрясение?

— Угу.

— Не надо, у меня есть диагност?

— Что?

— Диагност. Нет… — он рассмеялся, видя ее удивление, — не тот, что в больницах. Маленький. Полевой вариант.

Он постучал по внутренней поверхности предплечья.

— Судя по данным моего компьютера… так, меня кто-то ударил по голове. Или я упал?

— Это я.

— Что «ты»?

— Я вас ударила по голове.

— Зачем?!

— А вы смотрите дальше.

— Антибиотик… подожди… я что, ничего не соображал? Как это произошло?

— Пашка напустил местного воздуха в домик.

— Ах, ты ж черт!

И ведь он знал об этом. Знал и не обратил внимания. Нет, положительно ему пора на переподготовку.

— Слушай, а ты – молодец! Не растерялась, всё сделала правильно. Надеюсь, я не причинил тебе вред?

— Практически нет. Если не считать потраченных нервов, когда вы наставили на меня бластер.

— Да, бластер! Верни мне оружие, пожалуйста.

— А вы точно не начнете опять ловить пираний?

— Пираний?!.. Ах, ну да! И почему я не удивлен. Как-нибудь я тебе расскажу эту историю с пираньями. Я в норме, не волнуйся.

— Держите тогда, — она протянула ему его оружие рукояткой вперед.

Ну, по крайней мере, закончилось всё сносно. Он прокололся, конечно, но без особых последствий. На миг он представил, что мог бы застрелить девочку, и ему стало нехорошо.

— Идти можете?

— Могу, всё в порядке.

Он поднялся на ноги. Голова раскалывалась, пришлось принять обезболивающее. Но за исключением этого и небольшой слабости, он чувствовал себя нормально.

— Тогда пойдемте.

По ее тону он понял, что она сильно волнуется за друга. Видно, она тут места себе не находила, пока ждала, когда он очнется.

— Может, хотя бы теперь расскажете, что мы ищем? Или я еще недостаточно завоевала ваше доверие?

— Дело не в доверии, просто…

Что просто, он ответить не успел. С юго-востока послышался шум, потом яркое пятно света, и они увидели, как к ним на высокой скорости приближается летательный аппарат, его прожекторы широкими конусами вырезали темноту внизу. Он пронесся над ними довольно низко, небольшой и почти бесшумный, но поднявший в воздух целый ураган из сухих листьев и прочей трухи.

«Это еще что?!» То, чего он боялся или простое совпадение? Он не верил в совпадения в подобных делах.

Сверившись с картой, он понял, что аппарат направлялся к развалинам, тут не было никаких сомнений.

— Что это? Это же не катер! – воскликнула Алиса. – Он слишком маленький, и его двигатели…

— Это катер, Алиса. Только не земной.

— Что? Но… Вы уверены?

— Разумеется, я уверен.

— Это же варварство! Экосистемы…

— Тут ставки повыше, чем экология, Алиса, поверь мне. К тому же, это не просто катер, это катер с Астеропы 1. Их технологии позволяют летать где угодно без опасности для местных организмов.

— Откуда он здесь взялся?

— Хороший вопрос. Но я, пожалуй, знаю откуда. База экспедиции, на которую мы первоначально приземлились, была основана тут лет двадцать назад именно астеропцами. Я когда увидел эту ткань, сразу понял, что без них не обошлось. А потом проверил и обнаружил – действительно. Пять лет назад они свернулись и передали базу нам. Больше чем уверен, могли оставить что-нибудь и из техники. Улавливаешь?

— Хм, Пашка был здесь с прошлой экспедицией, значит, это может быть кто-то из них?

— Может быть, да, может быть, нет. Подозреваю только, что, так или иначе, твой друг в большой опасности.

Он подобрал рюкзак, и больше ни слова не говоря, зашагал по тропинке.

Кое-что начало проясняться, по крайней мере, теперь уже дело не выглядело таким фантастическим как поначалу. Если тут замешаны технологии с Астеропы, ожидать можно каких угодно чудес. Главное, чтобы обошлось без самих обладателей этих технологий.

Но положение мальчишки тревожило его теперь всё больше и больше. Тот совершенно очевидно не понимал, во что ввязался. Рихтер ознакомился с его личным делом до того как отправился на это задание. У парня была непревзойденная способность влипать в разнообразные неприятности. В сочетании со сложным характером и вздорными идеями получался идеальный кандидат на то, чтобы использовать его для всяких безумных затей. А то, что изобретатель, которого он искал — безумец, у Рихтера не было сомнений. Поэтому придется поспешить. Задержка с его временным помрачением рассудка вышла и так очень некстати.

Они подошли к месту, которое было на карте обозначено как район развалин через два с половиной часа. Это был тяжелый переход, и он бы с удовольствием сделал привал по дороге, а то и пару, если не ради своего отдыха, то хотя бы ради девочки, но ситуация требовала спешить изо всех сил.

Алиса снова удивила его своим упорством и выносливостью. Она ни разу не пожаловалась на усталость, не просила его двигаться медленнее, не приставала к нему с вопросами в духе «успеют ли они», хотя было видно, насколько сильно она переживает за друга. Один раз, когда они преодолевали очередной глухой завал, она свалилась с довольно большой высоты, упала на спину, отшибла легкие и несколько секунд даже не могла вымолвить ни слова. Ей было очень больно, он по себе знал каково это, но не услышал от нее ни одной жалобы. Она поднялась и через пару минут сказала, что готова идти дальше. Он знал о ней довольно много из ее досье, да и мартовская история раскрыла ее ярче, чем любые отчеты, но только сейчас он, кажется, начал понимать, что превосходные отзывы не грешат против действительности ни на йоту. И он от всей души хотел, чтобы с ее другом ничего плохого сегодня не случилось. Ему было бы очень тяжело видеть ее страдания, он вдруг ощутил, что успел к ней привязаться. К тому же, он был ее должником за всю эту неприятную историю с галлюцинациями.

Они уже минут десять шли вниз по довольно крутому склону. Рельеф местности представлял собой впадину почти идеально круглой формы, являющую собой как бы исполинскую поляну в этом исполинском лесу, в центре которой располагались развалины. Тут почти не было бурелома, куч гниющей листвы и прочих останков погибших растений, Рихтер подозревал, что постарались многочисленные экспедиции. Тем не менее, света было не больше, чем в других участках леса, живые переплетения полностью закрывали небо, бесполезно было выловить над головой хотя бы один луч. Зато почти вся низина как блюдце чаем была заполнено туманом желтоватого цвета, и при одном взгляде на газоанализатор хотелось поморщиться. Пары аммиачных растворов курились у самой земли и не представляли непосредственной угрозы, но открытые участки кожи всё равно лучше было изолировать. Рихтер надел перчатки.

— Откуда здесь эта дрянь? – обратился он к Алисе.

— Точно не могу сказать, но, скорее всего, в низине скапливаются какие-то продукты жизнедеятельности окружающих грибных колоний. Днем температура повышается, и они начинают потихоньку испаряться.

— Просто «чудо как хорошо»! – буркнул он. – Залезть в выгребную яму к грибам. Очаровательно!

— Не будьте таким брезгливым. Взгляните лучше вперед, наконец, хоть какое-то разнообразие ландшафта.

Действительно, то тут то там по низине были разбросаны удлиненные валуны конической формы, и Рихтер сам не мог поверить, что обрадуется каким-то там камням, с ноздреватой, изъеденной временем поверхностью, настолько ему уже надоели деревья. Сверху на них причудливыми мохнатыми шапками нависали грибы, свешивая вниз седые паутины.

— Похожи на закопанных в землю по горло великанов, — сказала Алиса улыбнувшись.

Она еще находила в себе силы для поэтических сравнений! Его-то сейчас больше всего волновало – развалины это уже или еще нет. Впрочем, он сомневался, что такие уродливые булыжники заинтересовали бы экспедиции. Нужно было идти дальше, к самому центру впадины. Он внимательно вглядывался вперед, пытаясь заранее высмотреть возможные опасности, но лучи фонаря как будто вязли в этом проклятом тумане, освещая, по сути, только сами себя, поэтому когда они, наконец, поняли, что добрались, это случилось совершенно неожиданно.

Буквально метрах в пятнадцати-двадцати впереди возник край сложенной из больших грубых камней арки. Она начиналась у самой земли, практически вырастала из нее, уходя вперед и вверх, теряясь в тумане. Рихтер тут же замер и погасил фонари, махнув рукой Алисе, чтобы она сделала то же самое. Воцарилась полная тишина. Звуки иногда доносились только из окружающего леса, вокруг них же было тихо, как могиле.

«Может это и есть могила», — подумал он, вспомнив, как часто древние сооружения являются захоронениями. Он не был суеверным человеком, но ему были неприятны любые кладбища, он считал их лицемерными и бессмысленными попытками убежать от реальности смерти. Как человек видевший чужую гибель и сам глядевший смерти в глаза, он знал, что ничто не заставляет ценить жизнь так, как правильное восприятие ее противоположности.

Он подождал пару минут. Ничего не происходило. Темнота была полнейшая, разглядеть хоть что-то было невозможно. Он включил окуляры маски, но толку от ночного видения тут не было практически никакого. Усиливать было нечего. В ультрафиолете было пусто. Ничего удивительного, лиственный покров вверху сжирал его подчистую. Небольшие туманные контуры дал инфракрасный фильтр, но и только. Можно было включить активный режим, конечно, но по инфракрасному прожектору их могли обнаружить точно так же, как и по обычному. Нейтринные приборы водились только у свободных агентов Патруля, смешно было бы пытаться обнаружить в обычной маске подобную роскошь.

— Джон, — услышал он сзади шепот Алисы, — по-моему, сейчас самое время плюнуть на осторожность.

Он едва не рассмеялся. Эта фразочка в точности подходила героям какого-нибудь популярного интерактивного кино. Правда, умирали там не по-настоящему. Ладно, если уж ей так хочется.

— Черт с тобой, сделаем вид, что мы герои, — сказал он с усмешкой и включил фонари.

Арка была низкой, длинной и грубой. Совсем не похожей на творение высокого интеллекта. Вокруг нее на небольшом расстоянии из почвы торчали остатки каких-то декоративных конструкций, от которых остались только похожие на колонны опоры и развалившиеся на части фрагменты вертикальных соединений, видимо, в свое время это был единый ансамбль. Сразу за аркой открывалось полукруглое, похожее на амфитеатр углубление, замощенное широким плоским камнем, но он не успел как следует его разглядеть, потому что, поведя головой вправо, обнаружил приземистые контуры астеропского катера.

Больше всего тот напоминал толстого муравья-переростка. Шесть его опор-шасси были такими длинными, что их колена слегка возвышались над самим фюзеляжем, сужавшимся спереди и утолщенным сзади. Покрытие его было угловато-неровным, словно бы и вправду хитиновым, и тускло поблескивало в лучах их фонарей. Эта штука производила впечатление неправильности и одновременно вызывала восторг, как и любое изделие с Астеропы 1. Ни один человеческий конструктор никогда бы не потратил на дизайн своего творения столько усилий, порой даже в ущерб функциональности, как это делали астеропские мастера. Гармония там была возведена в культ, с ними в этом смысле никто в Галактике не мог соревноваться.

«Высшая раса, бабушку их итить!»

— Красивый, — отметила подошедшая Алиса.

А его в этот момент волновал вопрос, где же сейчас пилот.

— Подожди-ка здесь, — приказал он и вытащил бластер.

Люк у катера располагался между первой и второй «ногой» сбоку и внизу, его и разглядеть-то было нельзя, если бы не светящаяся отраженным светом панель сканера-анализатора, явно приклепанная сюда усилиями человеческих механиков. Его карточка сработала, и одна из причудливых граней борта словно надломилась, выплевывая наружу короткий трап. Он заглянул в коридор овальной формы. Никакого шлюза, атмосфера удерживалась слоями силовых полей, границы которых обозначались подсвеченными ободками разных оттенков. Он просто прошел внутрь, даже не задержавшись ни на мгновение.

«Ребята явно решили оставить поизобретать чего-нибудь и на нашу долю, когда прилетели к нам прогрессорствовать в тридцать втором вместе с фиксианцами и прочим Альдебараном», — усмехнулся Рихтер. Знали, что ничто так не подстегивает прогресс, как гонка за лидером. «С тех пор мы много чего наизобретали, но за ними пока так и не угнались. Интересно, что будет, когда угонимся?» В любом случае, именно благодаря им он и имеет ту работу, которой занимается.

С этими мыслями он свернул направо и по небольшому пандусу поднялся в кабину. Она была пуста. Впрочем, он уже давно понял, что в катере никого нет, иначе не пускался бы в мысленные экзерсисы на тему прогресса. Реакторы катера были на холостом ходу, но так как он понятия не имел, как именно оно должно быть в данном аппарате, то решил не придавать этому значения. Навигационный раздел выдал общую информацию, но никаких подробностей он из него не почерпнул. Очевидно было, что все интересующие его факты предыдущих вылетов закрыты в личных данных, куда он не мог иметь доступа. Он заглянул в трюм, но увидел только пустые отделы под контейнеры. Пора было возвращаться.
Алиса стояла прямо у катера и разглядывала почву под ногами.

— Пытаешься найти следы? – спросил он.

— Ага. Ничего не разглядишь, бесполезно. Земля вроде мягкая, но топкая, все следы затягивает.

— Ну да, а эта штука даже на десять сантиметров вглубь не ушла. Могу поклясться, там каменная площадка внизу под ним.

Он притопнул каблуком.
— А может это не пол. Может это потолок.

— Хочешь сказать, подвал или подземелье?

— Конечно. А иначе где все? Вот развалины, вот катер, а ни Пашки, ни пилота не видно. Неужели они бы уже не увидели, как мы тут разгуливаем?

— Если только они не хотят, чтобы мы их увидели.

— Вы опять начинаете. Пашка тут не при чем.

— Ты всё еще надеешься? Ты же сама сказала, что он неспроста взял «Пилат».

— Это еще не значит, что он заодно с… кем там, я не знаю?

— Пошли, — сказал он односложно, уклоняясь от объяснений, — осмотрим сами развалины.

«Амфитеатр», расположенный за аркой, оказался больше, чем ему казалось на первый взгляд. Лучи фонарей едва добивали до противоположного края полукруглого углубления. На той стороне…

Да, вот это были они – те самые статуи. Точнее, то, что от них осталось. Они стояли на границе полукруга и изображали… Вовсе не фигуры. В первую секунду ему показалось, что это какой-то давно разрушенный парк развлечений. Потому что статуи представляли собой металлические конструкции одна причудливей другой. В сохранности остались только самые простые из них, прочие были в разной степени разрушения, вплоть до пустых постаментов с торчащими штырями-опорами. Остатки конструкций валялись вокруг, помятые и скрученные от времени. Сейчас уже совершенно невозможно было понять ни их былого предназначения, ни что эти сооружения изображали. Чудо было, что за столько времени в такой агрессивной среде металл не истлел в труху. Когда Рихтер по кромке углубления подошел поближе, то увидел на обломках только тонкий зеленоватый налет.

— Как вы думаете, что это было? – спросила Алиса. – Похоже на… я не могу даже придумать на что. Они какие-то совершенно беспорядочные.

— После того, как твой друг упомянул статуи на Эвридике, я навел справки. Считается, что древняя цивилизация поклонялась механизмам. По крайней мере, это официальная версия. И самое интересное, что версия эта принадлежит астеропским ученым. Потому что именно они это место нашли и здесь первыми копали. А знаешь почему привлекли наших?

— Почему?

— Потому что посчитали по каким-то там их гармоническим выкладкам, что оформление места напоминает земную античную архитектуру.

— Ага!

— Ну да, сходство с амфитеатром просто бросается в глаза.

Она промолчала, и он подумал, а знает ли она что-то об античной архитектуре. Потом решил, что должна знать.

— Видишь ли, астеропцы считают эту самую цивилизацию своим культурным предком или вдохновителем или черт его там знает чем. Поэтому они тут ковырялись всерьез. А потом почему-то в один момент всё забросили и свернули работы. Ну и наши с удовольствием эстафету у них перехватили.

— А потом перед нашим прилетом почему-то тоже улетели.

— Да, вот это странно. Я не успел точно проверить. Сегодня с утра наспех просмотрел материалы во время завтрака, официальная версия такая, что бесперспективная точка.

Археологи сообщили, что ничего нового не найти, а экологическая экспедиция, мол, просто дублировала другую такую же в подобной климатической зоне. Поэтому, когда археологи потеряли интерес, свернули весь объект. Может быть и так, не знаю. В любом случае, я пока не наблюдаю здесь никаких следов твоего друга.

— Значит, нам нужно попробовать поискать здесь какой-то тайный вход.

— Алиса, мы не в интерактивном кино.

— Посмотрите, этот каменный склон, он как бы сходится к одной точке внизу у арки. Если мы посмотрим…

Она спустилась в углубление по каменным глыбам, устилавшим его дно.

— Хм, — сказала она снизу, — тут система дренажа, чтобы вода не скапливалась. Идите сюда!

Он всё равно не видел других вариантов, поэтому нехотя спустился вслед за ней.

— Тут следы от подошв! – воскликнула Алиса.

— Какие еще следы? На камнях?

— В камнях! Глядите.

Она была права. На самой нижней каменной плите явственно виднелась пара следов, словно выдавленных в камне. Следы были длинными и узкими, оставленными обувью с плоской подошвой и заостренным носком. Перед его мысленным взором тут же возникла высокая и тонкая фигура жителя Астеропы 1. И это ему совсем не понравилось.

Тем временем Алиса, недолго думая, вставила свои ботинки в углубления следов. Он хотел, было, ее остановить, но опоздал, и… Ничего не произошло. Она попрыгала на месте, подвигала ногами вперед-назад в длинных для ее маленькой подошвы следах, но всё было безрезультатно.

Видно было, что она раздосадована. Идея была красивая, не хотелось ее бросать.

— Попробуйте вы, — сказала она без особой надежды. Но он уже подошел сам. Возможно, всё дело в весе. Она слишком легкая, а вот он…

Его ботинки не влезали в следы по ширине, а по длине были в самый раз. Он поставил подошвы чуть боком, чтобы поместить ноги внутрь углублений, смешно раскорячив колени, надавил, и едва не свалился, когда вся плита под ним начала медленно вращаться, не издавая при этом ни единого звука.

Он услышал восторженный крик Алисы: «Получилось!» и понял, что погружается куда-то вместе с плитой. Она сдвинулась вниз, потом налево, зайдя краем под соседнюю, и начала катиться по спирали вниз, как будто бы раскручивая за собой каменные ступени винтообразной лестницы, выходившие из стены образующегося колодца вслед за катящейся плитой.

«Вот это фокус!» И ведь получилось вправду как в кино. Только почему-то радостного предвкушения от открытия секретов подземелья у него не возникало. Он посмотрел вверх и увидел у края голову Алисы, заглядывающую вниз. Вот она-то наверняка была довольна собой. В который раз проявила свою сообразительность и настойчивость. Он был уверен, что нашел бы вход и сам, но сколько ему пришлось бы потратить времени на это – вот в чем вопрос. А времени у них и так уже не было. Он вынул бластер, когда понял, что плита, наконец, остановилась и, встав внизу в соответствующее ей углубление, превратилась в нижнюю площадку лестницы.

Пока он спускался вниз, ему в голову пришла еще одна мысль. Ясно, что самостоятельно Гераскин сюда попасть бы не мог.

Алиса бежала вниз по лестнице, и он остановился ее подождать. Вообще, с этого момента он принял решение ее от себя не отпускать. Особенно, когда увидел овальный коридор с тускло поблескивающим покрытием пола.

— Астеропцы постарались, — пробормотал он подбежавшей Алисе.

— Замечательно! Думаете, мы можем их здесь встретить?

— Вряд ли.

Это вовсе не было замечательно. Это было бы самым большим дерьмом из всего, какое только могло случиться. Если бы это оказалось правдой, лучшее, что они могли бы сделать – развернуться и немедленно убраться с этих развалин и вообще с этой планеты настолько быстрым темпом, насколько только можно. Слава богу, вероятность подобного расклада была слишком низка. Он не верил, что эти ребята действуют подобными методами, во всяком случае, этому противоречило всё, что он о них знал. Наоборот, если уж они сами забросили собственноручно построенное сооружение, это практически гарантировало, что они здесь не появятся. Их брезгливость и фанатичное следование манерам не позволяли им то, на что люди всё еще частенько шли.

Как только они вступили в коридор, зажглась цепочка светильников, имитировавших открытое пламя ярко-лилового цвета. «Красота», — подумал он мрачно. Увидев знакомые границы силовых полей, он прошел несколько шагов и стащил маску. Но не ранее, чем понял, что следы впитавшегося аммиака удалены с его одежды. Коридор повернул налево и привел в комнату с длинными металлическими столами и пустыми шкафами вдоль стен.

— Лаборатория или мастерская, — сказала Алиса.

— Ты думаешь?

— Я их навиделась уже предостаточно.

— Я тоже, но не скажу с такой определенностью.

— Точно говорю, когда-то была…

Она не договорила. Потому что впереди послышался шум, который Рихтер безошибочно определил, как включившийся мощный электрогенератор.

«Это машина!»

— Бежим! – крикнул он и бросился в широкий проход за комнатой с длинными столами. Он мчался мимо светящихся разводов на стенах, мимо пустых темных помещений слева и справа, мимо прозрачной стены комнаты, заваленной металлическим хламом, и только одна мысль билась в голове, как оса в стеклянной банке: «Только бы успеть»!

Проход привел к расширяющейся лестнице, спускавшейся в большой зал, небольшая часть которого слева была отделена стенкой с узкими смотровыми отверстиями. Дальний конец зала занимала электростанция. Она выглядела очень странно на первый взгляд, пока Рихтер не понял, что оставленный астеропцами реактор был дополнен вполне земным электрогенератором. Чтобы выполнить такое сопряжение требовался недюжинный талант, так как астеропцы не использовали генератор вообще, а черпали энергию из реактора напрямую. И вряд ли на Земле можно было бы найти больше десятка человек, которые понимали, как именно они это делают.

Но вовсе не эти детали привлекали внимание в первую очередь. Потому что значительную часть зала, прямо посередине его, занимала она – машина. То, что это имело прямую связь с обломками статуй наверху, не представляло никакого сомнения. Переплетение металлических труб и полос. Рихтер немедленно вспомнил чертеж, который увидел в первый раз, когда стал изучать это дело. Та самая сумасшедшая конструкция, которая заставила его чертыхаться и на чем свет стоит крыть проклятых сумасшедших, которые считали, что ценность изобретения в том, чтобы как можно дальше отойти от человеческих представлений о человечности.

Сооружение опиралось на множественные каркасы разнообразной формы из труб, пересекающиеся и переплетавшиеся друг с другом. Внутри несколько колец разного диаметра вращалось в разных плоскостях, разные фрагменты конструкций сходились и расходились, взаимодействуя друг с другом в каком-то хаотическом ритме, всё это вибрировало, дрожало, блестело полированной сталью, искрилось электричеством в местах сопряжения с генератором и создавало совершенно непередаваемое ощущение какого-то гипнотического величия. Не верилось ни в то, что это может работать, ни в то, что ты это видишь. Свист вращающихся частей, звон и лязг соприкасающегося металла внушал жуткую мысль, что машина поет, что эта странная дрянь радуется своей странной нежизни.

И в центре всего этого металлического переплетения находилось маленькое человеческое тело, висевшее на ремнях, продетых сквозь толстый стержень, вокруг которого разинулись угрожающе разведенные в стороны дуги, утыканные «зубами», подобными тому, что Рихтер видел на объемной фотографии.

— Пашка!!! – крик Алисы дернул его за нервы, заставил на мгновение панике захлестнуть рассудок, прежде чем он понял, что должен немедленно остановить запущенную машину. Прежде чем она сработает, и прежде чем девочка наделает непоправимых глупостей.

Отгороженный участок зала был, безусловно, управляющим центром, и именно там находился тот, кто изобрел и запустил эту чудовищную вещь. Наблюдал через камеры и через смотровые окна за тем, что происходило в зале. Рихтеру почудилась человеческая тень в одном из окон. У него был выбор – выстрелить в эту тень или выстрелить в реактор. Потому что стрелять в саму машину, когда она начала работу, было бесполезно – это он знал прекрасно. Но рисковать повредить склепанный безумными руками гибрид означало рисковать сразу ими всеми, как бы не вышло так, что на месте развалин останется только глубокая воронка. Поэтому он вскинул бластер и прицелился в окошко комнаты управления. Время как будто замедлилось во много раз. Краем глаза он видел бегущую вниз по лестнице Алису, в последний момент мелькнула жуткая мысль «а если там астеропец?!» — это была бы катастрофа – но он вспомнил о парне, вспомнил о девочке, в душе которой может воцариться ад, и плотно нажал на курок. Сквозь механический шум трудно было различить еще какие-то звуки, но он отчетливо увидел, как на внутреннюю поверхность проплавленного стекла брызнула кровь. Он опустил оружие.

— Алиса, отойди оттуда!

Он заорал, когда увидел, что она пытается найти способ подобраться к своему другу. Металлические детали мелькали так часто, что невозможно было даже определить, в сознании тот или нет.

— Отойди, похоже, всё кончено.

До конца он не был в этом уверен, но подпускать ее к этой штуке ни в коем случае было нельзя.

Она обернулась. Он указал на комнату управления.

— Стой здесь, я сейчас найду вход и вырублю эту машину к чертям собачьим. Отсюда ее всё равно не остановить.

Она кивнула. Он видел, какого труда ей стоило не сорваться в панику, и поспешил искать вход. Ему пришлось пройти в дальний конец зала, и он обнаружил слева от реактора скромную дверь. Узкий коридор свернул налево, потом еще раз и привел его в ту самую, нужную ему комнату.

Как он и ожидал, она была заполнена экранами наблюдения и большим пультом управления машиной. В углу располагалось четыре блока центр-компьютера. Всё – земное. Распластавшийся на полу рядом с креслом, упертым в пробитое окно наблюдения, тоже был человеком. В темно-синем строгом костюме тот словно бы собирался на прием, но задержался на рабочем месте. Луч снес ему полчерепа, но Рихтер всё равно узнал его. Имя этого самого человека стояло на заявке в Совет по изобретениям.

«И почему мне совершенно не жалко, что Земля потеряла выдающегося изобретателя?» — подумал Рихтер, и понял, что его сарказм не сработал. Ему не было жалко, но он и не испытывал удовлетворения. Несомненно, будь у него хоть шанс спасти этого человека, он бы сделал это. Но если уж приходилось выбирать… Теперь уже не важно.

Он подошел к пульту и вырубил все цепи, запускающие реактор. В зале за стенкой шум перешел в более низкое, басовитое звучание, и постепенно стал стихать. Осталось разобраться с последним вопросом.

Когда он вернулся в зал, то на мгновение замер на пороге. Улыбка сама собой расползлась по его лицу. Они стояли друг напротив друга (и когда она успела его освободить?) и явно не знали, как начать разговор. Но взгляды говорили красноречивее всяких слов.

— Ты же знаешь, что я должна убить тебя за твое поведение? – наконец, начала она.

— Угу, — кивнул он.

— И это всё? Всё, что ты можешь мне ответить?

— Нет, я…

— Простите, что прерываю, но мне жизненно важно уточнить твою роль, Павел Гераскин, во всей этой истории.

— Я… — он посмотрел на выжидающе уставившуюся на него подругу, — меня использовали. Я думал, это будет совсем по-другому.

— Да скажите уже, наконец, что делает эта проклятая штука?!

— Она создает эссенцию жизни, — ответил Рихтер.

Алиса вопросительно обернулась к Пашке.

Тот молча кивнул.

— Но для этого нужно принести в жертву человека. Вот такие условия.

— И я об этом не знал. Мне объяснили только первую половину. А когда я услышал вторую, то было уже поздно.

— Вы издеваетесь что ли оба? Какая еще эссенция жизни?!

— Вот я так же примерно отреагировал, когда увидел этот… проект у себя в файлах. Как такое возможно. Но теперь всё более-менее прояснилось. Ладно, подробностями этой истории обменяемся по дороге обратно. А пока, — Рихтер подмигнул им обоим, — мне надо проверить остальные помещения, их тут полным-полно, а вам, наверное, надо сказать друг другу несколько слов.

*

— Итак?

— Что?

— Ну, ты начал что-то говорить…

— А, конечно! Я должен попросить у тебя прощения.

— За это всё? – она обвела зал рукой. – Не стоит, я уже привычная к твоим похождениям в таком духе. Надеюсь, всё-таки, ты мне потом разъяснишь, что значат все эти разговоры об эссенции жизни.

— Да нет, я не об этом совсем, тут меня просто подло обманули. Я несся сюда, чтобы предупредить, что бюрократы хотят уничтожить замечательное изобретение, а оказалось, что… Ну, в общем, ты видела. Я за другое должен прощения просить.

— За что еще?

— Как за что? Что подсматривал за тобой. Это было… неправильно. Я — придурок!

— Ладно, проехали уже. Это сейчас такая мелочь на фоне…

— Ничего не проехали! Я поступил, как гад.

— Я тоже хороша, — она улыбнулась смущенно, — ни стыда, ни совести. Надо было просто дать тебе по башке, а не… так… В общем, прости тоже.

— Вот за это можешь не извиняться, — он посмотрел на ее лукаво, — поверь, я этот урок до смерти не забуду.

— Что?! – она замахнулась на него с притворным гневом. — Забудь немедленно! Слышишь?! Даже не думай запоминать!.. Нет, ну серьезно, Пашка, ну зачем тебе всё это? Я же даже тебе не нравлюсь.

Он вскинулся.
— Да с чего ты взяла?!

— Брось! Не надо ко мне подлизываться. Ты симпатичный, я же вижу, как наши девчонки на тебя смотрят, а я… Ну, в общем, и так всё понятно. Мы же друзья. И остаемся друзьями. Так что не будем тут устраивать…

Он вдруг схватил ее за плечи.
— Подожди! Что ты сейчас имела в виду? Что за «а я»?

Она слегка опешила от искреннего непонимания на его лице.
— Ну… Что тут объяснять? Зачем ты заставляешь меня говорить то, что и так всем понятно?

— Скажи!

— Я — непривлекательная. Вот. Это что – новость? Я до сих пор удивляюсь, зачем ты…

Он отпустил ее. У него был такой взгляд, словно ее подменили, и он вдруг узнал подмену.
— Я не пойму, ты серьезно, что ли? Или издеваешься надо мной? Алиса, это ни фига не смешно!

— А-ммм…

— Ты – непривлекательная?! Если ТЫ – непривлекательная, то на Луне прекрасная атмосфера.

Она почувствовала, как у нее розовеют щеки.
— Что ты хочешь…

— Да перестань ты лепетать как девчонка! Тебе кто-то это сказал? Кто-то это тебе внушил?!

— Зеркало, вообще-то. Зеркало, Паша. Оно такое, знаешь, умеет внушать.

— Нет, она правда всерьез… Как тебе такая глупость в голову пришла?! Да ты не просто привлекательная, ты – красивая! Такая красивая, что… Я не знаю…

— Ты так считаешь? — она усмехнулась.

— Я так считаю?! Да все так считают. Спроси у кого угодно! Тебя все считают красивой. САМОЙ красивой.

Она не могла поверить своим ушам. Не похоже, чтобы он говорил это специально. На его лице было такое искреннее непонимание и возмущение, что она просто не могла ему не поверить. Но, почему же тогда…

— Кто «все»? — прошептала она.

— Весь класс.

— Скажи еще – вся школа.

— Может и школа.

— А как же Наташа? Другие…

— Другие… — он отвернулся со странной усмешкой. – Они… как тебе объяснить… они… как куклы. А ты – настоящая!

Он снова взял ее за плечи, приблизился, внимательно и строго смотря ей в глаза, и прошептал.
— Ты – настоящая.

— В каком смысле? – выдавила она, чувствуя, что куда-то уплывает, ощущая тепло его рук.

Он с досадой оторвался от нее, заходил туда-сюда, пытаясь подобрать слова.
— Это не объяснишь! Просто когда на тебя смотришь, кажется, что готов для тебя сделать всё что угодно. Жизнь отдать. И это не потому, что ты друг. Даже если в первый раз в жизни видишь. Это так у всех.

— Откуда ты знаешь?

— Ты же не любишь сплетни слушать. А у меня, как ты всегда говорила, уши большие, вот я всё и слышу. Тебя все любят.

— Скажешь тоже – «все»! Чушь какая!

— Никакая не чушь. Все мальчишки от тебя с ума сходят.

— Почему я этого не вижу?! Ты всё выдумываешь!

— Они никогда не признаются, потому что вроде как знают, что мы с тобой… ну… близкие, — он сглотнул, — друзья. С детства. Что ты, ну, только от меня согласна терпеть всякие… выходки. А любому другому просто заедешь по физиономии.

Она опустила голову. Это было похоже на правду. Неужели всё со стороны настолько хорошо видно?

— Но это не главное! Я хотел сказать, Алиса, что тут дело не столько во мне. Просто ты… н-ну…

— Что «я»? Говори.

— Как сказать… Неприступная.

— Чего?!

— Ну, ты… Это всё равно, что… Просто, когда начинаешь о тебе думать, внутренне понимаешь, что такая не для тебя! Что тут ловить нечего. Что это другой уровень.

— Какой еще уровень?! Паша, ты о чем, вообще, говоришь?

— Я же сказал, это не объяснишь. Понимаешь, вот обо мне думают, что я немного, — он покрутил ладонью вокруг уха, — вжик-вжик! С приветом. Без головы слегка. И всем кажется, что для того, чтобы решиться с тобой сойтись поближе, надо быть чокнутым.

— Спасибо…

— В том смысле, что — отчаянно смелым, всё равно, что лезть на Мурманскую башню без страховки, — он покраснел, — нет, я не себя имею в виду. Мне просто… повезло. А другие считают, что у них вообще ни шанса. Что они никогда такой невероятной девчонке не будут нужны.

«Просто мне всегда был нужен только ты».

— Я не верю! Пашка, Я НЕ ВЕРЮ!

Он вздохнул.
— Твое право. Я иногда приви… приукрашиваю, конечно. Но сейчас – наоборот. Я просто не знаю, как это правильно сказать, чтобы ты поняла, и поэтому получается ерунда. На самом деле, всё гораздо… сильнее.

Он развел руками.
— Тебя правда все считают самой красивой. Даже девчонки.

— Хватит уже!

— Смешно, но да. Они тебе завидуют, шепчут всякие… пакости, но признают.

— Да я даже никогда не пыталась быть красивой. Я же никогда не одевалась как они, не красилась…

— Тебе и не надо. В том-то и дело! Они пытаются, и у них иногда получается, иногда – нет. А тебе и пытаться не надо. Ты просто есть, и всё. Если бы ты вправду оделась и накрасилась, то вообще бы как королева выглядела, все бы с ума сошли. Лучше пока не надо.

— Да подожди ты! Ты о ком говоришь? Ты же говоришь о нашем классе, о школе, о наших друзьях, мы их всех сто лет знаем. Они – наши друзья! Какие еще королевы, кто сойдет с ума? Опомнись!

— Это ты опомнись, Алиса! Ты как будто с луны свалилась. Где ты была последние полтора года? Ты что ничего не видишь и не слышишь вокруг себя?

Она вынуждена была признаться, что многое видела и слышала, но то, что он говорил – это было уже слишком. Не могло всё ТАК измениться. Она этого не хотела. Ей, конечно, было до дрожи приятно, что, оказывается, никто не считает ее непривлекательной, но… Как, интересно, ей себя теперь вести с одноклассниками? С теми, кого она всегда считала старыми друзьями?

— Если всё это правда, как мне теперь себя вести, Паша? Что мне делать?

— Ну, я всегда думал, что тебя всё устраивает. А оказывается… Послушай, если я скажу кому-нибудь, что Алиса Селезнева считает себя непривлекательной, никто даже не засмеется. Скажут, что шутка очень глупая.

— Ох, знаешь, я и так за всю свою жизнь столько не краснела, как от твоих сегодняшних рассказов, не начинай опять. Да, я действительно не считаю себя никакой не красивой. Я самая обычная, в лучшем случае. И я никогда не стремилась кого-то там покорять и восхищать…
…«кроме тебя»…
…мне это не нужно, ни вот на столечко. Мне не хочется, чтобы обо мне так думали, чтобы говорили всякие вещи…

— Ничего теперь не поделаешь. Они всё равно будут думать и говорить.

— А ты?

— Я?..

— Ты, надеюсь, не участвуешь в этих разговорах?

— Знаешь, — он опустил глаза, — я поначалу пытался тебя защищать. Когда впервые услышал, как тебя обсуждают… ну… в этом смысле. Дрался даже. Ты тогда на меня ругалась, я врал, не хотел говорить, из-за чего на самом деле. Не хватало еще тебе всякие пакости знать. А потом понял, что это бесполезно всё. И глупо. Потому что они не со зла это делают. Просто таким образом они как будто поближе к тебе оказываются. Мерзко, но без всякого злого умысла. Ну, приблизительно как я с этой душевой.

Он отвел глаза.
— Получается, я не лучше всех остальных.

Она подошла к нему совсем близко, пытаясь поймать его взгляд.
— Ты лучше…

— Нет.

— Да. Ты знаешь, что я всегда так считала.

— И ошибалась, как оказывается.

— Ты сам сказал, что здесь нет никакого злого умысла.

Он дернулся, но не отошел. Казалось, он подбирает слова, но как будто не может через что-то прорваться.

— Паша…

— Что?…

— Поцелуй уже меня.

— А можно?..

— Гераскин, может быть я должна тебе в письменном виде разрешение представить?! Заверенное Ученым Советом?

— Ну, если ты так хочешь…

Ее зрачки расширились от гнева.
— ЧТО-О?!

Она стукнула его кулачками в грудь. Потом еще, еще раз.
— Ты кретин, Пашка! Кретин! Не подходи больше ко мне! Никогда! Никогда в жизни больше не подходи!

Она помчалась к выходу как сумасшедшая, глаза ничего не видели от слез, в груди клокотал гнев вперемешку с отчаянием, хотелось просто орать, орать во весь голос. Дура, дура проклятая! Как она могла так откровенно навязываться?! Как она могла не понять, что он говорит только для того, чтобы отделаться от нее, спихнуть. Раз уж она такая популярная, наверняка найдет кого-то еще. Видно он уже давно читал на ее лице все ее эмоции по отношению к нему, вот и бегал как заяц. Как же ему, должно быть, было противно сдерживаться и вести себя с ней по-дружески! И как же это унизительно, о боже! Она теперь никогда не посмеет показаться ему на глаза.

Кто-то схватил ее за руку выше локтя так сильно, что ее буквально развернуло на месте, и она практически оказалась в объятиях того, с кем только что с горечью навсегда расставалась. Она попыталась дернуться, но он вцепился в нее как клещ.

— Пусти!

— Даже не пытайся. Я кретин, но кретин, который теперь уже стал сильнее тебя.

Она хотела возмутиться, но его ладони вдруг переместились ей на спину и легли там. Так органично, как будто для них и было там самое место. Она почувствовала, что теперь прижата к нему всем телом, еще довольно робко, но и этого было достаточно, чтобы ей стало нечем дышать. А у него на губах играла лукавая улыбка, которая появлялась тогда, когда он задумывал очередной хитрый план.

— Ты же меня знаешь, Алиска, я всегда умею ляпнуть что-нибудь подходящее моменту.

Он наклонился к ней, его лицо было так близко, что можно было отчетливо разглядеть каждую ресницу.

«Если он отпустит меня, я упаду».

Он поцеловал дорожки слез на ее щеках. Одну, потом вторую.

— Мечтал это сделать с третьего класса.

— Что?

— Поцеловать тебя, когда ты плачешь. Всегда казалось, что это тебя успокоит.

У нее разом комок встал в горле.

— А ты не знала? Ты вообще что-нибудь знаешь? – его улыбка расплылась шире. – Лучший друг, ха! Я всегда знал, что ты моя. Что мы будем вместе.

— Всегда?

— Ага, дурочка ты! Просто не думал, что всё будет так скоро. Думал, ты до десятого класса будешь строить из себя «друга».

— Ты самоуверенный… нахал!

Он вдруг прижал ее к себе крепче, и она ахнула, едва не потеряв сознание от нахлынувших чувств. Огонь, который пылал у нее в груди, разом переместился в район живота, и теперь вовсе не напоминал костер души. Он был чем-то гораздо более реальным и осязаемым. Она растворялась, расплывалась полностью, теряя остатки собственной воли в его руках, и отголоском сознания понимала это. Откуда у него была эта власть над ней? Откуда эта сладкая сила, которая за секунду способна была буквально вытравить из нее любые признаки собственной воли? Непохоже, что он сейчас ощущает что-то подобное. Значит ли это, что он нужен ей больше, чем она ему?

Зачем снова эти рассуждения? Зачем эти сомнения в такой момент. Он признался, что думал о ней всегда. Он, наверное, уже настолько свыкся с этим, что может управлять, а она… Черт, да как этим можно управлять?..

Его губы шевелились, он что-то говорил ей, она поняла это, но выплыла из своих мыслей, только когда он уже замолчал.

— Так ты согласна?

«Согласна?» Он мог бы не спрашивать. Она на что угодно сейчас согласна.

— Да.

И тогда он поцеловал ее. По-настоящему. А она поняла, что, на что бы сейчас ни согласилась, это того стоило. Всё то пламя, которое в ней горело, казалось, нашло выход в этом соединении губ, и она чувствовала, что в ответ получает такое же пламя. Она обняла его за шею, схватилась как за спасательный круг, не желая ни на миг больше выпускать, лишь бы этот момент длился бесконечно. Она впивалась в него, втягивала в себя, выпивала, ей казалось, что она почти умерла от жажды, и вот наконец-то получила возможность ее утолить. Еще, еще, еще, никогда не останавливаться, это слишком хорошо, слишком, чтобы когда-нибудь прекращаться!..

Он первый оторвался от ее губ, заставив ее разочарованно застонать.

Она не могла отдышаться. Облизывала губы, пытаясь поймать ускользающее ощущение.

— Ничего себе ты страстная, Алиса!

— Ты хочешь сказать… хочешь сказать… Тебе есть с кем сравнивать?

Он смущенно улыбнулся.
— Конечно.

— Конечно?! – она почувствовала, как разгорается внутри огонек холодной ярости.

— Они сами хотели. Попробовать, понимаешь?

— Они?!

— Это было не по-настоящему. Для них – не знаю, но для меня – нет.

— А сейчас?

— А сейчас…

Он взял ее лицо в ладони и прижался лбом к ее лбу.
— Тебе хорошо меня видно, Алиса?

— Более чем.

— Запомни этот момент. Ты видишь самого счастливого человека на свете.

Она потерлась об него кончиком носа.
— Умеешь ты такие слова подобрать, Гераскин, чтобы тебя не убили.

Он чмокнул ее в губы. Она пыталась поймать его своими губами, но он стал покрывать поцелуями ее лицо, поворачивая в своих ладонях. Сначала глаза, переносицу, потом нос, щеки, мелкими, нежными прикосновениями, потом опустился ниже, в сторону, поймал мочку уха, прихватил ее коротким движением, припал ниже к шее, к ямочке под ухом, обжигая горячим дыханием, и она приоткрыла губы и часто задышала, когда он приподнял вверх ее подбородок и стал целовать шею, потом ключицы, и когда ему стал мешать комбинезон, он вернулся обратно, к ее губам, снова прижав к себе, заставив стонать от страсти. На этот раз это было не так сумасшедше, как в первый, она вдруг поняла, что теперь уже никто никуда не денется, что можно испытывать наслаждение спокойно, отмечать про себя накатывающие ощущения, смаковать их. Но стоило ей только слегка двинуться вдоль него прижавшимся телом, как на нее нахлынула такая волна удовольствия, что она на секунду ошалела от подобного. Внизу живота эта волна собралась в тугой сладкий комок, и она вдруг испугалась. Там была пропасть. Пропасть! Такая глубокая, что страшно было даже заглядывать. Пожалуй… ей стоит научиться держать в узде свой темперамент. Хотя бы в какой-то степени. Иначе как бы ей, такой «неприступной», не сдать все свои позиции разом.

Она отстранилась от него, улыбкой показывая, что всё в порядке. Что ей надо просто слегка отойти от пережитого. Дунула на себя, отгоняя с глаз упавшие локоны. Щеки огнем горели, прижав к ним ладони тыльной стороной, она просто стояла и смотрела на своего… как ей его теперь называть? Да какая разница! Он каким был, таким и остался. Это она изменилась, была просто Алиса, а стала «его девушкой». Теперь пускай на законных основаниях считают, что он ее покорил. Как Мурманскую башню или как гималайскую вершину. Ее это устраивает. Пускай завидуют, что она у него есть. А он у нее. Что они есть друг у друга.

Она поняла в этот момент, что ее отпустило, наконец, то напряжение, которое копилось в ней долгие месяцы. Всё разрешилось к вящему ее удовлетворению, и теперь не надо больше часами разбираться в себе, бороться, скрывать чувства, что-то самой себе доказывать. И сразу захотелось вернуться к прежним занятиям. К экспериментам, к работе на биостанции. Она словно вернула себя прежнюю, но на новом уровне. Та же Алиса, только… она теперь не одна. Ей в жизни стал кто-то нужен, и она мучилась, страдала, желая во что бы то ни стало его обрести. И вот обрела, и теперь можно идти дальше со спокойным сердцем.

Она поняла, что улыбается счастливой улыбкой.

— Похожа на дурочку сейчас, — промолвил он.

— Ничего страшного, я-то только сейчас, а ты всегда похож на остолопа, Гераскин. Пока-пока.

Она помахала ему ладошкой и попыталась чинно удалиться. Но он поймал ее сзади, ухватил за талию и погрузил лицо в ее растрепанные волосы. Она знала, что продолжает глупо улыбаться, но не могла остановиться.

*

Рихтер не был уверен, что запустит этот катер. Конечно, унификация управления на гуманоидных кораблях была изрядная, но некоторые функции повергли его в ступор. Лучше бы было воспользоваться помощью специалиста с подготовкой по инопланетной технике. Но откуда его было взять?

Алиса, ни слова не говоря, уселась рядом с ним в кресло штурмана и запустила навигационный раздел. Пашка проверил количество топлива и состояние двигателей. Рихтер наблюдал за ними сперва скептически, потом всё более заинтересованно.

— Вы, ребята, не говорите мне только, что сможете трансгалактический лайнер от причала оторвать.

— Вы так удивлены, как будто нам по пять лет, — отозвался Пашка деловито. — Между прочим, у нас с Алисой серебряный кубок всемирных гонок на катерах.

— Среди школьников, — поправила его подруга.

— Это непринципиально. И если бы кое-кто из моей команды не был таким щепетильным в несущественных деталях, мы бы были первыми.

— Несущественными деталями ты называешь нарушение правил соревнований?

— Не начинай.

— Из-за пренебрежения к деталям, ты и попадаешь в переделки. Сколько можно тебя спасать? Когда уже ты, наконец, меня спасёшь для разнообразия?

— Да как… – он, кажется, готов был задохнуться от возмущения, — а как же мой полет на Крине, когда тебя чуть не погрузили в яму беспамятства. Пришлось бы потом подгузники тебе менять, если бы не я.

— Ну, знаешь что, да если я сейчас начну вспоминать…

— Вот и не надо, — прервал Рихтер их перепалку, — Алиса, в памяти есть, надеюсь, курс до нашего «лесного домика»?

— А почему бы нам сразу не отправиться к ближайшей экспедиционной базе?

— Потому что чем быстрее я свяжусь со своим отделом, тем быстрее сюда прибудет следственная группа. Не забывай, мне пришлось просто запечатать место преступления, на котором всё еще находится опасная техника.

Он не стал добавлять, что тело убитого изобретателя он тоже оставил на месте, хотя по всем инструкциям должен был его забрать. Меньше всего ему хотелось, чтобы ребята видели процесс перетаскивания окровавленного трупа.

— Потом я отвезу вас на базу ближайшей экспедиции, а сам вернусь обратно, ждать наших. И не забывай, Павел, еще придется с тобой серьезно побеседовать по поводу твоего участия.

— А можно вас попросить маму мою не информировать обо всем этом?

— Не могу гарантировать…

— Пожалуйста! – взмолилась Алиса.

«Ого, как она его защищает! Видно успели помириться».

— Ладно, обещать не буду, но постараюсь. Тогда давай-ка, расскажи всё по порядку, пока мы летим обратно. Будем считать, что я снимаю с тебя показания. Надеюсь, против Алисы в качестве совершеннолетнего родственника ты не будешь возражать?

Он улыбнулся.

— Вот еще! – фыркнула она. – Родственничек.

— Не возражаю, — ответил Пашка, лукаво глядя на нее.

— Итак… — Рихтер поднял катер в воздух и понял, что тот слушается его намного лучше, чем любой земной аналог…- начни с экспедиции.

— Началось всё с этого обломка. Я его подобрал на развалинах, он лежал воткнутый между двумя каменными плитами. Хотел… прихватить на память как сувенир.

— Пашка! – воскликнула Алиса возмущенно.

— Да подожди! Короче говоря, у меня его обнаружил Стас…

— Ты со Стасом был здесь в экспедиции? – спросила Алиса.

— Конечно, он возглавлял сменную группу археологов.

— Вы с ним раньше были знакомы?

— Да, это наш друг. Он Алиску года полтора назад спас на Средиземном море. Ну и он сначала накинулся на меня, а потом высмеял. Сказал, что я как всегда всё напутал. Что это не обломок статуи…

— Мне помнится, ты меня уверял в прямо противоположном.

— Тогда я еще не… Слушайте, давайте я по порядку расскажу?

Рихтер кивнул.

— Он сказал, что обломок новый и не может служить археологической ценностью, так что я могу его забирать себе без всяких проблем. Но я решил, что здесь что-то не так…

В этот момент сам Рихтер вдруг почувствовал, что что-то не так. Что он что-то упустил. Что-то очень важное.

— Погоди, — прервал он Пашку, — сейчас я катер посажу, и продолжим в домике.

Пришлось садиться немного в стороне, где было хоть чуть-чуть свободного места, и всё равно он умудрился влететь опорами куда-то между бревен. Послышался громкий хруст, когда катер присаживался на брюхо, давя сухие ветви, потом всё стихло.

— Вперед! – скомандовал Рихтер.

Пожалуй, после пережитого тесный домик даже показался ему уютным. Он опустился на стул и только сейчас понял, что жутко устал. Вытянув ноги, он облизал губы и почувствовал, как же ему сейчас не хватает его привычного кофе с коньяком.

— Я приготовлю поесть, — сказала Алиса, открывая холодильник. Пашка сразу плюхнулся на кровать.

«Он не стоит этой девочки», — усмехнулся Рихтер про себя. Первым делом он полез в компьютер и наладил связь с Землей через спутник. Отправив зашифрованное сообщение своему отделу, он обернулся к парню.

— Может, сперва поедим? — протянул тот.

— Может, ты лучше поможешь своей подруге?

— А! – Алиса махнула рукой. — Не обращайте внимания, я привыкла. Да и чего тут помогать-то? Что я консервы не распечатаю?

Он молча кивнул.

— Я решил вернуться на раскопки в одиночку, проверить, — послушно продолжил Пашка свой рассказ. – Тут когда экспедиция базировалась, намного проще было передвигаться. У них специальные платформы были летающие. Гравитационные. Именно они меня надоумили в этот раз «Пилат» прихватить.

— А почему их не использовали для спуска-подъема?

— Использовали. А лебедка на аварийный случай.

— Понятно.

— Ну, я добрался до развалин ночью. И обнаружил там этот люк вниз. Спустился, а там…

— Машина.

— Ага. И этот человек там. Изобретатель. Бруно. Он сперва жутко испугался, что я его обнаружил, а потом даже обрадовался, когда узнал, что я космобиолог, сказал, что я смогу ему помочь. Рассказал о машине, объяснил, что она делает. И что есть люди, которые ему пытаются помешать. Типа вашей организации, Ученых Советов и прочее. Мол, эссенция жизни никому не нужна, даже мешает, так как многие боятся, что ее появление вызовет неприятные последствия.

— Да уж, — усмехнулся Рихтер, — знакомые песни. Вроде как перестраховщики на Земле мешают гениальному изобретателю воплотить мечту человечества. Ты не представляешь, сколько раз приходилось это слышать.

— Мне всё же объяснит кто-нибудь, о чем конкретно речь?! – воскликнула Алиса досадливо, со стуком опуская банки на стол. – Я тоже тут какую-никакую роль сыграла, и до сих пор терпеливо жду, а в ответ лишь намеки.

Рихтер покачал головой.
— Ну, якобы эта машина создает эссенцию жизни…

— Не якобы, — прервал его Пашка.

— Откуда ты знаешь?

— Вы же не думаете, что я сразу поверил ему на слово. Он ее показывал.

— Что?

— Эссенцию. Как она действует.

— Да что это такое, черт вас возьми?! – крикнула Алиса.

— Это то, что еще называют эликсиром вечной молодости. Сказочная жидкость, позволяющая не стареть и продлевать жизнь сколь угодно долго. «Вода бессмертия», «амброзия», «амрита», «средство Макропулоса», «Марсианское зелье» и прочая. Его еще алхимики любили поискать.

— Сказочная, вы сказали?

— Как оказывается, не совсем…

— Алиса, — Пашка сел на кровати, — я видел, как это действует. Он при мне практически вернул с того света несколько подопытных животных, которые от старости уже не могли передвигаться. Через минуту они превратились в молодых и сильных. Это было похоже… Помнишь, нам привозили временной экран? Вот по виду такой же эффект. Только время тут не при чем.

— Ты изучал состав?

— Изучал. Самое интересное – это никакая не жидкость. Это выглядит, как жидкость, как вода, но это никакая не вода. Точнее, это обычный соляной раствор, никаких примесей, просто он является как бы носителем чего-то… Чего я не смог определить. Это нечто совершенно удивительное, поверь мне!

— Павел, — сказал Рихтер, — не забывай, что для того, чтобы это получить, пришлось убить кого-то. И ты мог стать следующим.

Про себя он подумал, что предыдущую жертву найти будет довольно сложно, если ее закопали где-то в этих джунглях. Учитывая, что тот, кто это сделал – мертв.
И снова интуиция шепнула ему, что он упускает что-то важное.

— Я помню, — опустил голову Пашка, — просто это действительно выглядело грандиозно. Потому я и повелся. Понимаете, я же сам биолог, немножко разбираюсь в этом, я в курсе, что сейчас медицина может и органы выращивать, и от болезней избавлять, и генетическую карту менять так, чтобы жизнь продлевать надолго, и внешность делать практически какую угодно. Но это… Вы представляете, Алисин дедушка смог бы, например, стать моложе вас. И прожил бы еще одну жизнь. И еще. Если бы не это дурацкое условие…

— Дурацкое?! – воскликнула Алиса.

— Ужасное. Жуткое. Какая разница, как назвать?

— Рассказывай дальше.

— Мы договорились с Бруно, что я на Земле буду ему помогать. И постараюсь вернуться при первом удобном случае. А на карантине у меня вдруг отбирают этот обломок. Без всяких объяснений. Я сперва здорово испугался, думал — тут-то меня и возьмут за жабры. Но время шло, никто никаких вопросов не задавал, и я решил сделать то, что обещал. Выпросил в Академии наук трансгенный сепаратор…

— С моей помощью, между прочим, — прервала его Алиса, — не представляю, зачем тебе это вообще понадобилось, у нас на биостанции есть такой.

— Не такой! Наш только по земным организмам, а этот универсальный.

— Так. И что же? – вернул его Рихтер к теме.

— А то, что данные, которые мне Бруно передал, когда я улетал домой, сломали к чертям этот прибор. Сами понимаете, чужая техника, да еще причина поломки такая подозрительная… Я решил на какое-то время посидеть тихонько. И когда вы появились там, у футбольного поля, я сразу понял, что ни фига вы не из-за прибора ко мне пришли. Вы на кого угодно похожи, но не на лаборанта и не на м.н.с. Я и понятия не имел, что вы с Алисой знакомы, и что она вас ко мне в мое убежище приведет. Я думал, меня еще неделю никто найти не сможет.

Рихтер поглядывал на Алису, и видел, как она постепенно закипает. После его последних слов ее словно прорвало.

— Ты такой придурок, Гераскин! Просто фантастический, неземной придурок! У меня просто слов нет, чтобы описать, какой ты идиот! Во имя Иштар, ты что не мог мне за всё это время рассказать об этом твоем приключении на Эвридике? Я бы живо вправила тебе мозги, и не случилась бы вся эта катавасия. А ты даже уже после нашего разговора на чердаке не соизволил со мной поделиться. Какой же ты осел! Ты меня называешь другом, а не доверяешь в важных вещах. Видеть не хочу тебя!

Она отвернулась.

— Я на тебя злился, Алиса. Что ты привела… мм… вас. Я не знал же, как обстоят дела. Думал, что и вправду машину запретят. Что бюрократы и ханжи ограничивают науку.

— И еще наверняка надеялся, что твое имя попадет в соавторство к изобретению века.

— Может и так. Хотя это не главное. Я же хотел как лучше, Алиса, ты же меня знаешь.

Он посмотрел на нее таким пронзительным взглядом, что она разом смягчилась и только промолвила ворчливо:
— Благими намерениями…

— Я уже всё понял сам.

— Впредь, пожалуйста, будь добр делиться со мной всем, что знаешь.

— Теперь-то конечно, — улыбнулся он лукаво, и Рихтер догадался, что это намек на то, что случилось между ними. И по тому, как Алиса покраснела в ответ, он понял — что именно.

— А потом, — спросил он, — когда мы оказались здесь?

— Я, так или иначе, собирался ночью уйти, но опасался, что вы меня остановите, когда я выходить буду, там же зуммер пищит на двери, а тут еще вся эта история, — он почесал в затылке с виноватым видом, — ну я и решил наплевать на всё, будь что будет, лишь бы здесь не оставаться. Рванул – и получилось. Прилетел, вход закрыт. Связи нет, Бруно нарочно никогда на связь не выходил, всё опасался, что его вычислит какая-нибудь экспедиция. Ждал-ждал у арки, тут меня кто-то по башке – хрясь, очнулся, а я уже внутри машины, и Бруно в комнате управления шурует. Я сначала-то не понял, что происходит, он же мне никогда машину-то в работе не показывал, но потом дошло, что ничем хорошим это не кончится, когда тебя ремнями к железкам пристегивают.

— Поздновато до тебя доходит, — проворчала Алиса.

— Я ему стал кричать, ну, там, «что ты делаешь» и всё такое, а тут генератор врубился, и почти ничего не стало слышно, машина эта включилась, и я подумал, что мне, наверное, конец. Вот что интересно, что ведь не страшно было ни капельки, я аж сам удивился, зато обидно. Что всё так быстро кончается, а столько планов было, и кто теперь их исполнит без меня. И еще жалко, что перед Алисой не успел извиниться.

— Дурак! – буркнула она в сторону.

— А потом вы появились. Вернее, я этого не видел, потому что там ничего невозможно было разглядеть, когда все эти штуки перед тобой крутятся, я просто голос Алисы услышал, как она меня звала. И сразу легко стало на душе. Ну, думаю, раз уж Алиска здесь, значит живем!

Она не выдержала, сорвалась с места, обняла его порывисто, крепко, пряча слезы в его шевелюре. Поцеловала куда-то в уголок губ, потом так же стремительно вернулась обратно, всхлипнула, стала яростно размешивать кашу в банке.

Рихтеру стало и хорошо и плохо одновременно. Хорошо, потому что он представил, сколько счастливых минут они еще подарят друг другу, и не мог не порадоваться за них, и плохо, оттого что ему самому таким уже никогда не быть.

— Послушай, а этот Бруно никогда тебе не рассказывал, как он вообще соорудил эту машину? Он использовал астеропские технологии?

Пашка смущенно нахмурился.
— Да мне как-то и в голову не пришло его об этом спросить.

— Скверно.

— Ну ведь специалисты теперь во всем разберутся, не так ли? – сказал он с надеждой.

— Наверняка. Вот что, я после этой грибной уборной на еду смотреть не могу. Пойду-ка я в душ, а вам пока советую собрать вещи в рюкзаки.

*

Собирать особо было нечего, кусок в горло ей тоже не лез. Она подошла к наружной двери, щелкнула переключателем прозрачности и уставилась в открывшуюся темноту, среди которой висел ее отраженный контур.

Она поймала себя на мысли, что все время, пока они добирались до домика, да и сейчас тоже, ей постоянно хотелось смотреть на него. Хотелось взять за руку, сидеть рядом близко-близко, гладить по волосам, ждать, когда он поцелует ее. И как так случилось, что она превращается в романтичную влюбленную дурочку? Прав был Пашка, она похожа! Похожа на эту самую дурочку сейчас. Она вспомнила, с каким холодным презрением сама смотрела на подобных девушек вокруг себя и думала, что у нее железный иммунитет. Ей надо как-то бороться с этим.

Зачем? «Затем, что я привыкла считать себя человеком, а не одержимым гормонами животным». И это говорит биолог?

Он подошел к ней сзади, и она тут же забыла о своих сомнениях, когда его руки обвились вокруг ее талии. Он сдвинул ее волосы и несколько раз нежно поцеловал шею. Она немедленно начала таять, коленки разом ослабли, и она уперлась ладонями в дверь. Он продолжал целовать ее, перемещаясь вниз, горячее дыхание обжигало кожу. Потом она почувствовала, как он уцепился зубами за защелку ее комбинезона, а его руки осторожно поползли вверх по животу к ее груди.

— Стоп! Проход закрыт! – воскликнула она, поворачиваясь и отталкивая его. – Это уже слишком!

Он смотрел на нее глазами побитого щенка.

— Что? Что такое, Пашка?! Не в курсе, что этого делать нельзя?

— Целовать тебя тоже раньше было нельзя, — сказал он с притворной обидой в голосе.

— Это разные вещи! Ты что не понимаешь? Мы не готовы к… такому. Нам еще рано. И не думай, что сможешь меня убедить. Не пытайся даже!

По его лицу она поняла, что пытаться он вряд ли перестанет.

— На самом деле, ты же сама этого хочешь. Просто опять твои дурацкие правила…

— Ты вконец уже обнаглел, Пашка! То, что я… еще не значит, что… Короче, я сказала: не смей этого больше делать! Еще раз попытаешься, и я…

«И что она сделает?» Она страшно растерялась. Все прошлые угрозы словно затерялись где-то в ушедшем детстве и сейчас звучали шуточно, и не более того. А чем еще она может ему пригрозить? Поругается с ним? Это было выше ее сил. По крайней мере, в ближайшее время. Стало вдруг ужасно обидно. Она уже очень давно не чувствовала себя такой беспомощной. Слезы вдруг как-то разом подступили к глазам.

Он понял. Увидел, как изменилось ее лицо, приблизился, обнял, погладил по волосам.
— Ладно, всё в порядке, Алиса, не обижайся. Я просто сам не свой, когда тебя вижу, ни фига не соображаю. Просто учитывай это и не обращай внимания. Отгоняй меня, и все дела.

Как будто это было так легко!

— А ты сам не можешь держать себя в руках?

— Ммм, это жутко трудно. Твоя кожа… Ты такая… сладкая, как конфета. Хочется тебя облизывать.

— Фу, Пашка, гадость какая! Что за фантазии?!

Он внезапно наклонился и лизнул ее в ямочку между ключицами.
— А у тебя какие фантазии, Алиска?

О да, фантазии! Пока что еще ничего не накатывало, но раньше… До этого. Например, когда она нежилась в постели в выходной. Или в горячей ванной… Однако не было силы во Вселенной, которая заставила бы ее поделиться этим! Тем более, с ним. Она казалась себе настолько неправильной в эти моменты, что казалось – это и не она вовсе, а что-то словно сидит внутри и щекочет сладострастными картинками.

— Иди к черту! Я сказала… — она отпихнула его от себя – ИДИ К ЧЕРТУ!

И словно ее пожелание исполнилось, сзади с шумом распахнулась дверь, словно ее вырвали с креплений. Дверь шибанула ее по спине, и она кувырком полетела куда-то в угол, к кроватям, не соображая, что происходит, понимая только, что разгерметизация, и надо во что бы то ни стало добраться до маски. Но сперва…

«Пашка!!!»

*

Рихтер едва встал под душ, когда глухой удар снаружи заставил его броситься к двери. На секунду задержав ладонь над ручкой, он передумал и нажал переключатель прозрачности. Незнакомец стоял напротив, буквально в двух шагах, одетый в полевой комбинезон с закрытой маской, за которой можно было разглядеть только темные волосы. За его спиной виднелась распахнутая настежь внешняя дверь с разбитым замком. Гаусс-пистолет в руке незнакомца был нацелен прямо на него. Рихтер едва успел отпрянуть, прижавшись к стенке, когда в двери на уровне его груди образовались три аккуратных отверстия. Он нащупывал рукой куртку, в которой лежал бластер, а в голове лихорадочно крутились мысли одна отвратительней другой. Снова перед глазами встала фигура астеропца, но он тут же отбросил ее. Незнакомец был крепкого телосложения, с широкими плечами, спутать было невозможно.

Снаружи послышался какой-то шум, возня и громкие возгласы. Рихтер, наконец, нащупал оружие и решился выглянуть, одновременно вытаскивая бластер из куртки. Зеркальная жидкость медленно вытекала из отверстий в стекле, похожая на слезы андроида. Вонь местной атмосферы уже чувствовалась внутри, так что он вскрыл ящик с маской. На мокрые волосы маска легла одним движением руки. За окном незнакомец скручивал кого-то у пола.

«Гераскин», — понял Рихтер и прицелился. Нападавший взвалил пацана себе на плечи, придерживая одной рукой уже явно бесчувственное тело. Стрелять было невозможно, ничего не стоило задеть мальчика. В этот момент он пожалел, что его проклятая мнительность заставляет таскать с собой бластер, а не что-то менее мощное. Но он всё равно продолжал выгадывать момент. Незнакомец развернулся в сторону кроватей и поднял оружие. Намерение было недвусмысленным. Поняв, что если он ничего не сделает, Алиса сейчас расстанется с жизнью, Рихтер сдвинул прицел чуть выше и выстрелил. Пара капель расплавленного стекла попала ему на кожу, но он даже не обратил на это внимания. Нападавший глухо выругался, обернулся в его сторону, сбрасывая Пашку с плеча, и, прикрываясь им как щитом, начал пятиться к двери.

«Надо его остановить, пока он не добрался до катера!»

Он выстрелил еще раз, немного левее, пользуясь преимуществом, что он видит, а его не видят, прижался к стене, пропуская ответный выстрел. Потом резко распахнул дверь, невзирая на свою наготу, и бросился вперед и в сторону. Нападавшего уже не было в домике.

Рихтер огляделся. Алиса лежала у ближайшей кровати без сознания. Губы посинели, кожа бледная, как у мертвеца. Он натянул ей маску на лицо, рванулся к медшкафу, достал баллон с кислородом, подсоединил к маске, потом вытащил с ее пояса инъектор и ввел антибиотик. На все ушло секунд пятнадцать не больше.

«Он тащит парнишку, а я налегке».

Завернувшись в одеяло, он влез в свои ботинки, так и стоявшие у порога, несмотря на происходившую там только сейчас борьбу, и бросился наружу.

И сомневаться не приходилось, что незнакомец направится к катеру. Лучи фонарей высветили тень с ношей на плече уже у самого трапа. Рихтер выстрелил не целясь, просто в том направлении, чтобы заставить похитителя хотя бы на секунду замереть на месте.

— Отвали или я убью мальчишку! – услышал он первые слова нападавшего, с того момента, как тот ворвался в домик.

— Кончай дурить, — ответил Рихтер, отдавая себе отчет, что разговорами тут всё равно не поможешь, — я уже отправил на Землю сообщение. Тебе некуда деваться…
«Кто бы ты ни был».

— Ну-ну, — услышал он в ответ, — пускай прилетают. Им всё равно до меня не добраться.

— Я им помогу.

Незнакомец засмеялся коротко и зло.
— Вам обоим уже конец. Так что прощай.

И захлопнул люк.

— Это мы еще посмотрим, — пробормотал Рихтер.

«Интересно, что он имел в виду?»

Алиса сидела на полу, морщилась и держалась за затылок. Она вскинулась, увидев, как Рихтер заходит в домик, но, узнав его, присела обратно.

— Что происходит? Где Паша?

— Хотел бы я знать… — бросил он, направляясь в душевую за своей одеждой. Зияющие на двери дыры вызвали у него нервную дрожь. Если бы нападавший вошел тихо, а не предпочел бы шумное появление с выбиванием дверей, скорее всего, он был бы сейчас уже мертв, да и Алиса тоже.

Он натягивал одежду остервенело и зло, как будто она была виновата в его ошибке, в том, что он проглядел наличие сообщника… или кто он там? С самого начала ему казалось странным, как можно было соорудить такую сложную конструкцию без снабжения извне. И еще одна деталь, которая пришла ему в голову только сейчас: парень в своем рассказе ни разу не упомянул катер, а ведь он должен был увидеть его прилет.

«Вовремя же тебя осенило!»

Как теперь быть? До развалин пешком часа три ходу самым быстрым темпом. Связываться с другими экспедициями? Если даже у них катер готов к вылету, на всё — про всё, так или иначе, уйдет часа полтора-два. И то, если полетят сразу в район развалин. И что потом? Ученые космобиологи будут сражаться с вооруженным преступником?

Рихтер сел за компьютер и настучал стандартный вызов бедствия по дежурному каналу – тут уж не до церемоний – и указал точками их назначения временный лагерь и развалины. Может быть, повезет, и какая-то исследовательская группа окажется неподалеку.

— Алиса, ты остаешься здесь. Будешь ждать прибытия помощи. Когда кто-то прибудет, проводишь до места. Заодно подхватишь меня по дороге.

— Ну да, разбежались! Там Пашку захватил какой-то ненормальный, а я буду тут сидеть и ждать у моря погоды. Даже и не думайте!

— Алиса, сейчас не время пререкаться. Делай, как я говорю, ты всё равно меня будешь задерживать, а сидя здесь – окажешь реальную помощь.

— НЕТ! Ни за что! Сидите сами, а я…

В этот момент почва ощутимо дрогнула под ногами. На экране вдруг появилась красная точка тревоги. Со спутника пришло предупреждение всем немедленно покинуть указанные координаты. Те самые, где они находились.

— Надо уходить! – Алиса вскочила с места. – Быстро, пойдемте наружу. Скорее же!

— В чем дело? – удивился он, подхватывая рюкзак.

Алиса копалась в своем: «Да где же он…»

— Выходите и лезьте на дерево, — отмахнулась она, — я сейчас.

— Что?

Она махнула рукой и бросилась наружу, к соседнему гигантскому стволу.

— Лезьте! Немедленно! Если хотите выжить.

И полезла сама, ловко уцепляясь за извилины коры. Он вытащил нож и неохотно принялся карабкаться вслед за ней. В это время под землей раздался еще один толчок, потом еще, и Рихтер услышал шум и треск с юго-востока, пока еще далекий, но совершенно отчетливо приближающийся к ним. Это его подстегнуло, и он полез вверх гораздо быстрее. В голове всплыла фраза незнакомца: «Вам обоим уже конец».

— Да что творится? – крикнул он.

Алиса не пользовалась ножом, но умудрилась залезть гораздо выше его. Наклонившись, она ответила, переводя дух.
— Блуждающие лианы. Нам повезет, если успеем подняться еще хотя бы метров на двадцать.

— Двадцать?!

«Хорошо». Но что же, черт возьми…

Его фонарь выловил впереди какое-то движение. Участок бурелома дернулся и стал с хрустом и треском погружаться вниз, толстые стволы и ветки гнулись и ломались как спички. Мелькнуло что-то черное и длинное, и Рихтер полез вверх с удвоенной силой. Внизу хруст и скрежет всё усиливался, земля теперь тряслась, почти не переставая. Он не смотрел вниз до тех пор, пока не догнал Алису, которая пристроилась на выступе коры, прижавшись спиной к углублению и упершись раскинутыми руками в изгибы по бокам. В этом импровизированном кресле она наблюдала за хаосом, творившимся под ними.

В лучах фонарей трудно было разглядеть всю картину, но и того, что было видно, вполне хватало, чтобы понять насколько вовремя они оказались вверху. Блуждающие лианы текли внизу быстрым потоком, разнося и уничтожая на своем пути любое препятствие. Больше всего они были похожи на связки черных лоснящихся змей толщиной полтора-два метра. Они переплетались, ныряли под землю, вновь выныривали, поднимались на высоту нескольких метров, гнулись причудливыми изгибами, даже свивались в кольца, оборачиваясь вокруг гигантских стволов. Шум вокруг стоял жуткий, невыносимый, хруст и треск сливался в одну беспрерывную канонаду, когда поток лиан сносил и корежил мертвую древесину. Сверху висело облако пыли, трухи и сухих листьев.

— Коралловая задница, и часто здесь такое?!

— Слава богу, нет. В этом районе вообще в первый раз, я так понимаю. Обычно они находятся в покое, если в месте их существования достаточно пищи и воды. И вовсе не собраны в такой поток. Вместе они объединяются, только когда приходит острая необходимость сменить место обитания. Тогда они опускаются вниз и начинают искать себе новое место. Это такая приспособляемость, понимаете? В одиночку даже таким крупным растениям невозможно пробиться через этот хаос внизу. Поэтому они научились собираться в большие группы.

— Но ведь они могут перемещаться под землей. Зачем им?..

— Взгляните на чем мы сидим. Как вы думаете, какие у таких стволов корни? Под землей передвигаться еще сложнее.

— Получается, самим деревьям они не угрожают?

— Нет, даже такому потоку здоровые деревья не повредить. А вот сухостой… А наша временная база как раз в сухом стволе и расположена. Поэтому хорошо, что мы сейчас сидим не на нем.

— Напавший на нас знал про идущий сюда поток.

— Ничего удивительного. Он же был в полевом комбинезоне местных экспедиций. Наверняка их задолго оповестили.

— Ты его не узнала?

— Я почти сразу потеряла сознание. Увидела только, как он схватил…

Она вдруг судорожно всхлипнула, как будто прорвалось что-то, что она отгоняла от себя всё это время.

— Мы спасем его. Он не убил твоего друга сразу, значит есть надежда, что он ему для чего-то нужен. Например, как заложник.

— Вы прекрасно знаете, зачем он ему нужен! Возможно, сейчас он запихивает его в ту ужасную машину, а мы сидим здесь и беседуем о местной флоре. Как вы могли пропустить второго? Вы же проверяли всё подземелье.

— Проверял. Там никого не было. Только обломки скульптур, чертежи, металлические запчасти и несколько станков-автоматов. Большая часть комнат вообще стояла пустой.

— Тогда откуда он взялся?!

— Не знаю, Алиса, не знаю. Погоди, дай мне решить, что делать. Я устал перекрикивать этот шум.

— Можете попробовать прокатиться на лианах, — сказала Алиса с сарказмом.

— Спасибо.

— А что, была парочка ненормальных, которая пыталась проделать такую штуку. Всегда находятся подобные идиоты, называющие себя называют «экстремалами».

— И как результат?

— Одного вообще не нашли, второму повезло, он был с краю потока, поэтому его выбросило наружу. Остался жив, но лишился обеих ног. Если бы был хоть один шанс… А так проще вниз головой прыгнуть, чтобы не мучиться.

В этот момент шум внизу резко усилился, и изрядно тряхнуло, так, что Рихтер едва не свалился вниз. Спас нож, утопленный в кору почти по рукоятку. Следующий треск был даже не треск, это был настоящий грохот, глухой, но такой громкий, что показалось, будто сама планета раскалывается на части. Он вцепился в изгибы коры изо всех сил, готовясь к новым толчкам, и не зря. Они не замедлили последовать, сотрясая всё вокруг.

— Смотрите! – крикнула Алиса. – Наше убежище!

Сухой ствол, в котором была расположена временная база, резко просел вниз, под землю, слегка склонившись в сторону. Стенки комнаты лопнули, и наружу буквально выстрелил град из вещей, находящихся внутри.

«Прощай внешняя связь», — подумал Рихтер.

Ствол еще дернулся раз-другой и замер, опасно накренившись. Непонятно было, как он не рухнул, очевидно, где-то вверху его удерживали ветви соседних деревьев.

— Вот он! – воскликнула Алиса, указывая куда вниз.

И тут же слезла со своего удобного места, начав спускаться.

— Ты куда? С ума сошла?

— Не волнуйтесь за меня. Ждите помощь, а я больше не могу здесь сидеть. Это мой единственный шанс.

«Ее надо остановить, во что бы то стало!» Нож застрял, он попытался пару раз выдернуть его, не смог, чертыхнулся и полез вслед за ней так. Но она буквально скользила вниз по изгибам коры, ему было ее никак не догнать. В самом низу она спрыгнула прямо на одну из движущихся черных «змей», поскользнулась, удержалась на ногах и, пробежав несколько метров, запрыгнула на большую ветку, которую уносил поток. Ветка крутилась, хрустела и готова была через секунду оказаться размолотой в щепки. На одной из ее раскидистых лап болтался рюкзак.

Рихтер висел в опасной близости от извивающихся рядом с ним огромных лиан и просто наблюдал. Он понимал, что ничего больше не может сделать. В голове было пусто, а сердце ныло противным ощущением ожидания гибели ребенка прямо у него на глазах.

Алиса умудрилась схватить рюкзак буквально за мгновение до того, как он свалился вниз. Она спрыгнула с ветки на лиану, опрокинула рюкзак, вывалив всё его содержимое, и через секунду… взмыла в воздух, вдев ноги в крепления гравитационных подошв.

«В цирке надо выступать с такими трюками», — подумал Рихтер и вытер холодный пот со лба.

Алиса подлетела к нему.
— Лезьте наверх! – крикнула она. – Здесь опасно. Вернетесь за мной с помощью.

— Черт тебя дери, Алиса, он вооружен! Дай мне это сделать!

— Не выдумывайте, это детский «Пилат». На ваш вес не рассчитанный. А я как-нибудь справлюсь, не впервой. Он точно не ожидает, что его кто-то догонит так быстро, будет ему сюрприз. Удачи вам!

— И тебе… — буркнул он обреченно. Эта девчонка просто создана была для спецопераций.

«Какая же она станет, когда вырастет?» Рихтер вдруг отчетливо осознал в этот момент, почему у нее так много друзей в Патруле.

«Эти гады ее пасут! – заключил он с усмешкой. – Что ж, может быть, они и правы. Такие таланты нельзя терять из виду».

*

Она пыталась сдерживаться. Предупреждение Рихтера о слабой гравитации не выходило у нее из головы, когда она управляла «Пилатом», но сердце буквально гнало ее вперед. Ей было страшно! Она раньше никогда так ни за кого не боялась. Страх был почти осязаемым, висел в груди тяжелыми клубами, похожими на удушливый дым, вызывая внутри себя мучительные рыдания. Без слез, без внешних проявлений, просто блуждающий по нервам плач, заставлявший нервно сжиматься челюсти и перехватывающий горло.

Она только что обрела его и теперь снова теряла, он удалялся от нее всё дальше, словно уносился на этом неземной катере в какую-то неземную реальность. Растворялся, исчезая из памяти, вкус его губ, тепло прикосновений, таял взгляд, смотревший на нее с нежностью и восхищением. Она теперь знала, что это называется отчаяние, и боролась с этим новообретенным чувством со всей силой своей внутренней энергии, но сдавала позиции одну за другой. Отчаяние было тем сильнее, чем сильнее была ее любовь, и теперь придавливало как мешок кирпичей на плечах, тяжелое и режущее чувство, чтобы выбраться из-под которого хотелось пойти на что угодно, на любой риск, лишь бы только избавиться от этой невыносимой ноши.

Подошвы «Пилата» вихляли, норовя перевернуться, она никак не могла выбрать стабильный темп движения, ноги дрожали, а сердце ёкало от несущихся навстречу огромных стволов, которые приходилось огибать, сбрасывая скорость, потому что она понимала, что на лихачество у нее сейчас просто не хватит самообладания. Наверняка, в другой ситуации она даже посчитала бы подобный полет удовольствием для себя, задачкой чуть выше среднего. Слалом, учет гравитации, темнота. Сейчас же всё это выводило из себя, хотелось лететь прямо, стрелой, пущенной убегавшим от отчаяния рассудком.

Поток лиан шумел уже где-то сзади, всё-таки она умудрилась как-то встроиться в темп, после того как в одном из маневров ее ноги едва не разъехались в воздушном шпагате. В конце концов, она ему никак не поможет, если сейчас не справится с волнением и рухнет вниз. Ей надо собраться и сделать то, что она делала до этого уже много раз – вытащить его из смертельно опасной передряги. Просто раньше ставки для нее – Алисы – никогда не были так высоки. Сейчас она чувствовала, что словно бы что-то внутри нее держится на волоске, готовое оборваться. Если с ним что-то случится… Ей не хотелось даже смотреть в сторону этой мысли, слишком жуткое предчувствие эта мысль за собой влекла.

После того, как она немного успокоилась, скорость ее полета возросла, и постепенно на душе стало полегче. В прошлый раз они шли до развалин пешком, и всё равно успели спасти Пашку. Очевидно, нужно время, чтобы подготовить к работе эту отвратительную машину. Так что она должна успеть. Была только одна загвоздка. В прошлый раз она была в компании со взрослым, вооруженным агентом, который, в результате, и решил дело ко всеобщему удовлетворению. А сейчас ей предстоит справляться одной. Что ж, она приложит все усилия.

Катер стоял на том же месте, где и раньше, справа от арки. По крайней мере, она не ошиблась, направляясь сюда. Несколько раз ее посещала неприятная мыслишка, что Пашку могли отвести совсем в другое место. Проверить это стало невозможно, после того как они потеряли единственный компьютер с внешней связью. Спутники не отвечают на запросы о служебной технике с личного браслета. Но вот она здесь, и сомнений больше нет. Этот ненормальный потащил Пашку к машине.

Она опустилась прямо в углубление за аркой. И тут же едва не расплакалась от досады. Как, во имя Иштар, она откроет проход?! Ее веса не хватит, чтобы сработал механизм.

Веса! «Ну, конечно!» Она подпрыгнула в воздух и устремилась к нагромождению древних статуй. Ей нужно подобрать что-то тяжелое. Она приблизительно прикинула в уме разницу в весе свою и Рихтера. Не просто тяжелое, ОЧЕНЬ тяжелое, тяжелее ее самой.

Она подняла один обломок, второй… Нет, это должно быть что-то, что она поднять не сможет! Она увидела большую изогнутую трубу и поняла, что это именно то, что ей нужно. Труба совершенно точно была неподъемной. Она смогла ее только тащить и, даже сдвинув всего на несколько метров, ей пришлось остановиться отдышаться. Так она провозится до завтрашнего утра.

Она чуть-чуть приподнялась на «Пилате» и попробовала использовать его силу. И зависла на одном месте. Мощности не хватало, она же сама говорила Рихтеру, что эта версия не рассчитана на взрослых. Она покрутила регулировкой, опустилась буквально к самой земле, выставила самую медленную скорость. Это помогло. Подошвы сдвинулись и стали медленно тащить ее, стоявшую на корточках, державшую в руке трубу. Она едва удерживалась, чтобы не растянуться на земле и не выпустить скользкий металл из ладоней. Дотащив свой груз до края углубления, она отпустила его и с облегчением увидела, как труба сползает вниз своим ходом. Осталось всего несколько метров, и вот она уже на месте, на нужной плите, рядом с углублениями следов-ключей.

Дело было за малым – поднять эту железную оглоблю и удерживать на себе, пока не сработает механизм. Несколько секунд она думала, каким образом ей проделать эту операцию. Потом взялась за один конец трубы и стала потихоньку поднимать ее вверх, опираясь на гравитационные подошвы. Пока не поставила ее вертикально. Осторожно спустившись вниз, придерживая трубу в таком положении, чтобы та не упала, она скинула «Пилат» с ног и встала в каменные углубления. Труба возвышалась рядом с ней, покачиваясь, потому что у Алисы едва хватало сил, чтобы удерживать ее таким образом. Она ужаснулась, думая, о том, что ей сейчас предстоит. Какое-то время она колебалась, пытаясь сама себя отговорить от своей затеи. Потом вспомнила, зачем она здесь, отчетливо представила себе машину, и, наконец, решилась.

Не веря сама себе, что делает это, она обхватила трубу правой рукой и стала медленно опускать ее себе на плечо, как бы подсаживаясь под нее. Почти сразу стало больно, она невольно вскрикнула, но тут же поняла, что это только начало. Труба давила всё сильнее, а приходилось еще заботиться, чтобы конец, стоящий на земле, не поехал в сторону, иначе пришлось бы всё бросить и начинать с начала. Постепенно нагрузка возросла до такой степени, что Алисе показалось, что дальше уже просто невозможно, что металл ломает ей плечо, боль была уже просто невыносимой, а нагрузка всё продолжала увеличиваться. Тогда она плюнула на осторожность и опрокинула трубу на себя быстро, лишь бы во что бы то ни стало уменьшить давление на правое плечо. Хорошо, что она уже стояла на корточках на манер штангиста в этот момент, иначе непременно упала бы вперед, когда труба всем весом легла ей на плечи. В ее уме промелькнула история о Геракле, который взялся подержать за Атласа небесный свод, пока тот ходил за яблочками. Потому что ей показалось, что не металлический обломок лежит сейчас у нее на плечах, а вся планета Эвридика. И не было у нее подружки Афины, которая бы ей помогла в этот момент.

Плита под ней пришла в движение, и она опрокинулась на бок, сбросив едва не раздавивший её фрагмент древней статуи за спину.

Ей казалось, что у нее сломано всё. Плечи, спина, ребра. Она боялась пошевелить руками, думая, что тут же почувствует невероятную боль в плечах. У нее было время, пока опускалась плита, и она намеревалась воспользоваться им целиком, проведя в неподвижности, лишь бы подольше отсрочить момент, когда ей предстояло понять, насколько сильно она пострадала. Больше всего она боялась, что получила компрессионный перелом позвоночника. Было бы крайне обидно, если весь ее подвиг окажется напрасен, коли она будет в таком состоянии, что просто физически не сможет даже встать на ноги, а не то, что еще кого-то там спасать.

Плита опустилась и встала на свое место внизу. Алиса, наконец, решилась пошевелиться.

Да, ей было больно. Но к своему величайшему облегчению, она поняла, что это вовсе не та боль, которую она ожидала почувствовать. Скорее всего, она растянула себе мышцы на руках и спине, даже на ногах, судя по ощущениям. А на плечах непременно будут гигантские, отвратительные синяки. Но непохоже на то, что она что-то действительно сломала. По крайней мере, она надеялась на это.

Она поднялась сперва на колени, потом встала полностью, осторожно поводя плечами и морщась. Какое-то время она этими руками точно не сможет ничего делать. Ее взгляд упал на ненавистную железяку, и она сразу вспомнила машину. Нужно было спешить.

Она сбросила дыхательную маску и двинулась по коридору, медленно, стараясь не шуметь, помня о том, что совершенно одна, обессилена и травмирована, а ей предстоит противостоять вооруженному мужчине, который на вид был даже крепче Рихтера. По крайней мере, шире в плечах. Впрочем, не шуметь было легко, потому что… потому что… Шумел генератор!

О нет! «Пожалуйста, нет!»

Она побежала по коридору. Ведь она же прилетела гораздо быстрее. Да, она провозилась с открыванием прохода, но не настолько же. Почему же машина уже работает? Если только… Если только она уже не была настроена в первый раз и теперь не требовала повторной настройки. Это было ужасное предположение.

Она вылетела в большой зал, и в тот же момент кто-то обхватил ее сзади мертвой хваткой, прижав руки к бокам, заставив завопить от боли в растянутых мышцах.

— Попалась, голубушка.

Этот голос! Такой знакомый, такой привычный.

Она попыталась обернуться, скользнув взглядом по полевому комбинезону.

— Стас?!!

Она была так ошеломлена, что даже не попыталась сопротивляться, когда он вязал ей руки за спиной липким проводом.

— Стас?! Но как? Ты не можешь… Что вообще здесь происходит?

— Да, это я, Алисочка, а вот как ты умудрилась спастись и добраться сюда так быстро – вот это интересный вопрос… Впрочем,.. а-а, кажется, понял…

Он снял с ее пояса «Пилат».
— Быстрота и натиск, Алиса, быстрота и натиск. Вполне в твоем духе.

— Ты можешь мне объяснить, что ты здесь делаешь и почему…

Она разглядела Пашкину фигуру, неподвижно висящую внутри машины.
— Немедленно отпусти его! Немедленно отпусти нас!

— Пошли.

— Нет, я…

Он толкнул ее в спину, так, что она чуть не упала.
— Я сказал: топай вперед.

«Что с ним?!» Она не понимала, что случилось с человеком, которого, как она думала, прекрасно знала, которого считала своим другом. И пока она не разберется в этом, лучше не делать резких движений. Она пошла вперед.

«Возможно, это и не он вообще?» Нет, конечно, внешность у него Стаса, но что если это, например, Крыс в его обличье? С него станется прикинуться археологом улетевшей экспедиции. Надо бы придумать что-то, чтобы его испытать.

Они вошли в комнату управления. В дальнем углу на полу у расплавленного окна растеклась лужа запекшейся крови, но тела уже не было. Алиса поморщилась.

— Ты можешь хотя бы объяснить мне, зачем ты это делаешь? Ты же не бандит, ты ученый. Ты меня спас, когда мы искали флот… флот…

— Диостура. Всё так же недолюбливаешь историю, Алиса?

Нет, это точно Стас! Невозможно вообразить себе, что Крыс знает по именам древнегреческих царей.

— Ты такая наивная девушка! Умная, но ужасно наивная. Неужели ты вправду решила, что оказалась в том погребенном корабле случайно? Такое сказочное, просто невероятное везение. Тебе не приходило в голову, что я и послал тебя туда, чтобы ты нашла корабль?

— Ты?! Но зачем?!

— Сейчас это уже не имеет значения. У меня всегда было много затей.

Алиса вынуждена была признать, что это правда. Так носиться по всему миру с раскопок на раскопки, как это делал Стас, не мог никто.

— Меня с детства интересовали древние конструкции. Особенно те, что оставили другие цивилизации. Ты знаешь, что на Земле как минимум шесть неопровержимо доказанных доисторических следов присутствия инопланетных кораблей?

— Если ты так говоришь…

Он закивал.
— Да, да. Именно так. И никому в голову не приходит попытаться проанализировать их наследие. Мы теперь сами с усами. Умнее всех. Впрочем, я это упущение исправлю.

— Стас, но эта машина… Она же убивает! Ты что, не понимаешь, что делаешь? Там же Пашка, ты засунул туда своего друга. Моего… друга… Что с тобой происходит?

— Да перестань ты, ей-богу! Какого еще друга? То, что я с вами возился, еще не означает, что я делал это искренне. Неужели ты и раньше не встречала взрослых, которые делают вид, что им очень интересно сюсюкаться с подростками?

«Он спятил!»

— Я… Я не верю! Я бы почувствовала, что ты притворяешься. С тобой просто что-то случилось. Возможно, тебе нужна помощь…

— Пожалуйста, прекрати этот детский лепет! Противно слушать. У меня всегда была своя цель, и если мне надо было устроить спектакль, чтобы получить то, что мне нужно, я делал это. Когда я обнаружил древние чертежи с этих развалин, то понял, что вот он – мой звездный час. И меня не волновало, чем придется пожертвовать. Я нашел подходящего человека и подсунул ему идею. Результат ты видишь – он великолепен.

— Да как это вообще может работать?!

— Точно не знаю, – он усмехнулся. — Вы же убили того, кто знал. Я обеспечил Бруно всем, что ему было нужно, благо должность позволяла. Но этот идиот захотел прославиться. Он отправил заявку на изобретение – можешь себе вообразить?! Не сделай он это, никто бы вообще не знал, что машина существует. Пришлось напоить его снотворным и усадить в кресло, чтобы он послужил для вас прекрасной мишенью.

— Астеропцы знали. Это они построили эти залы.

Он махнул рукой.
— Они едва только нашли чертежи машины, как сразу же свернули манатки и сдернули с планеты. Видите ли, их высокая мораль не позволяла им далее изучать наследие цивилизации, создающей подобные устройства. Сильно же они, бедолаги, разочаровались в своих прежних духовных учителях. Так что здесь их больше не бывает. Зато оставили пару симпатичных игрушек в помощь менее чувствительным землянам. Например, катер, в трюме которого я благополучно прилетел с вами обратно.

Всё равно она не верила. Человек не мог так себя вести. Инопланетчик – пожалуйста, она таких перевидела уже предостаточно. Но землянин! Да еще хорошо знакомый! Это рушило ее представления обо всем, что она знала о людях. Так не может быть, не может!

— Послушай, что б ты сейчас не говорил, ты же должен понимать, что тебе всё это не сойдет с рук. Агент ОКИ, который прилетел с нами, послал сигнал бедствия. Сам он выжил, как и я, и всё равно доберется сюда, просто попозже. Тебе же некуда деваться. Зачем усугублять свое положение, отпусти нас, я сама всем расскажу, что ты это сделал добровольно.

— Ты, кажется, так ничего и не поняла, Алиса. Всё привыкла, что тебя спасают в последний момент. Неужели ты думаешь, что у меня нет отходных путей? Я провел на этой планете достаточно времени, чтобы знать, как и куда можно уйти. Сейчас мне нужно просто получить свое, и я закончу здесь все дела. Подготовка завершилась, можно запускать машину в работу.

— Нет! Ты не можешь! Это же… Это же убийство!

— Могу и сделаю, — ответил он деловито, колдуя над пультом управления.

Она в ужасе обернулась к окну. Взгляд судорожно заметался между висящей среди металлических дуг фигуркой и быстрыми движениями рук.

Что же делать? Она изо всех сил дернулась, но проволока только еще сильнее впилась в запястья. Что она может? Он с легкостью вырубит ее одним ударом. На мгновение она подумала, что так даже будет лучше. Она не увидит. Но тут же отогнала от себя эту мысль. Думать так значило сдаться, поплыть по течению. Но ему осталось всего несколько секунд до того, чтобы… «Нет!»

«Нет, нет, нет, НЕТ!»

– Нет!! Пожалуйста! Стас, ради бога, остановись! Пожалуйста, не делай этого, Я УМОЛЯЮ ТЕБЯ!!!

Он приостановил свои действия и взглянул на нее с любопытством.

— Ты умоляешь? Ты?! Это даже интересно. Ты готова умолять, чтобы он выжил? На что еще ты готова?

— Что тебя так удивляет? Никогда не видел дружеской преданности?

— Сдается мне, дело не только в дружбе. Вон как глазки-то блестят. Так на что ты готова?

— На что угодно, если не убьешь его.

— На колени встанешь?

— Чтт… — она задохнулась.

«Но это гадко!»

Да черт с ним, пусть подавится, потом сочтемся. Лишь бы только сейчас спасти Пашку. Или хотя бы время потянуть
.
Она медленно опустилась на колени, глядя на него с вызовом, отнюдь не умоляюще. Щеки пылали от ярости, губы сжались в тонкую линию.

— Не очень-то ты похожа на покорную просительницу.

Он медленно обошел вокруг нее, пристально разглядывая, и ею постепенно стало одолевать смущение.

— Ты изменилась, Алиса, с тех пор, как мы виделись в последний раз. Похорошела. Раз уж тут у нас такая ситуация, может быть, мне попросить тебя о чем-нибудь еще? О какой-нибудь особой услуге?

Она замерла, не в силах шелохнуться.

«Он же это не всерьез?!»

Кровь разом отлила от лица, под ложечкой возникла и стала расползаться омерзительная ледяная слабость.

Она готова была ко всему, но ЭТО! Неужели ей придется… ради Гераскина. Она не может! Даже ради него!

Но он умрет! «Я не могу!» Скажи: да!

Алиса почувствовала, как ее начинает бить мелкая дрожь. Она не могла ни согласиться, ни отказать. Это была чудовищная, отвратительная несправедливость. Отказать – и потом всю жизнь чувствовать свою вину за это, согласиться – и навсегда перестать себя уважать. Как она посмотрит Пашке в глаза после этого? Как она посмотрит в глаза себе? Она вдруг поняла, что будь у нее сейчас возможность убить – убила бы не колеблясь, лишь бы только уйти от этого выбора.

Видимо, он всё прочитал по ее лицу, потому что усмехнулся, подошел и толкнул коленом в плечо. Она упала на бок, почти уже вся целиком охваченная паникой и одновременно бешенством.

— Расслабься. Забавно, конечно, было бы понаблюдать, как унижается такая как ты, но я не садист. Мне просто нужно получить свое, вот и всё.

Она лежала щекой на холодной чешуйке пола и парадоксальным образом чувствовала гигантское облегчение. Словно бы жизнь в мгновение ока показала ей, что не бывает ситуаций, ужасней которых не было бы ничего. Всегда найдется что-то еще хуже.

Внутри было так противно, что хотелось вывернуть наизнанку и выжать все свои внутренности, лишь бы избавиться от этого мерзостного ощущения. Она совсем недавно обрела проклятую чувствительность к особым взглядам на себя, как на женщину. Раньше ей в голову не приходило, что с нее можно еще что-то взять, кроме ее жизни. Теперь приходилось беречь и свою честь. И это словосочетание — «своя честь» (жалкий эвфемизм) — словно блестящая обертка не соответствовало омерзительному содержимому. Как стыдливая ширма, загораживающая неприглядную суть. Уж лучше смерть, чем такое! И еще в этот момент она отчетливо поняла, что если Стас способен сказать такое девочке ее возраста, да еще той, с которой был хорошо знаком, значит, он действительно готов на что угодно.

— Используй меня вместо него, — сказала она сдавленным голосом.

— Что, готова пожертвовать жизнью ради друга? Он того стоит? Неважно, впрочем.

— Какая тебе разница, кого использовать?

— Извини, но вынужден отказаться от твоего предложения. Или ты считаешь, я зря устроил это эффектное похищение? Машина уже была настроена на Пашку. Бруно лично проводил всю калибровку. Так что с него я гарантированно получу эликсир. А твоя очередь придет позже, не сомневайся.

— Ты сволочь. И ответишь за свои преступления.

— Конечно, конечно. Все так говорят. Все думают, как ты. Такой обаятельный, надежный, талантливый Стас. Замечательный друг. А потом, в последний момент: «Ты поплатишься. Тебя поймают. Подлый гад». Это уже даже несколько поднадоело.

— И многих ты обманул?

— Достаточно, чтобы знать, насколько люди одинаковы в некоторых вещах. Вот сейчас, например, я точно знаю, что ты будешь кричать.

Она похолодела.
— Нет, нет, НЕТ! Пожалуйста!

Она не видела, как именно это произошло, она просто не могла заставить себя смотреть туда. Но она сразу же услышала. Его крик, когда металлические зубья вонзились в тело.

Поначалу это был обычный крик боли человека, плоть которого терзают острые клинки. Но почти сразу он перешел в невыносимый, полный животного отчаяния вопль, когда машина стала вытягивать из него жизненную силу. Пашка кричал так, что сводило зубы, и нервы натягивались и дрожали как струны, на пределе возможностей легких, словно бы сама жизнь выходила через его крик. Видимо, боль была настолько нестерпимой, что заполняла собой всё сознание целиком.

Алиса каталась по полу, в безнадежных попытках освободить руки, чтобы любой ценой зажать себе уши, чтобы не слышать этого крика, который буквально рвал ее на части. Она как будто бы переживала эту боль вместе с ним, как будто ее нервы обнажились, и его крик лезвием прохаживался по ним, заставляя ее судорожно дергаться в сумасшедшем желании избавиться от этого проникающего в самое ее сердце звука. Наконец, она стала кричать сама, изо всех сил, чтобы хотя бы так заглушить его, смешивая собственные ужас и отчаяние со слезами, которые потоком лились из ее глаз.

Так продолжалось несколько минут, пока звук его крика не стал затихать и под конец сперва превратился в хрип, а после и вовсе растворился в басовитом гудении генератора. Она лежала, уткнувшись лицом в стену, ничего больше не чувствуя. Сил не было ни на чувства, ни на мысли. Ей казалось, что она уже умерла, глаза неподвижно глядели на выбоины в покрытии стены, боль в мышцах ощущалась так, словно, это было чужое тело, словно она уже покинула его и наблюдает со стороны за собственными ощущениями. Какое-то время она верила, что уже больше никогда не вернется обратно. Но она вернулась.

Первая мысль, которая пришла ей в голову: «Его больше нет». Больше нет того, чувства к которому она осознала как любовь совсем недавно, но которые, как ей казалось, жили в ней всегда. С того самого момента, как она его встретила. На нее разом полетели воспоминания, как пачка брошенных с балкона фотографий, моменты из прошлого, которые у нее теперь только и оставались, и более ничего.

Он навсегда покинул ее, а последними ее словами, обращенными к нему, были: «Иди к черту». Это то, что он от нее услышал, перед тем, как умереть. И у нее теперь больше нет шансов исправиться, попросить прощения, нет шансов сказать ему другие слова, самые главные слова на свете. И услышать его ответ.

Она поняла, что снова плачет. Казалось бы, слезам просто взяться больше было неоткуда, но они лились и лились, настолько несправедливо и нелепо обошлась с ними жизнь. Она не успела, не смогла его спасти на этот раз. И теперь, кажется, ей уже всё равно, что будет дальше. Впрочем…

Не совсем. Оставалась еще ненависть.

Раньше Алиса думала, что ненависть обжигает как открытое пламя. Очевидно, потому, что за всю жизнь ей не приходилось испытывать ничего подобного. Теперь же она знала, что это любовь горяча, а ненависть холодна, как жидкий азот. Она растекается внутри по каналам, проложенным обидой и отвращением, и ее ожоги – это ожоги смертельным холодом. Алиса сжала зубы, сейчас ей как никогда в жизни хотелось убить. Не просто убить – причинить боль тому, кто отнял у нее родного человека. Его голос едва не заставил ее выкрикнуть отвратительное ругательство, она едва сдержалась, поняв, что подобное только унижает ее.

— Хочешь узнать, зачем я всё это делаю Алиса? Нет, ну правда, зачем бы мне? Носиться по раскопкам, что-то разыскивать, рисковать всем? Жертвовать другими людьми? Но у меня есть причина. Когда-нибудь все узнают, что я был прав. Эта машина – только начало. Начало целой цепочки великолепных изобретений, которые перевернут всё наше общество. Мы не должны превратиться в наших ущербных учителей, которые боятся пойти до конца. Мы должны равняться на тех, кто достиг гораздо большего.

— И где они все теперь? — смогла она выдавить из себя, поворачиваясь.

Она внезапно со всей ясностью почувствовала правоту слов Рихтера, сказанных ей два месяца назад. Эти люди, этот Отдел созданы и существуют совсем не напрасно. Всё вовсе не так просто, как думала наивная девочка Алиса. Теперь вся ее наивность улетучивалась как дым.

— Не важно, где они. Важно, где будем мы, — промолвил он, выключая генератор.

— Я знаю где. Перебьем друг друга.

— Напротив – добьемся того, что нас никто не сможет перебить.

— Расскажи это Пашке! – выкрикнула она, вскакивая на ноги. – Чертов ненормальный!

— У меня была сестра, — сказал он удивительно тихо. – Старше меня на несколько лет. Тогда еще не делали тотальную генетическую проверку плода, чтобы предотвратить развитие врожденных болезней. Сейчас бы она родилась уже здоровой. А в то время… Ты знаешь, что такое прогерия, Алиса?

Она промолчала.

— Моя сестра не дожила и до тринадцати лет. По меркам ее организма ей было гораздо больше ста. Ты видела, как выглядят такие дети? Огромная голова, лицо, похожее на жуткую маску, тонкая старческая кожа, покрытая пятнами и морщинами. И при этом она всё понимала! Абсолютно всё понимала, что с ней происходит. Я был еще совсем ребенком, но уже тогда решил, что если хочешь кого-то спасти, то нужно спасать всех, а не конкретного человека. Что сочувствие к одному – это жестокость ко всем прочим.

— Синдром Хатчинсона давно уже лечат…

— Недостаточно давно! – повысил он голос. – Это сейчас вы в школьной биостанции смешиваете гены, как краски на палитре. А…

Он махнул рукой.
— Я и не жду от тебя понимания. Тебя уже не исправить. Даже твой друг был в этом смысле не такой испорченный. Вы все одинаковые. Моралисты. Всегда поступающие правильно. Для вас действовать несмотря ни на что означает совершать страшные преступления. Ты сейчас горюешь по одному человеку, а то, что эссенция поможет спастись и продлить жизнь сразу многим – не задумываешься. Принципы для тебя важнее, чем спасение людей.

Она чуть не задохнулась от возмущения.
— Ты смеешь еще обвинять МЕНЯ?! Кому нужно спасение ценой чужих жизней?!

— Статистика не приемлет морали. Для нее важны только цифры. Мы живем в статистическом мире, а не мире, где за добрые поступки воздается сторицей. Тот мир богов и святых ушел навсегда. Пора навсегда отправить на помойку старые принципы. Теперь человечество выросло, избавилось от иллюзий, и мы должны действовать согласно простому правилу. Сто больше одного. Пять больше одного. Два больше одного.

«Он совершенно точно сошел с ума. Может быть, у него и сестры-то никакой никогда не было, а он всё это просто навыдумывал, чтобы самого себя оправдать».

— Так что, Алиса, пойдем-ка убедимся, что Павел Гераскин погиб не зря…

Она дернулась.

— Ты же не думала, что я оставлю тебя тут в одиночестве? Я тебя знаю, ты способна устроить неприятный сюрприз. Шагай.

— Тебе придется меня тащить.

— Да пожалуйста.

Он просто взвалил ее себе на плечо одним движением, и она ничем не могла ему помешать. Стоило только задергаться, как он просто хлопнул ее широкой ладонью по заднице, и ей сразу расхотелось сопротивляться.

— Мерзкая тварь! – процедила она.

Прошло несколько минут с момента отключения цикла, а некоторые части машины всё еще двигались, настолько хорошо были сбалансированы и подогнаны ее детали. Стас поставил Алису рядом с собой на пол. Ее взгляд помимо воли упал туда, где висело Пашкино тело. Ее тут же замутило, и она зажмурилась. Даже секундного взгляда хватило, чтобы понять, насколько он сжался и осунулся, словно машина вытянула из него половину его массы.

— Сейчас освобожу тебе руки, сними и убери тело своего друга. Думаю, ты должна быть мне за это благодарна. Попрощаешься с ним, прежде чем занять его место.
Ее вновь охватила ненависть. Этот ублюдок еще издевается над ней! Как только ее руки оказались свободными, она прыгнула на него, бросилась, пытаясь попасть в глаза. Он поймал ее за горло, отвесил пощечину со всего размаху, так, что она сразу полетела на пол. Когда она с трудом приподнялась на колени, растирая горящую щеку, он ударил ее ногой в живот.

Она вскрикнула и согнулась пополам на скользком полу. Разом перехватило дыхание, она схватилась за живот и пыталась удержаться, чтобы не заплакать от боли и обиды.

— Полежи так, — сказал он спокойно и подтянул к себе похожую на огромный маятник деталь, отцепляя от ее свободно висящего конца металлический цилиндр. Он извлек из него небольшой стеклянный флакон, завинтил крышку и спрятал флакон в карман.

— Ну что, будешь вести себя хорошо? – спросил он, подходя к Алисе. – Да вставай уже!

Она поднялась, преодолевая боль, и уставилась на него исподлобья полным ненависти взглядом.

— Я сказал: сними уже тело. У меня не так много времени.

— Не буду.

— Делай, что тебе говорят, иначе я найду, чем с тобой заняться, пока будет готовиться машина.

На этот раз она ничего не почувствовала. Пускай занимается чем хочет, пускай что хочет с ней делает, лишь бы только потянуть еще время, чтобы кто-то успел явиться сюда. Лишь бы только не дать ему снова уйти. Но потом она подумала о Пашке. Представила его взгляд, решила, что ему, наверное, было бы приятно, если она попрощается с ним.

— Хорошо.

Ей пришлось преодолеть что-то в себе, какую-то часть человечности, чтобы приблизиться к нему. Челюсти-дуги уже разошлись в разные стороны и больше не впивались в его тело. Странно, но на нем не было крови. Только на зубьях машины остались небольшие кровавые следы, скопившиеся в странных значках выдавленных на их поверхности. Как будто кровь впиталась прямо в металл. Кожа была бледной как снег, слезы моментально подступили к ее глазам, когда она увидела его лицо. Он выглядел как манекен, словно никогда и не был человеком, тем самым, которого она знала все эти годы. Всё человеческое было будто бы вытерто с него, оставив лишь пустое подобие, не дающее ни малейшего представления о том, каким он был раньше.

Алиса отстегнула ремни, подхватив подмышки эту оболочку, бывшую когда-то ее другом, принимая на себя груз, который показался ей сейчас странно легким. Слезы уже безостановочно текли по ее щекам, у нее не было ни малейшей возможности их остановить. Она казалась сейчас себе материальным воплощением страдания, самой его сути.

Оттащив тело подальше от машины, она положила его на пол, присев рядом. Бессильная, раздавленная и несчастная. Она провела ладонью по его волосам, силясь произнести хоть что-то.

— Я… я…

Внезапно она вспомнила, что именно в этом самом месте всего несколько часов назад они признались друг другу, именно здесь состоялся их первый поцелуй. Она еще помнила его вкус. Не в силах более сдерживаться, она упала ему на грудь и зарыдала, горько и обреченно.

Минуты через три Стас взял ее за плечи и оторвал от безжизненного тела.
— Пора.

«Очень скоро я буду выглядеть так же», — подумала она с тоской. Всё это было ужасно несправедливо. Погибнуть в тринадцать лет на другой планете от руки ненормального, которого всю жизнь считала своим другом. Он толкнул ее к машине, и она сделал последнюю попытку. Собрала все оставшиеся силы, рванулась, побежала к выходу, будь что будет, вдруг повезет. У самой лестницы ее бедро прошила игла гаусс-пистолета, и она рухнула вниз, держась за ногу и воя от обжигающей боли, волнами расходившейся от пробитых мышц.

— Алиса, вечно тебе надо всё усложнять. Не хотелось портить такую красивую шкурку. Да и пользы ты больше принесешь здоровая, а не истекающая кровью. Но, к сожалению… — он поднял ее и потащил к машине, — времени лечить тебя у меня нет, извини. Через два часа я должен буду исчезнуть с этих руин. Так что…

Она попыталась, но не вышло. Видимо, всё-таки придется умереть. Она с досадой признала, что последнее человеческое лицо, которое она увидит в жизни, будет лицо ее убийцы. Какая горькая ирония! Ничего, пока он будет раскручивать свою адскую машину, она еще успеет вспомнить все родные лица. В грудь уже стала просачиваться струйка холодного страха, ей было больно, но она вспомнила, как кричал Пашка, и поняла, что перед смертью ей предстоит пережить еще настоящее море боли. Она должна как следует подготовить себя, чтобы уйти достойно.

— Хочешь что-то сказать на прощание? – спросил он, пристегнув ее ремнями.

Сказать? Да, она много чего могла бы ему сказать. Много разных слов на разных языках. Но внезапно она улыбнулась.

— Вспомнила что-то веселое?

— Да. Тебе конец, чокнутый недоносок!

— Стыдно… начал он, но не договорил.

Она таки ошиблась. Потому что если она и умрет сейчас, то всё-таки не Стас будет последним человеком, которого она увидит.

Из-за его спины она увидела длинное лицо Рихтера. На голове была кровь, под глазом красовался гигантский синяк, но это был он, непонятно каким образом оказавшийся здесь.

Он захватил Стаса сзади под горло быстрым, режущим движением правой руки, а левую завел под затылок, образовав замок, отклоняясь влево и назад. Алиса с удовольствием увидела неподдельное изумление на лице своего мучителя. Он немедленно попытался вырваться, но Алиса два месяца назад на себе почувствовала силу рук Рихтера. Легче было освободиться из объятий строительного робота. Несколько секунд они боролись на одном месте, лицо Стаса всё более багровело, но он не сдавался, однако, Рихтер присел на левое колено и буквально дожал противника, уже практически на земле.

— Хватит, добегался, — сказал он, переводя дух, когда Стас перестал шевелиться. Перевернув его на живот, он завел ему руки за спину и зафиксировал жесткими наручниками.

— А теперь займемся тобой.

— Как вы здесь очутились так быстро?

— Воспользовался твоим советом, — ответил он, отцепляя ее от металлического столба. Она сразу же села на пол, держась за ногу. Кровь продолжала сочиться из ран спереди и сзади.

— Каким советом?

— Прокатился на лианах.

— Вы серьезно? – она вытаращила глаза.

Тут она увидела, что вдобавок к лицевому «украшению», его куртка в нескольких местах была разорвана и висела длинными клоками.

— Знаешь, до смерти надоело постоянно опаздывать.

— Черт, а я в вас не верила. Уже приготовилась умирать. Жаль, что… Пашу никто так и не успел спасти.

Эйфория от внезапного спасения постепенно уходила, и перед ее мысленным взором вновь встало бескровное, безжизненное лицо ее любимого друга. На этот раз их приключение не кончится хорошо. Теперь ей казалось, что ничего больше не будет хорошо. Никогда! Он умер и унес с собой остатки ее детства, прихватив вдобавок и счастливые годы отрочества, которые она намеревалась провести, познавая новую науку – науку романтической любви, ранее всегда оставлявшую ее равнодушной. Все ее прочие занятия никуда не денутся, возможно, будут и новые необыкновенные путешествия. Не будет только чувства счастливого ожидания, что когда всё заканчивается, приходит обычная жизнь рядом с человеком, ставшим для тебя самым родным на свете. Отныне она не только одна, она обреченно одна, и никакие друзья и знакомые не разбавят это ее одиночество внутри себя. Она может рыдать или крепиться, замкнуться в себе или делать вид, что ничего не произошло, но это никуда не уйдет, никакие рецепты не помогут вылечить обреченную пустоту в глубине ее сердца.

*

Он изначально чувствовал, что эта скверная история и должна как-нибудь так кончиться. Исключительно скверно. Он старался, конечно. Делал всё возможное. Как всегда. Но каков результат? Два трупа, один из них ребенок. А хуже всего даже не это. Хуже всего чертов флакон с жидкостью. Он знал, что должен доставить его в Отдел. Девочка умоляла его не делать этого, но он обязан подчиняться правилам. Прекрасно знает, что это омерзительно, но всё равно поступит как должно. Принесет в лабораторию, и там его будут изучать, раскладывать на компоненты, перебирать полезные и вредные свойства. Тьфу! Внезапно он почувствовал прилив симпатии к людям с Астеропы 1. Они, конечно, были невыносимы в общении, раздражающе высокомерны, считали юмор ниже собственного достоинства и презирали людей его профессии. Но, черт побери, они немедленно бросили эти проклятые развалины, как только поняли, что именно представляют собой изобретения этих проклятых машинопоклонников! А что решат сделать с результатом исследований его соплеменники? Девять из десяти, что попытаются извлечь пользу для человечества.

На обратном пути этот неудавшийся любитель древностей намекнул Алисе, что знает схему устройства, способного вернуть к жизни ее друга. У девочки была истерика. Если какие-то дела и оправдывали существование его Отдела, так вот это было как раз из таких. Но в то же самое время, он всё-таки вез в лабораторию этот проклятый флакон и, если бы ему сказали, что результат исследований сможет впоследствии помочь многим людям, он бы рассмеялся ему в лицо.

КОНЕЦ.

Обсуждение тут

Запись опубликована on 01.03.2013 at 4:36 и находится в категории Новости, Проза, Творчество. Вы можете читать комментарии, используя RSS-ленту. Вы можете оставить комментарий. Оповещения с сайтов отключены.