Фарватер времени. Глава IV. Завершение.
Опубликовал: Sovyonok | рубрики: Проза, Творчество |ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.
В небольшой лавочке обнимали со всех сторон волны неторопливой музыки, похожей на взвар мёда с корицей. Полки были уставлены сверху донизу сувенирами: талисманами, красивыми и замысловатыми безделушками, блестящими украшениями для дома. Клубы музыки смешивались с клубами ароматического дыма, но и звук был негромким, и запах — приятно-ненавязчивым, хотя и сладким — и поэтому не хотелось отсюда уходить. Кир зашел сюда просто так. Посмотреть. Миновав полочки с грубо вытачанными модельками парусных кораблей, он стал разглядывать украшения из самоцветов и простой глины. И зацепил взглядом витрину с музыкальными дисками. Как не подойти… Музыка предлагалась соответствующая: медитативная, расслабляющая, а где-то даже было написано — «ноосферная». Кир пока не представлял, как может звучать ноосферная музыка, поэтому он пристальнее вгляделся в обложку. Оказалось — известные звуки природы в легкой обработке. Океан, пение птиц в дождливом тропическом лесу — именно в дождливом. Кристофера позабавила такая уточняющая деталь и понравилась расцветка конверта диска: на нежно-фиолетовом фоне — замысловатый белый растительный орнамент с завитушками. Уже собравшись приобрести запись, Кристофер поискал глазами продавца, но тут в проеме раскрытой двери промелькнуло платье, которое он, без сомнения, уже наблюдал прошлой ночью. Забыв о диске, Кристофер выскочил на улицу и помчался в том направлении, которое указал спустившийся в гущу магазинчиков маленький кусочек неба…
* * *
Он попал в странное здание, несомненно, казённое. И сначала не мог понять, больничный это коридор, школьный или вовсе принадлежащий некоему бюрократическому учреждению. Ровная шеренга круглых ламп на потолке слабо освещала выкрашенные светлой краской стены, и тишина, царившая здесь, таила в себе нечто тревожное. Потом он увидел детей. И взрослых. Кто-то прошёл вдали, а в коридоре подростки затеяли игру с собаками. Собаки были небольшими, размером с лайку, а по виду – дворняги. Славные такие. Кристоферу тоже кто-то дал собаку и пригласил включиться в игру. Надо было встать в начале коридора, на полу которого уже успели соорудить ряд препятствий из разноцветных деталей крупного игрушечного конструктора. Насколько он смог уловить смысл скудных отрывочных разъяснений – дети вообще вели себя так, будто ему всё должно было быть известно и так, будто он один из них, не раз уже приходивший сюда и игравший с ними в одной компании – нужно было пустить собаку вперёд, чтобы она преодолела эти препятствия по хитрому маршруту, схема которого должна была точно соответствовать правильному маршруту. Как, например, результат решения задачи по физике или математике – совпасть с ответом в учебнике. Человеку же предлагалось точно следовать за собакой, повторяя её маршрут. Любая неточность, любое расхождение маршрутов – ошибка. Выданная Киру чёрно-коричневая псинка нетерпеливо повизгивала, но на полу ещё оставались непросохшие участки после своеобразного маршрута уборщицы с ведром и тряпкой — и он поднял собаку, почему-то опасаясь, чтобы она не намочила себе лапы. Выбрав подходящий, по его мнению, участок для старта, Кристофер с некоторым сожалением расстался с мохнатой, тёплой и подвижной тяжестью и выпрямился. Собака помчалась почти напрямую. Недоумённо крутя головой, удивляясь тому, куда подевалось большинство препятствий, Кир устремился следом. Они пробежали весь коридор, но на финише собака не остановилась, а побежала вверх по лестнице. Там было более темно и менее уютно, однако Кристофер вовремя вспомнил, что он пришёл не играть, и только старался не упустить собаку из виду. За очередным поворотом на втором этаже пришлось резко затормозить. Там – не в кабинете, а прямо в небольшой рекреации шли занятия. Собака куда-то исчезла, а Кристофер почувствовал себя опоздавшим на урок школьником, ибо степенный пожилой человек, в котором он определил учителя, мягко кивнул ему и указал на его место в «учебной аудитории». Места, кстати, были одиночными.
— Метод упражнений и сегодня является самым эффективным в процессе овладения каким-либо навыком, — спокойно и серьёзно, но так, что на всём этаже воцарилась глубокая тишина, говорил учитель. – А из навыков, как вы прекрасно помните, — тут он взглянул на Кристофера, и тот слегка смутился, — складываются умения. Чтобы научиться проходить сквозь стены, необходимо отработать одно важное упражнение…
«Проходить сквозь стены? Это что, игра такая? Ну и заведение… А, собственно, если я иду и смысл пути – сама дорога, значит, нужно уметь путешествовать разными способами. Это как уметь водить разные виды транспорта: автомобиль, корабль, самолёт…» Придя к такому умозаключению, Кристофер успокоился. В душе воцарилось ощущение правильности: что он там, где ему сейчас должно быть, и делает то, что ему сейчас нужно делать. Где-то на границе подсознания слабо пульсировала мысль о том, что смысл пути он пока ещё как-то недоформулировал, но отвлекаться не следовало, и Кир вновь обратил внимание на учителя. Но следующие слова заставили юношу удивиться вновь.
— Сегодняшнее упражнение называется «Войти в зеркало».
«Почему зеркало? Нет, если начинать с зеркал, то всё понятнее и даже романтичнее. Но ведь было сказано: в стену… то есть, сквозь стену…».
Но у здешней системы обучения, видимо, были свои особенности. Ученикам велели встать в ряд перед стеной. Стена была, кстати, что надо: глухая, серая, монолитная, без обоев и краски, и — это чувствовалось – не тонкая.
— Представьте, что перед вами зеркало, — сказал учитель. – В зеркала мы с вами научились проходить давно – вы помните, насколько это просто.
Кристофер невольно распахнул глаза. «Да? Уже?? А я и не…» Но времени на изумление не было.
— Так вот, представьте – но как можно точнее и во всех подробностях – что перед вами не обширная толща стены, а всего-навсего тонкое зеркало. И войдите в него. Вы помните: молекулы между молекулами… Ах, да! Одно важное и непременное условие. Никакие особые способности не даются просто так, а тем более не даются они для совершения дурного. Вновь приобретаемые умения – тоже. У вас не должно быть никаких злых умыслов, никаких недоброжелательных тайных мыслей. Вы не должны использовать свои умения во зло, иначе они покинут вас или же просто не придут. А теперь посмотрите не на меня, а на стену!
Ученики повернулись. Кристофер не успел как следует продумать сказанное профессором – ему всё время хотелось назвать учителя именно так – и решил, что у него нет ничего, что могло бы помешать выполнению означенного условия. Он только что сосредоточился, как негромко, но внятно, как будто не в школе, а в сознании прозвучал голос профессора: «Войдите в зеркало!».
Кир шагнул в стену. Понять, что произошло, было невозможно. Он будто стал призраком, и его лёгкое, утратившее ощущение веса тело свободно прошло сквозь каменную толщу. А вот что было там… Впоследствии ему так и не удалось этого припомнить. Будто стёрли память о событиях, оставив воспоминания лишь о самих впечатлениях от увиденного. Без всякого сомнения, там было нечто удивительное – восприятие сохранило след прохождения через вихрящуюся темноту, местами размытую бледными конусами слабого света. И… и… но этого было уже не вспомнить, не удержать, не унести с собой даже в мыслях.
Он вернулся. И снова оказался перед стеной. Разочарования не было. Наоборот. Что-то вроде восторга, но в спокойной тональности. «Неужели я теперь всегда так смогу? Но ведь это же… такие возможности! Такие преимущества – например, в сражении с врагами какими-нибудь…».
— Хорошо, — услышал он сквозь собственный сумбурный поток мыслей голос учителя. – Но, как я говорил в самом начале занятия, чтобы превратить единожды проявленную способность в навык, необходимо многократное выполнение упражнения. Продолжайте.
Кристофер шагнул к стене и… упёрся в неё невольно поднятыми в защитном движении руками. И вообще всем телом. Потому что стена снова стала непроницаемой.
— Не забывайте, — говорил «профессор», шагая вдоль ряда учеников, — помните само название упражнения – «Войти в зеркало». Представляйте. Не забывайте о воссоздающей силе творческого воображения.
«Войти в зеркало… Я и забыл, что нужно видеть перед собой не стену, а зеркало…». Он тряхнул волосами, зажмурился, открыл глаза. «Зеркало…». И шагнул снова.
На этот раз что-то, без сомнения, произошло. Он вошёл в стену, но где-то на середине сознание будто рассекло широкое лезвие ощущения неправильности, ошибки. И Кристофер понял, что в то здание, где на первом этаже дети затеяли возню с собаками, а на втором учили странным, даже волшебным вещам, он больше не вернётся. И запоздало вспомнил об условии: не замышлять ничего дурного. А он какое-то сражение представил перед тем, как… Ошибка…
Его крутнуло и вынесло наверх невидимыми волнами.
* * *
Зелёная холодная луна висела над скалистым побережьем. Здесь царила ночь, и можно было бы даже любоваться красивым подлунным пейзажем, если бы местность не казалась столь отчуждённой и необитаемой, а свет, отражаемый спутником дневного светила – отстранённо-мертвенным. Впрочем, отметил про себя Кир, стремленья к красоте не избежать и смерти, как сказал когда-то некий поэт или, может быть, мудрец. В широких гранях призрачного света будто переливались крохотные сияющие искорки. Море шумело в такт шуршанию песка под ногами, и когда Кристофер нагнулся и зачерпнул песок ладонью, он оказался тёплым. Подставляя лицо и развевающиеся волосы налетающим ветровым потокам, Кристофер спустился почти к самой кромке воды. Где-то здесь должен был быть грот. Откуда пришло знание этого факта – Кир уже устал удивляться и махнул рукой на все странности. Он был жив и вполне сносно себя чувствовал, он мог идти дальше – большего ему пока и не требовалось.
Грот и вправду существовал. Приближаясь ко входу, Кристофер почувствовал, как холодеет песок под ногами. У порога зияющей черноты он был уже почти ледяным.
Последний зеленоватый отсвет мазнул по тыльной стороне левой ладони, и юношу со всех сторон обступил стылый мрак. Кир сделал несколько шагов наугад, определяя направление по степени нарастания интенсивности холода, и вздрогнул от яркой фосфорической вспышки прямо перед собой. Она растаяла с рассыпчатым треском, и в этом безжизненном свечении Кристофер заметил на полу начертанный чёрным знак, напоминающий пентаграмму (хотя он мог судить об этом лишь приблизительно, так как никогда не имел дела с пентаграммами), а впереди – чёрную сгорбленную фигуру в плаще с капюшоном. Снова, как во сне, осознание пришло сразу. Способ познания на грани абсурда, усмехнулся он про себя. Информация приходит сразу и ровно в таком объёме, какой необходим для решения данной конкретной задачи. Кристофера обдало отторгающей волной, будто он на какие-то секунды оказался в антимире, где всё было устроено по принципу отчуждения и недоброжелательности. Перед ним была колдунья, древнее самой Вселенной и отчего-то решившая отныне мстить ему, а за что – он не знал. Или не помнил. Она не издала ни звука, но в самом её едва уловимом дыхании, которое, казалось, и порождало тот безжизненный мир, средоточием которого она являлась, ощущался концентрат такой глухой злобы и враждебного могущества, что Кристофер впервые за всё время своего самого странного из путешествий содрогнулся. И понял, что всё плохо… очень плохо.
Он не знал, что ему следует предпринять, и не мог вымолвить ни слова. Но этого и не потребовалось. Колдунья прошла, полуобернувшись, но так и не открыв лица, немного вдаль и пропала. Она, видимо, в этот раз дала знать о своём существовании.
Немного опомнившись, Кристофер обнаружил, что остатки слабого света от вспышки не спешат растворяться в леденящей темноте, и, благодаря тому – что сбоку, слева, имеется в скалистой толще коридор. Нужно ли ему туда? Если пришёл – значит, нужно. А вдруг, кроме него, больше некому решить эту головоломку с бесконечной дорогой, а вот теперь ещё и с колдуньей?
Идя по сырому, холодному, душному проходу, Кристофер вспомнил лес и то, как ему удалось проникнуть сквозь, казалось бы, непроходимую чащу. Как он вдруг почувствовал в себе прилив необычайных сил, и тогда это его встревожило. Как получилось пройти сквозь стену, выполняя «зеркальное» упражнение. Не было ли это подготовкой к чему-то, что может выполнить только он один с этими странными проявившимися способностями? И вот, словно вскрывшийся нарыв, — эта встреча, назвать которую приятной могли бы разве что где-то в преисподней. Однако в нём кипели потоки нерастраченной энергии молодости и здоровья, а теперь ещё и романтические идеалы борьбы со вселенским злом – что ж, он готов.
Коридор закончился внезапно, и лицо обдало живым ароматом летней ночи, показавшейся после могильного холода райским курортом. Деревья! Живые деревья! Кристофер вдохнул полной грудью и увидел огни.
Свет высоких голубых и фиолетовых фонарей ложился матовыми бликами на мирно шелестящую листву. Вдали, за редкими стволами и над ухоженными шапками кустарников пушисто светились жёлтые шарики светильников. Метавшийся по ночному саду ветерок сбивал волосы на левую сторону. Убирая привычным движением ладони облачко прядей со лба, Кристофер огляделся и заметил людей. Они были в костюмах, предназначенных для старинного бала. Дамы – в длинных шёлковых платьях, кавалеры же решили предаться эклектичности. Кто-то надел фрак, кто-то – парадную офицерскую форму, иные же вырядились причудливо и пышно, словно приехали с юго-востока в сане важных вельмож. Критично оглядев свои джинсики и пёструю рубаху навыпуск, Кир подумал, что, если повезёт, он не будет выделяться на фоне сего многообразия. Хотя он как разлюбил выделяться. Но сейчас он прибыл («Прибыл! Где ваш экипаж, сударь?» — усмехнулся он про себя) на этот бал, или что тут такое намечалось, совсем с другими намерениями.
Словно эхом его мыслей в отдалении послышался дробный перестук копыт и лёгкий скрип осей колёс небольшого экипажа. Почему-то никто не обернулся на этот звук, словно его и не было, или, наоборот, всё происходило так, как и должно было происходить, сообразно установленному порядку вещей.
Но Кристофер посмотрел. И увидел то самое синее платье, которое уже, без сомнения, встречал в начале пути – в лесу. Он ещё раздумывал, будет ли соответствовать здешним правилам приличия подойти или хотя бы немного приблизиться к девушке, но она уже сама тихо подошла и встала рядом. Сейчас, здесь, во власти сумеречного покрывала, окутавшего мир, сжавшийся до размеров участка сада, где они стояли, Кристоферу показалось, что платье приобрело приглушённо-матовый оттенок и делало её почти невидимой в числе прочих гостей намечавшегося праздника. А ещё он почувствовал крылья за спиной в прямом и переносном смысле. Девушка слегка повернула голову (она стояла справа от него), и они переглянулись. Кристофер радостно отметил про себя, что если так пойдёт дальше, он, пожалуй, сможет вспомнить, что было там, когда он первый раз прошёл сквозь стену, а обратно ещё не вернулся. Общее оживление заметно усилилось, но, конечно, ни к Кристоферу, ни к его загадочной спутнице это отношения не имело. С шумом, грохотом и некоторой разнузданностью в сад, на площадку перед собравшимися вылетела большая, искусно сделанная колесница, окрашенная в тёмные тона – а впрочем, ночью все кошки серы. С неё сошла шикарно одетая дама, в которой Кристофер сразу узнал колдунью.
Как это случилось? Он и сам не мог бы объяснить. Только знал точно, как дважды два – четыре, что старуха в пещере под зелёной луной и эта знатная особа на колеснице – одно и то же лицо. Это осознание опять пришло сразу и непреклонно. А следом – хлестнувшая жгучая боль с правой стороны спины. Девушка, в глазах которой смешались страх, гнев, протест и сострадание, наверное, видела со стороны лучше, чем он, но Кристофер и так знал, что теперь там, где он ощущал правое крыло, — кровавый и уже запекшийся (непонятно, почему так быстро-то) рубец. Длинный, узкий, тёмный. Давя в себе подступающие рыдания – и даже не столько от боли, сколько от того, что опять закончилось всё хорошее, что нет больше крыла, что именно оно могло защитить девушку и тот мир, который образовался вокруг них за какие-то доли мгновенья, Кристофер не смог сдержать слёз, стремительно выкатившихся из-под горячих век. Девушка бросила взгляд в сторону колесницы, потом ещё раз посмотрела на Кристофера и отступила в гущу деревьев. Спустя несколько секунд послышался затихающий в отдалении стук колёс уносящего её экипажа.
И правильно. Нельзя ей было здесь оставаться. Распаляемый изнутри неукротимой яростью, Кристофер кое-как изобразил на лице подобие того вдохновенного предвкушения, которое надлежало испытывать сейчас всем гостям, и, где-то влекомый остальными, где-то пробираясь и продираясь сквозь опостылевшее разноцветное мелькание, направился к воротам большого особняка, высившегося за переливами жёлтых светильников.
* * *
В полутёмной круглой зале с высоким, почти теряющимся из виду потолком оплывали воском маленькие свечки в больших тёмных, тускло поблескивающих кое-где позолотой канделябрах. Свечек было немного, их коротенькие белые стволики с пугливо дрожащими пламечками выглядели здесь жалкими плевочками в душу мечты. Кристофер огляделся. Просторную светлую гостиную, где званые гости приготовлялись к танцам, он миновал почти беспрепятственно. Вспомнив, как никто из присутствующих не отреагировал на появление девушки в синем платье, словно она была невидимкой для всех, кроме него, Кристофер предположил, что, возможно, и сам является не более заметным. Он же пришелец из другого мира – значит, может быть невидимым для здешних аборигенов. Происхождение девушки ему не было доподлинно известно, но, поскольку они уже встречались в ином месте, она тоже могла быть родом не из этих краёв. Составить определённое мнение о нравах и природе исконных обитателей он пока не решался. С одной стороны – вроде бы нормальные и даже приветливые лица участников костюмированного бала (а может быть, они всё время так одеваются и живут?). Проходя вдоль гостиной, Кир видел и вовсе одного, очень светлого человека – высокорослого, в белых и фиолетовых одеждах, с пышной тёмно-русой шевелюрой и небольшой бородкой. Однако, был он, как и все здесь присутствующие, несколько отстранённым, будто ухитрялся спать и видеть сны в бодрственном состоянии. А ещё на поясе у него висел ключ, больше производивший впечатление бутафорского, предназначенного для сценического представления. Когда Кристофер поравнялся с этим «хранителем ключа», тот будто даже посмотрел в его сторону, и в глазах его проступило участие. Киру показалось, что сейчас с ним заговорят или хотя бы шагнут навстречу. Но «просветлённый» вновь обратился в свои мысли, и, положив на другую чашу весов воспоминание о колдунье, Кристофер подался к полукруглым дверям, полуприкрытым оливково-серыми тяжёлыми портьерами. Он видел, что колдунья скрылась за ними. Поскольку никто его не удерживал, Кир вошёл в эти двери. И оказался в зале с канделябрами.
Сначала он не понял, что тут происходило или могло происходить. И что делать с колдуньей, если он столкнётся с ней нос к носу. Оружия не было. Потом он вспомнил, что бороться нужно с источником злого могущества и с причиной бед, а не с их носителем. Обследуя залу метр за метром, Кристофер наткнулся на незаметную арку, укрытую бархатной ширмой. Отодвинув её, невольно зажмурился. В лицо ему хлынул свет, который, впрочем, тут же словно отодвинулся вверх, рассеиваясь по сторонам. Кир увидел обширное пространство, освещённое ровно и в меру ярко. А вот источника света он не нашёл. Это не было солнце или вообще небесное светило, происхождение искусственного света тоже нельзя было уразуметь. Больше всего это походило на свет, изображаемый на холстах картин, когда художники не изображают непосредственно солнце, но всё пространство заткано солнечной лучистостью.
Где могла располагаться местность, куда он попал? — Кристофер подумал и об очередном переходе через грань, и о пятом измерении. Прямо перед ним расстилалась каменистая площадка, кое-где посыпанная песком. Вдали виднелись горы. А немного наискось стояло большое светлое здание, напоминающее древний, но отреставрированный античный храм или святилище — с широкими немногочисленными ступенями по центру, колоннами с боков и небольшими лесенками возле каждой колонны (некоторые из них были полуразрушены). Кристофер направился туда.
Внутри оказалось тоже светло, пустынно и… Кир замигал. В центре, на небольшом, странного вида возвышении, которое можно было принять за стойку для редких музейных экспонатов — но с учётом остального антуража оно больше напоминало жертвенник — была помещена маленькая пластмассовая куколка, ростом примерно с длину его ладони. Кристофер подбежал ближе. Сердце его заколотилось: он мгновенно понял, что это такое. Маленькая куколка, в которую заключили астральное ядро той, которую так долго искал, той, которую пытался защитить и не смог… Ножки её до самых тазобедренных суставов были обёрнуты листами бумаги с мерзкими заклинаниями. Проклятое колдовство, жестокие игры чёрной магии… Не полное захоронение, но и не жизнь. Изощрённая садистская пытка этой ведьмы или подвластных ей слуг. Существование на грани, на излёте сил, в плену безысходности.
Почти задохнувшись от нахлынувшего гнева, Кристофер схватил куколку, сдёрнул с неё слегка пожелтевшие, но в остальном очень прочные листы, испещрённые убористыми мелкими петлями строчек. В кармане нашлась зажигалка. Он разогнул куколку и поджёг листы. И тут же снова навалилась тьма. Его мгновенно выдернуло из каменисто-песочного пространства, где злодейство решили укрыть в святилище, чтобы никому не пришло в голову там искать. Кристофер снова очутился в зале с канделябрами и увидел колдунью.
Казалось, она была в бешенстве. Но не хотела позволить заметить этого. Осклабившись (в залу немедленно начали вползать потоки холодного воздуха), за секунду превратившись из важной ослепительной дамы в прогнившую старуху, состоящую из праха и злобы, она пошла куда-то прочь, опираясь на крепкую клюку. Кристофер понял, что одно дело сделано, но, пылая праведным гневом, хотел искоренить зло подчистую и уничтожить саму колдунью тоже. Он кинулся следом, но споткнувшись о незаметный в полумраке низкий приземистый лежак, полетел прямо на него. Старуха ещё раз ухмыльнулась, чуть обернувшись и скрываясь под своим чёрным одеянием с капюшоном, а Кристофер вместо бархатистой упругой поверхности ощутил под собой нечто холодное, густое и обволакивающе-студенистое, напоминающее смесь клея и желе. Он дёрнулся встать, но только ещё больше погрузился в неизвестную омерзительную субстанцию, окружившую тело со всех сторон и прочно удерживающую от любых движений. Кир попробовал напрячь все силы и рванулся снова, но не сей раз не смог и шевельнуться. Он залип. Смесь клея и желе, перемещаясь плотными тягучими потоками, развернула его на спину, слегка приподняла и застыла.
* * *
Эриэн спустилась в холл. Решив прогуляться по городу и заодно исследовать его на предмет возможности построения «окон» — ведь отсюда тоже нужно было найти путь на тот участок их с Кристофером общей судьбы, который лежал за точкой возникновения резонанса.
В городке намечалось какое-то празднество, и автомобильное движение в центре перекрыли. Прохожие разбрелись по широкой, чуть выгнутой и оттого напоминающей спину гигантского застывшего кита асфальтовой дороге. Кто-то нёс в руках воздушные шарики, нетерпеливо подпрыгивающие вверх при каждом движении, кто-то примерял шутейные маски. Дети утаскивали родителей на тротуары, вдоль которых тянулись сувенирные лотки и прилавки со всяческой, соблазнительной для детворы снедью. По пути Эриэн попалась на глаза маленькая деревянная эстрада, увитая всё теми же шариками – с неё тётенька в празднично-деловом костюме вещала в микрофон о трудной женской судьбе (и Эриэн опустила голову, пряча улыбку – вспомнила Кристофера) и подвиге женского духа в непростой борьбе… Суть борьбы и подвига от Эриэн ускользнула, потому что к тому моменту тётеньку она уже миновала, а задерживаться не хотелось. Только сейчас она заметила двойную белую разделительную полосу слева от себя. И вспомнила, как часто в детстве хотелось пройти по ней, но это запрещалось из-за автомобильного движения. Детство?.. Неужели вспомнилось что-то из детства? Она так привыкла помнить себя лет с пятнадцати-шестнадцати, что каждый эпизод детских воспоминаний воспринимала чуть ли не как подарок. Их пока немного накопилось, этих эпизодов. Она рассказывала о них лишь самым близким, не считая Гения, который и без рассказов знал о ней едва ли не больше, чем она сама. Застыв на месте, Эриэн посторонилась, когда сзади её обогнали женщина с маленькой девочкой в красной кофточке. Девочке было лет пять, левой рукой она прочно сжимала мамину ладонь, а в правой держала пластмассового, весьма натуралистично сделанного гнедого коня с чёрными гривой и хвостом. Перехваченный поперёк туловища коняшка ехал в маленькой ладошке с удобствами: головой вверх и так, словно участвовал в беседе. Беседа же велась на эстетическую тему. Музыкальную. Насколько могла понять Эриэн, мама с девочкой только что приехали сюда из другой части города, где проходили праздничные гуляния, и дочь хотела знать причины особенностей голосоведения выступавших там исполнителей.
— Мам, а почему они так поют? – спрашивала девочка.
— Как?
— Ну… как в горах.
— Это как же? – мать, кажется, всерьёз заинтересовалась. Даже голову повернула.
— Как будто с одной горы на другую докрикиваются, — спокойно, нежно и вдумчиво пояснило дитя, играя лошадкой. Слегка сражённая подобной метафоричностью родительница принялась подбирать слова для подходящего объяснения, а Эриэн, с интересом наблюдавшая за ходом культурного диалога, бросила взгляд на горизонт и оторопела вторично. Там… там, конечно, светлело небо в облаках, виднелись силуэты городских строений и макушек высоких деревьев. Но всё вместе это сейчас сплелось и слилось в такую отчётливую графическую картинку, что было, отчего оторопеть.
Огромная картина в воздухе. Портрет. Несколько крупных мазков, ещё меньше штрихов. Резкий контраст из-за почти полного отсутствия теней и полутеней. Лицо, узнаваемое мгновенно по причине практически постоянного присутствия перед мысленным взором. Открытый высокий лоб, полудлинные чёрные волосы, небрежно обрамляющие контур лица, прямой нос, губы – чёткие и красивые, но плотно сжатые на сей раз. И глаза… По глазам невозможно было понять, кого изобразило провиденье на горизонте этого тихого городка – Гения или всё-таки Кристофера. Глаза сейчас были угольно-чёрными, печальными и будто зовущими. Да и выражение всего лица никак не вязалось с окружающей праздничной атмосферой – мятежное, тоскующее. Эриэн прекрасно понимала, что это иллюзия. Как научный сотрудник ВИГа она просто не имела права приписывать увиденному ничего сверхъестественного. Но как человек, переживший немало удивительных событий, далеко не всегда укладывавшихся в стройность существовавших и существующих концепций, а главное – как носитель главного сокровища, которым волен обладать каждый, ибо сокровище это – любящее сердце, Эриэн Райт не оставила себе никаких вариантов дальнейших действий, кроме одного, единственно возможного. Отзываясь на толкнувшееся где-то в глубине грудной клетки чутьё странной и сильной тревоги, она ступила на двойную белую полоску, по которой – вот счастье-то! – сегодня можно было ходить и, двигаясь как в тумане, пошла навстречу. Навстречу видению, призрачной иллюзии, почти что выдумке собственного сознания. А она не исчезала, эта чёрно-белая картинка, она звала, она делала тусклым, блеклым, ненужным и бессмысленным любой путь, кроме одного, к ней устремлённого. Она представала как абсолют смысла жизни, словно только одна и была настоящей во всей своей призрачности… Иномирие. Эриэн хотела побежать, но воздух вокруг загустел, словно превратившись в кисель, который надо было расталкивать, раздвигать руками, коленями, всем телом… Она молча, упорно неотступно шла сквозь непонятную преграду, как маленький буравчик. И остановить её не представлялось возможным: Эриэн решила, что или упадёт без сил и дыхания, или будет продолжать идти. И пока оставалась возможность идти, она шла. Раньше ей приходилось плавать с ошеломляющей скоростью, прыгать с высоты и на высоту, уходить в стремительных изгибах тренированного тела от встречающихся на пути препятствий, даже летать… А сейчас все силы и умения надлежало положить лишь на то, чтобы неумолимо идти к заветной цели, хотя, казалось, само пространство удерживало и не пускало к горизонту, который, кстати сказать, и не думал приближаться. Эриэн подобралась, взгляд её стал жёстким и прицельным. И взгляда этого сейчас удостаивалась разделительная, уходящая в бесконечность лента, по которой она шла. А на манящий рисунок вдалеке она старалась взглядывать нечасто – в качестве награды. Источника сил. И шла.
Ничего этого, конечно, не знал Кристофер, томящийся в своём заключении, которым неожиданно обернулось ложе в зале с канделябрами. Он будто погрузился в частичный анабиоз. И в этом полузабытьи ему снился мутный и тягостный сон, где он лежал на своей постели в дремоте, от которой никак не мог очнуться. Уже и будильник прозвенел, и ребята во дворе в школу с собой позвали, и мама сказала, что… а он никак не может проснуться.
… Она так устала, что хотелось опуститься на четвереньки… нет, вообще превратиться в зверя какого-нибудь – и на четырёх лапах… Так легче… Так гораздо легче. Но нельзя. Нельзя… Нельзя!
Вокруг был уже не город. Какие-то опустевшие поля, склоны холмов с пожухшей серо-коричневой травой. Сердце вдруг ощутимо кольнуло, хотя жаловаться на здоровье на S-грани – абсурд… Да, это на S-грани. А она-то где? Эриэн прижала руку к левой стороне груди. Сапожник, конечно, всегда без сапог, и себе она, умевшая когда-то излечивать разные болезни одним мановением руки или просто взглядом, помочь почти не могла. А Кристофера для возможности использования эффекта резонанса рядом не было… Но всё же боль немного унялась, и возникло ощущение, что камеры сердца заполнились водой, которая мерно бултыхалась при каждом шаге. И воздух… что-то произошло с составом атмосферы – жаль, нечем тут измерить… Эриэн вдыхала, но толку почти не было, словно и не вдыхала вовсе. «Что ж… Уходить всё равно когда-то придётся. Но пока можно идти, надо идти…».
Собрав последние силы, просверливая собой вредное пространство, не пускавшее её к тому, кого она любила больше всего и всех на свете, Эриэн почти кубарем скатилась с покатого склона и подумала, что сейчас легче скончаться, чем совершить такую простую вещь, как встать и выпрямиться.
Великая вещь – инерция. Не только физическая, но и психологическая. Она шла, как заведённая, и хотя силы оставили тело, в мозге продолжала раскручиваться несуществующая пружина. «Дальше, дальше, дальше…»
Медленно, не понимая как, движимая какой-то животной упрямостью, Эриэн поднялась. Встала и выпрямилась.
Кристофер разорвал дрёмные путы отчаянным толчком нервов и проснулся. Только не у себя в комнате, как ему грезилось в полусне, а на лежаке, с которого он в порыве освобождения свалился на пол. В лицо пахнуло свежей травой. Он помотал головой, прогоняя остатки колдовского наваждения. И увидел себя в лесу. У самого лица безмятежно покачивалась сиреневая метёлочка иван-чая…
* * *
— Устала… — Гений произнёс это так, будто забирал малыша из детского садика. Эриэн, притиснутая к его груди, сонно повозилась и всё же с удивлением отметила, что раньше она в его интонациях и отношении подобного родительского тембра не отмечала. Она вообще давно отвыкла чувствовать себя ребёнком, и сейчас ощущала себя по-новому: тепло и странно. Спокойно, расслабленно, удивительно.
Они стояли на лёгком венецианском мостике, как обычная влюблённая пара. Вокруг летала тёплая, цветущая запахами весенне-летнего единения ночь и сияло множество разноцветных огней: фонари, подсветка, фары транспорта и даже светящиеся игрушки детей.
— Зачем ты усыпляешь меня сейчас? – проговорила она разнеженно.
— Я не делаю этого, — возразил он, гладя волосы Эриэн. – Просто небольшая релаксация. Ты действительно потеряла много сил. Надо восстанавливаться, а это лучше всего делать в расслабленном состоянии.
— Ведь ты позвал сам… Или это был не ты?
— Тебя звала любовь, — медленно, глубоким голосом ответил Гений. – И дорога к ней – единственно правильный путь из всех возможных.
— Но что там произошло? Где Кристофер?
— Теперь – дома. Ну, почти… Там недалеко, — он слегка улыбнулся.
— Для чего же нужно было моё путешествие? Перекрёста наших следований ведь так и не произошло.
— Если бы не произошло, ты не встретила бы его там, в кафе, а он, в свою очередь, не вырвался бы из плена злых чар.
— Каких чар? – отпрянув, она с тревогой посмотрела на Гения. Он опять мягко привлёк её к себе.
— Сам расскажет, не маленький. Я не был бы сейчас здесь, с тобой, если бы ваш общий вояж фарватером времени не завершился благим исходом.
— Я удивилась, — кивнула она. – Думала, окажусь снова в Замке, когда всё закончится. А оттуда – домой, на S-грань.
— Вернёшься, обязательно вернёшься. Там тебе много интересного расскажут…
— Да?
— Да. Про взрыв гипотетической – да-да, такое бывает – планеты В 194-5, про корреляцию этого взрыва с разблокировкой темпорального канала, ставшей причиной путешествия Кристофера.
Сон сразу как рукой сняло. Эриэн уже смотрела на Гения загоревшимися глазами, но тот приложил палец к губам и сказал:
— Всему своё время. И место. Я же сказал: это дело и компетенция ваших учёных. ВИГу твоему тоже чем-то заниматься надо. А я…
— Я знаю, — улыбнулась она. – Дух Любви и Вдохновения. Вдохновения, чувствую, мне достанет. Возвращаясь же к вопросу любви…
— Малыш, я не Кристофер, — с долей лукавства, но и вновь напуская на себя определённую родительскую важность, произнёс Гений.
— Я привыкла, что ты и он – одно и то же. Не совсем, но…
— В том смысле, что знаю, о чём хочешь спросить, — он совсем по-человечески шмыгнул носом, воззрился на секунду на усыпанный звёздами небосклон, потом снова склонил к ней лицо.
— Для свершения любви нужны усилия двоих. Кристофер, конечно, поведает тебе о своих приключениях во всех деталях, а я скажу главное: он встретил тебя там, как и ты его. Только это были немного другие вы. Из прошлого. Поэтому вы нынешние и не могли встретиться там. Но влиять на ход событий могли: в Мироздании ведь всё взаимосвязано. Кир сделал одну, очень важную вещь, выручив тебя. Но сам…влип, и ты, в свою очередь, тоже должна была что-то делать. Звать, искать, идти навстречу, познать преодоление… Ради любви. Ради вас.
— Это возрождение? – прошептала Эриэн.
— Увидишь, — Гений склонился и коснулся её губ. Снова прихлынула, обняла, закружила тёплая нега, отяжелели веки, и Эриэн на какой-то миг показалось, что всё вокруг, включая и ночь, и ласковые, уютные огни неизвестного, но прекрасного города, и мост, на котором они стояли, растворяется, превращаясь из материальных предметов в плотные и надёжные энергетические потоки. У Эриэн слегка закружилась голова, и она с сожалением отметила, что опять рискует проспать всё самое интересное. Поэтому она усилием воли вернула себя к действительности. И увидела, что венецианский антураж куда-то исчез, вокруг шумит лес, а совсем рядом, в двух шагах, недоумённо разглядывает в зеркальце свою причёску Кристофер. С причёской сейчас, кстати, всё было в порядке. Эриэн счастливо улыбнулась. Бесшумно реализовать эмоцию не вышло, и получился тихий смешок. Кир чуть вздрогнул и опустил зеркальце. Увидел Эриэн, помигал. Повглядывался.
— Ты знаешь, — после паузы, очень глубокомысленно заметил он. – Я тебя раньше уже встречал.
— Правда? – сказала Эриэн. – Не поверишь: я тебя тоже.
Оба засмеялись и кинулись друг другу в объятия.
Июнь 2010 – март 2012.
