Моя рождественская сказка.
Опубликовал: Sovyonok | рубрики: Новости, Проза |ЧАСТЬ 1.
Белые лошади в зарослях высокой травы. Взрослые, стригунки и только-только народившиеся на свет молочно-белые жеребята. Некоторые из них лежали, прочие мерно ходили или стояли, время от времени окуная головы в тёмно-зелёный переливчатый шёлк травы, приправленный белым соусом стелящегося тумана.
Но это был лишь сон. Возможно, он снился загнанному вороному коню, лежавшему в углу пыльного загона.
… Он уже не мог биться и храпеть. Бока его тяжело вздымались, всюду валялись клочья пены, кое-где виднелись тёмные пятна крови. Сквозь спутанную чёлку бешеным бессилием горели фиолетовые глаза.
— Да что с ним возиться? – отрывисто сказал конюх, отбрасывая сломанное кнутовище. – Пристрелить, и всё.
Стоявший на безопасном расстоянии маленький полный человечек в чёрных очках стряхнул пепел с сигары и протёр лысину замшевой салфеточкой.
— Пожалуй, ты прав, — процедил он сквозь зубы. – Отложим до завтра. Пусть помучается.
Люди удалились, не забыв удостовериться в том, что ворота загона крепко заперты.
А снаружи гуляла осень. Буро-жёлтые кроны ясеней и лип, нехотя подчиняясь волнам зябкого ветра с вихревой моросью дождя, постепенно теряли остатки убранства. Дороги уже основательно размокли, однако же, короткая трава оставалась ещё зелёной и свежей, а кое-где её продолжали усыпать маленькие белые цветочки.
Утро застало коня в углу загона. Он не двигался и тяжело дышал.
Снаружи послышались рассерженные голоса, топот и возня, а затем двери распахнулись, и в загон втолкнули девушку. На щеке её алела царапина, тёмно-синие джинсы были исполосованы по бокам, бордовые кроссовки – заляпаны грязью, красный свитер сбился набок, наполовину обнажив левое плечо. Длинные прямые чёрные волосы беспорядочно разметались по плечам. Не удержав равновесие, она упала ничком на деревянный пол.
Конь вздрогнул, прижал уши и яростно заржал. После многодневных побоев он уже не ждал от людей ничего хорошего. Девушка, подавив негодующий всхлип, приподнялась на локтях. Конь напрягся, готовый броситься. Он прекрасно видел, что у находившегося в пределах досягаемости человека в руках нет ни кнута, ни пистолета, ни камней. Девушка замерла от страха, хотя и понимала, что бояться в таких случаях нельзя. Но в следующий миг в душе её вспыхнули с новой силой боль, негодование, отчаяние… и стало всё равно. Растерзают её сейчас, и ладно.
Он не бросился. Напряжённо понюхал воздух, переступил с ноги на ногу, махнул хвостом и отошёл к задней стенке. Девушка по-мальчишески отёрла лицо рукавом, шмыгнула носом и, поднявшись, перебралась в уголок на кучку сена. Там она сначала основательно проревелась, уткнувшись лбом в колени. После, тесно пообщавшись с носовым платком, стала осматриваться.
Светлые дощатые стены, длинные узкие полосы окон у самого потолка, скудная подстилка из смеси пыли, трухи и старой соломы на полу. Густой пьянящий запах лошадей пронизывал воздух. Сколько она себя помнила, запах лошади всегда ассоциировался в сознании с чем-то необычайным, словно вслед за улавливанием запаха вот-вот должны последовать чудеса и необычайные события, путешествия, встречи… Она любила лошадей. Из-за этого и оказалась сейчас здесь.
* * *
Утро началось вполне обыкновенно. За столом родители поведали приехавшей на студенческие каникулы Дине о том, что в посёлке один приезжий бизнесмен (а по слухам, ещё и мафиози) по фамилии Недрыгайло организовал конеферму с ипподромом. Дина, ещё не пришедшая в себя после зубодробительной сессии, не будучи в состоянии поверить, что впереди уйма свободного времени и не надо ничего учить, а можно жить в своё удовольствие, от информации о лошадях и вовсе впала в состояние восторженного ступора. И, конечно, первым делом решила наведаться посмотреть. Взяв «перемётную суму», как они с мамой называли небольшую сумочку цвета хаки на длинном ремне – Дина носила её на манер почтальонской – выскочила за двери и, миновав плиточную дорожку, оставила позади светло-зелёные ворота загородного дома.
Конеферму она увидела сразу – это была ультрасовременная постройка, совершенно не вписывавшаяся в раскинувшиеся вокруг почти заповедные просторы. Будто кто-то вынул из центра мегаполиса спиралевидное оранжево-розовое здание с кричаще-новомодным дизайном и поставил его посреди луга. Конечно, в посёлке Липки люди жили не в избушках – здесь стояли крепкие уютные кирпичные домики с садами, огородами, конюшнями. В очередной раз подивившись неразумности современных дельцов, Дина зашагала прямо к ферме. Но не успела она приблизиться, как её грубо схватил за руку некий шкафоподобный субъект, оказавшийся представителем охраны. Не привыкшая к такому обращению свободолюбивая натура Дины некстати вспомнила фразу Багиры из «Маугли»: «Теперь мы можем только драться!» Последствиями стали уже известные: замок, загон, избитый конь.
Сейчас нужно было думать, как выбраться отсюда. Волновать родителей не хотелось, да и сумку отняли, так что вариант с мобильником отпадал. Окна? Но они, хоть и без стёкол, такие узкие, что дай Бог только руку просунуть. Да и высоко, не достать. С коня можно было бы дотянуться, но на него не то что залезть – подойти невозможно. Дина внимательно посмотрела на зверя. Конь был, хоть и исхудавший, и измученный, и неухоженный, но красивый. Чувствовалась в нём и стать, и сила, и породистость. Эх, был бы у меня такой конь, подумалось Дине. Она с детства грезила верховыми скачками и даже будучи маленькой любила «седлать» всё мало-мальски подходящее для этого: высокие болгарские стулья, напоминавшие оленей, длинный стол на высоких ножках, любимого игрушечного щенка Филю… До сих пор оставалось непонятным, почему ей не могли купить такого же игрушечного коня на колёсиках или на качалке.
Конь обернулся и тоже посмотрел на Дину.
— Здравствуй, — сказала она ему. – За что тебя так?
Ясное дело, что просто так спросила. Было интересно понаблюдать за его реакцией на звук человеческого голоса. Как ни странно, конь к такому эксперименту отнёсся весьма спокойно. Махнул хвостом и стал обнюхивать стену.
— А меня – за то, что хотела на вас посмотреть, — поделилась Дина. – На лошадей, в смысле.
Конь вдруг резко отскочил в сторону и снова прижал уши, испустив гневный всхрап. Но к Дине это не относилось. За дверями послышались звуки шагов. Спустя несколько секунд щёлкнул замок, и в загон вошли четыре человека. Двоих Дина уже знала – это были схвативший её охранник и Недрыгайло собственной персоной. Третьего мог бы узнать конь – это был конюх, — а четвёртым являлся представитель охраны правопорядка. Оказалось: соседи видели бесчинство, учинённое охранником, и сообщили родителям Дины. Отчим, милиционер в отставке, тут же поднял на ноги местное отделение. И хотя Недрыгайло, без всякого сомнения, поддерживал с милицией самые дружественные отношения, малейший скандал, связанный с открытием конефермы с ипподромом, угрожал делу и был крайне нежелателен. Поэтому бизнесмен был готов не только отпустить девушку, вернув ей её имущество, но и всемерно компенсировать моральные страдания.
Дина, прищурившись, надела «перемётную суму». Обвела всю компанию взглядом. И сказала:
— Денег мне не нужно. Подарков тоже. Но… что вы собираетесь делать с этим конём? – она указала подбородком на животное, исходившее праведным гневом у задней стены.
— С ним дело кончено, — осклабясь, сказал конюх. Недрыгайло кашлянул и прокомментировал:
— Видите ли… Мы купили Георгина неделю назад в надежде на то, что он станет завоёвывать главные призы на скачках, станет чемпионом страны, если не мира. Но… этот конь совершенно невменяем. Он не идёт на контакт даже с профессионалами в сфере общения с лошадьми, не подчиняется, не принимает пищу. Физически он здоров – это удалось установить после инъекции снотворного из шприца-пистолета. Но работа с ним не представляется возможной. Продать тоже… крайне затруднительно: кому нужна лошадь, которая даже близко к себе не подпускает? Поэтому… — он пожал плечами.
— Отдайте Георгина мне, — попросила Дина. Решение это она приняла сразу, но опасалась, что Недрыгайло упрётся. А тут…
На неё посмотрели так, словно она, по меньшей мере, тоже нуждалась в применении шприца-пистолета. Стараясь сохранять спокойствие, Дина разъяснила:
— Вам он не нужен, так? Со мной вы тоже хотите договориться. А я с удовольствием сняла бы все свои претензии в обмен на этого коня.
— Девочка, — с усмешкой сказал конюх. – Я вчера кнутовище об него сломал, он и то не сдался. А ты… козявка!
Тут на него посмотрели Недрыгайло и участковый, и конюх умолк.
— Дина, вы меня не понимаете, — сказал бизнесмен. – Теоретически я не против. Забирайте на здоровье, мне одной проблемой меньше. Только… как вы это сделаете?
Дина пока и сама не представляла, как она это сделает. Нет, конечно, можно было попросить родителей найти людей, которые помогли бы с транспортировкой коня. Но это был запасной, аварийный выход. А пока Дине хотелось воплотить самую безумную из идей, появившихся в голове. В самом деле, у прежних хозяев этот конь как-то жил. А когда тебя саму швыряют, можно сказать, в клетку к дикому зверю, прекрасно зная, чего можно от этого зверя ожидать, поневоле поймёшь поведение Георгина… Поэтому Дина попросила мужчин уйти с дороги, а сама сделала несколько шагов к коню и просто сказала:
— Георгин… Пойдём. Пойдешь со мной? – и сама пошла к выходу. У дверей обернулась. Непонятно, на что рассчитывала. Лошади, конечно, умные, но всё же – это лошади. А чудес в обычной жизни не бывает, и надеяться на понимание…
Георгин покачнулся и пошёл за Диной.
* * *
— Что сказал ветеринар? – спросила Юля, младшая сестра Дины, когда вся семья собралась за ужином.
— Он не только сказал, — ответила мама. – Он уже и сделал всё, что смог.
— Самое главное – нет переломов и повреждений внутренних органов, — с воодушевлением сообщила Дина. — Остальное излечимо.
— Дина у нас скоро на конюшню переселится, — весело-бесшабашно сказала Юля. Старшая сестра показала ей кулак.
— Очень страшно! – прокомментировала Юля, которая когда-то была вынянчена Диной наряду с мамой (папа, как и большинство доблестных пап, пребывал преимущественно на работе) и воспринимала сестру как ещё одного родителя, которого очень любила и нисколько не боялась.
— А правда, — Дина поспешно допила чай, вытерла рот салфеткой, сложила к раковине свой столовый прибор и только после этого заметила изумление на лицах членов своей семьи.
— Что?
— Ты переселяешься? – тихо спросила мама.
После взрыва всеобщего хохота Дина интеллигентно разъяснила, что идёт на конюшню проведать Рилиана.
… Уже два дня конь обретался на конюшне Игнатовых. В повязках, бинтах, на уколах, лекарствах и витаминизированном питании. От пищи он перестал отказываться после переименования. Когда он шёл за Диной по пути от загона Недрыгайло домой, она сказала:
— Только имя тебе другое придумаем. Ты необыкновенный, значит, и величать тебя нужно иначе.
В этот момент она ощутила мягкое бархатистое прикосновение к правому уху. Обернувшись, Дина увидела, что Георгин смирно стоит перед ней и из груди его вырывается некое сипение. Никогда раньше не слышав от лошадей ничего подобного, Дина восприняла такое поведение как непротивление переименованию. Ей очень захотелось погладить коня, но она побаивалась.
— Давай подумаем, — стала размышлять Дина. – Знаешь, у меня в голове уже несколько дней крутится одно имя из книжки: Рилиан. Так одного принца звали… там была история с приключениями. Передрягу, в которую мы попали, тоже можно назвать приключением. И ты весь такой… Рилиан, в общем.
Конь не возражал. Потоптавшись на месте, он махнул свалявшимися прядями чёрной гривы и коротко заржал. Дина решила воспринять это в качестве согласия, и они продолжили путь.
Уже два дня между Диной и Рилианом поддерживались весьма странные отношения. Надо сказать, после переселения к Игнатовым конь перестал проявлять какие-либо признаки агрессии. Дружелюбия он тоже не выказывал, но ветеринарный осмотр, необходимые процедуры и знакомство с мамой, отчимом и младшей сестрой Дины выдержал на позиции нейтралитета. Его не тормошили – и он никого не трогал. Но Дина не могла избавиться от впечатления, что конь её внимательно изучает. Казалось, Рилиан в присутствии Дины начинал сильнее обычного нервничать, что проявлялось в напряжённом молчании (при Дине конь теперь вообще никаких звуков не издавал, даже обычного лошадиного фырканья), соблюдении почтительной дистанции (других людей Рилиан подпускал весьма близко, но при появлении Дины, обращаясь в само внимание, отходил на значительное расстояние, и все её попытки приблизиться терпели неудачи) и бесконечном, всепоглощающем зрительном изучении. Дине даже неловко и не совсем приятно становилось от такого отношения. Каждый раз, когда она приходила на конюшню, Рилиан прекращал всякое дело, каким бы ни был занят, занимал удобное для наблюдения место и принимался молча пристально вглядываться в Дину. В лучшем случае обнюхивал её сумку, но только если она была отставлена от владелицы. Даже когда Дина просто убиралась, наводила порядок, она всё время ощущала на себе этот странный исследовательский взгляд вороного коня с фиолетовыми глазами. Порой девушке казалось, что конь силится что-то понять, порой – что хочет что-то сказать, а иногда создавалось впечатление, что ему словно хочется вылезти из себя самого.
Сейчас она специально взяла с собой книжку. Сесть в уголке тихонечко, и пускай себе Рилиан наблюдает. Рано или поздно ему это надоест, и тогда, может быть, он начнёт привыкать к ней и вести себя естественней. Но как только она вошла, ей пришлось удивиться ещё раз. Коня нигде не было видно. «Неужели убежал?» — испуганно и с тоской подумала Дина.
— Рилиан! Рил… Где ты? – позвала она. Обойдя все четыре стойла (три из них пустовали, в четвёртое недавно поселили Рилиана), Дина в недоумении вернулась к дверям и растерянно окликнула его ещё раз – уже безо всякой надежды. Тут откуда-то сверху послышалось тихое фырканье. Дина обернулась – Рилиан стоял за дверью. Это была весьма длинная дверь, открывающаяся внутрь, так что коню не составило труда за ней уместиться. Поразительно было другое: как ему вообще в голову пришло прятаться? Дина засмеялась с облегчением. Ей опять захотелось как минимум потрепать его по холке, но она не осмелилась, только чуть-чуть качнулась вперёд. Конь вдруг издал неопределённый тонкий и словно бы жалобный звук и положил голову Дине на левое плечо. Она обрадованно улыбнулась, подняла руки и обняла конягу за шею…
* * *
С того дня Рилиан стал Дининым «бесплатным приложением», как все полюбили шутить. Перемена в его поведении произошла резко и основательно. Дине пришлось – впрочем, делала она это охотно – выучиться ездить верхом, лишь бы только больше времени проводить с ненаглядным Рилианом. На зимний семестр она не поехала, отослав письменное заявление о временном переводе на дистанционное обучение. Утром атаковала учебники, научные журналы и Интернет, брала уроки верховой езды (пока что тренируясь на флегматичной, опытной в плане «практического обучения» новичков кобылке из соседской конюшни), а вечером бежала на свою конюшню, где истосковавшийся за день Рилиан уже чуть ли не выламывал перегородки между стойлами). С утра его проминал конюх (это был не тот человек, что служил Недрыгайло), но к этим пробежкам Рил относился весьма индифферентно. Зато когда приходила Дина, конь встречал её восторженным ржанием, взмахиваниями хвоста и головы и попытками совершить прыжки прямо в стойле. Дина сначала утихомиривала коня: обнимала, гладила, целовала в лоб и нос, угощала прихваченным из дома лакомством – морковкой, печеньем, крепко посоленной горбушкой, кусочками пилёного сахара. Затем она вела его в просторный открытый загон, где Рилиан носился широкими кругами, взрывая копытами мягкий снег. За зиму он поправился и чудо как похорошел. Он раздался в груди, бока его лоснились, густая пышная чёрная грива после мытья обрела неповторимый оттенок лунного света, в мускулах играли мощь и энергия. Постепенно Дина под руководством опытного тренера стала приучать Рилиана ходить разными аллюрами, а затем уже самостоятельно придумала выучить его голосовым командам. Обучался конь на удивление ладно, из чего Дина сделала вывод о том, что всё это он уже знал от предыдущих хозяев, а теперь просто вспомнил в благоприятных условиях. После занятий оба шли ужинать: Дина в дом, Рилиан в стойло. Потом, взяв с собой книги, тетради, ручку, карандаши, ластик, чистые листы бумаги, девушка вновь шла на конюшню. Помещение отапливалось, освещение тоже было приличным, а кроме всего прочего, этот уникальный конь часто ложился на подстилку из сена – и Дина, бросив рядом какое-нибудь покрывало, садилась, прислоняясь к его боку, и вволю читала, рисовала, писала стихи или прозу. Конечно, профессиональной писательницей она не была, но на любительском уровне сочиняла и даже немного публиковалась, получив одобрение опытных литераторов. Часто она рассказывала Рилиану что-нибудь, обхватив его за шею одной рукой. Конь внимательно слушал, повернув к ней голову, и иногда кивал. Дина вовсе не была сумасшедшей. Ей думалось, что Рилиан понимает намного больше, чем старается произвести об этом впечатление.
Среди каждого вида в природе встречаются наименее и наиболее одарённые особи. Любой человек, общавшийся даже с несколькими собаками или кошками, может подтвердить, что у каждого животного свой характер, темперамент и умственные способности. Вооружившись предположением о том, что её конь как минимум гений, Дина задалась целью проявить в нём необычайные способности. Дрессуру она отвергла сразу, и всё воспитательное воздействие свела к простому общению. Но такому общению, которое было бы уместно по отношению к разумному существу. Это не значит, что она постоянно тормошила коня, не давая ему покоя. Просто сидеть рядом и смотреть на неторопливые, плавные танцы снежинок в мягком свете фонарей – это тоже общение. Главное, что вместе. Домашние уже порядком поисчерпали запас остроумия на тему пламенной дружбы Дины и Рилиана, но девушка лишь отшучивалась в ответ на подтрунивания, а конь фыркал.
Но уехать всё же понадобилось: экзамены принимались только лично. Накануне отъезда Дина пришла к коню и, по привычке обняв его за шею и перебирая гриву, тихо рассказала обо всём. Рил слушал-слушал, а потом посмотрел Дине в глаза так, что у неё судорожным спазмом перехватило дыхание. Она всё гладила его. Рилиан опустил голову за спину Дины и легонько подтолкнул к себе.
— Глупый… Я же приеду, — шептала она. Конь тихонько ржал, будто доказывая что-то. Потом освободился из Дининых объятий и отошёл на середину конюшни, в яркие лучи лунного света. Посмотрел на девушку. Она подошла. Рилиан повторил приём с привлечением Дины к себе. И тут она заметила у него на груди едва заметный маленький, но глубокий шрам. Он шел наискось от левого плеча к середине груди и по форме напоминал небольшой зигзаг. Дина провела пальцами по линии шрама – Рилиан вздрогнул. Она вспомнила, что обычные прикосновения лошади воспринимают как щекотку, и убрала руку.
— Откуда это? – спросила Дина, забыв, что конь не может ответить. Рилиан нагнул голову так, что его глаза оказались вровень с её глазами и снова посмотрел так испытующе, как смотрел в первые дни.
На следующее утро поезд уже уносил девушку в город. В вагоне было накурено и зябко. Отвернувшись к окну во избежание излишнего внимания со стороны местных цыган, Дина пыталась зарегистрировать впавший в кому мобильник в новой сети. Но с покоем пришлось-таки распрощаться. Волну цыган сменил горластый продавец газет сомнительного содержания. Сидевшая рядом с Диной пожилая дородная женщина не преминула воспользоваться услугами продавца, и вскоре Дина была уже в курсе всех свежих слухов, сплетен, происшествий и скандалов. Соседка охала, изумляясь очередной свадьбе кого-то с кем-то, осуждала, недоумевала, поражалась и вдруг замолчала. Дине даже интересно стало от такой смены звукового фона, и она повернулась к женщине.
— Ты смотри, — выдохнула та. Дина посмотрела. В этот момент раздался резкий скрежет, вагон толкнуло назад, и Дину с попутчицей резко вдавило в спинку сиденья.
ЧАСТЬ 2.
Высокие стены аудитории гулко отражали каждый звук. Здесь было почти пусто. Только Дина. Она оказалась единственной, кто выбрал дистанционную форму обучения на этот семестр и кому пришлось сдавать экзамены отдельно от основного потока. Экзаменов было немного, всего три: тестирование по специальности, диктант и литературоведение устно. Дина уже вытянула билет с вопросом о сравнительном анализе романтизма и сентиментализма и сидела готовилась.
Преподавательница вышла на минутку – учитывая общеизвестность пренебрежительного Дининого отношения к шпаргалкам и любовь к предмету, в вопросе списывания можно было быть спокойну. Когда преподавательница вернулась, Дина вдохновенно изложила ей академическую точку зрения и собственный взгляд на проблему на примере «Мцыри» и хотела уже перейти к поэтике Байрона, но преподавательница остановила её, похвалила и отдала зачётную карточку с отличной оценкой. Дина улыбнулась, поблагодарила и уже хотела покинуть аудиторию, но её смутил сочувственно-проникновенный взгляд преподавательницы.
— Что-то не так?
Учительница вздохнула, сняла очки и спросила:
— Вы одна в городе? Родители не здесь живут?
— Они в Липках. Но я скоро тоже еду туда.
— Волнуются, наверное, — совсем по-простому сказала преподавательница. – Вы уж будьте поаккуратнее, берегите себя, а то вон – та знаменитость-то: мало того, что сам пропал без вести, так близким горе какое!
— А… Форел Вингсон?
Преподавательница кивнула.
— Знаете?
— Когда я возвращалась в город, в поезде судачили об этом. Правда, толком я не вникла – в тот момент кто-то дёрнул стоп-кран, началась суматоха.
— Да, да, моя тётя тоже ехала в той электричке. Знаю. Вот я и говорю: будьте осторожны, — преподавательница снова надела очки. Дина встала.
— Спасибо. До свидания.
— Всего доброго.
За порогом аудитории Дина смогла перевести дух. Ещё бы ей не знать! Но даже себе самой она с трудом могла признаться в этой «преступной слабости»…
* * *
Весенняя земля сладко пахла возвращающимся теплом. Дина шла и удивлялась: всего только десять дней не было её в Липках, а вернулась словно в другое время года. От загостившегося берендеева царства не осталось и следа. Воздух дышал предвестием близкого лета, пробивающийся там и сям зелёный пух молодой травы жадно впитывал неожиданно свалившуюся погодную благодать, на деревьях рассыпался каскад набухших почек с просунувшимися кончиками ярких изумрудных пёрышек.
Дину встретили шумно и радостно.
— А где Рил? – спросила она, когда все немного успокоились.
— Мы сейчас стали выпускать его на луг, — сказала мама. – Там просторно, вольготно. Хоть с натуральной пищей познакомится.
— Ой, так я пойду поздороваюсь…
— Ах, ну как же, как же! – это Юля, конечно.
Сымитировав лёгкое удушение сестрицы, Дина умылась, переоделась в любимую потёртую джинсу и рванула на луг.
Ещё издали она заметила яркое блестящее чёрное пятнышко на фоне сочного светло-зелёного ковра. Конь стоял, независимо помахивая струящимся по ветру хвостом. Дина шагала прямо к нему, с удовольствием подставляя лицо тёплому южному ветру. Рилиан не мог почуять её, Дина рассчитывала появиться в качестве сюрприза. Но не успела она пройти и трети расстояния, как Рил поднял голову и посмотрел на неё. Пространство огласилось звонким ржанием и глухим дробным топотом…
Они придумали развозить почту. Официальной работой это не являлось, просто Дине была нужна тренировка в закреплении навыков верховой езды, Рилиану была нужна физическая нагрузка, а местному почтальону был нужен отпуск. Поэтому Дина раньше всех узнала из «Липкинской Правды» о готовящемся весеннем карнавальном шествии. Подивившись небывалой инициативности местного правления, она, впрочем, вскоре вернулась в реальность: настоящим организатором оказался всё тот же Недрыгайло. Карнавальное шествие сводилось, по сути, к демонстрации лошадей. Приглашались все желающие. Репортёр газеты высказывал небезосновательное предположение заинтересованности бизнесмена в привлечении потенциальных партнёров путём демонстрации выгодных качеств пород. Но Дина решила, что одно другому не мешает. Пусть Недрыгайло хвалится своей «продукцией» перед партнёрами, а остальным тоже есть повод порадоваться. И зудела некая хвастливая мысль показать Рилиана, которого знаменитый конезаводчик чуть не пустил на убой.
Сказано – сделано. Рилиана как следует вымыли, вычистили, заново подковали, а потом Дина сделала то, о чём давно мечтала, но не было подходящего случая: занялась «причёской» коня. Как следует расчесав гриву, она разделила её на три продольные части. Центральную превратила в ряд распушённых хвостиков, боковые – в два ряда косичек. На хвосте тоже заплела одну небольшую косичку поверх основной массы волос. Истратив на коня весь запас ярких, разноцветных резинок, лент и частично – новогодних ёлочных украшений, Дина в изнеможении опустилась на охапку сена. И незаметно уснула.
Сон, однако, не принёс покоя. Дина увидела себя в своей городской квартире возле балкона. Что будто бы она складывает из пальцев правой руки фигурки для театра теней, пытаясь при этом фотографировать их камерой мобильника, который держала в левой руке. Затвор срабатывает с некоторым опозданием, и при попытке сделать очередной кадр Дина увидела на экране смазанное изображение пространства комнаты. И… человеческую фигуру. Дину пронзил ужас. Этого не могло быть. Она находилась в комнате совершенно одна, а на фотографии на фоне стены и балкона запечатлелся ещё один человек – в полупрофиль, в размашистой позе, словно увлечённо проводил экскурсию для кого-то или деловито осматривал помещение. От такого несоответствия страх попытался воплотиться в теле в виде столбняка, и Дина проснулась. В голове крутилась какая-то ерунда о гостях из параллельных миров.
Тут подошёл и ткнулся губами в шею Рилиан. Он был надёжный, тёплый, настоящий, и от этого ощущения все страхи моментально испарились.
* * *
Утро карнавала щедро раздаривало сияющие краски миру. Всадники медленно ехали длинной цепочкой, дабы зрители могли хорошенько рассмотреть и оценить результаты стараний каждого. Здесь были и коренастые приземистые деревенские битюги, и лёгкие изящные рысаки, и представители редкой голландской породы – словно выточенные из чёрного дерева и надевшие расклешённые брюки, и мощные тяжеловозы, и благородные ахалтекинцы, и множество других пород, названий которых Дина точно не знала.
Рилиан с Диной выступали где-то в середине процессии, между голландцем и тяжеловозом. Рилиан вышагивал гордо и был, что называется, «на нерве». Дине было спокойно и хорошо, но она не могла не удивляться обратности ситуации: обычно настроение всадника передаётся лошади, как настроение хозяина – собаке. А тут… Впрочем, Рилиан ведь не обычный конь. Интересно, как он попал к Недрыгайло? У кого жил до этого? Раньше Дине было не до выяснения этих обстоятельств: сначала всё её внимание концентрировалось на процессе выхаживания коня, потом – на общении и обучении. Да и собственная учёба не давала расслабиться. Но «контачить» с бизнесменом не хотелось.
Сделав большой круг по полю, участники шествия встали в ряд, приняв аплодисменты и символические подарки – небольшие сувениры-глобусы, только вместо географических обозначений на них были изображены малюсенькие лошадки: где какая порода наиболее распространена. Всадницам, кроме того, вручили по белой хризантеме, а всадникам – по значку с эмблемой карнавала. Можно было расходиться – на банкет Дина оставаться не собиралась – но тут к ним с Рилианом подошёл Недрыгайло. В грудной клетке у Дины что-то неприятно сжалось, а Рил весь подобрался. Впрочем, бизнесмен был расположен весьма благожелательно.
— Ну что же, Дина, вижу, вы прекрасно потрудились.
Девушка подумала, что поток дежурных фраз неизбежен, и спешилась.
— Да, — холодно и гордо ответила она. – Я не зря просила отдать его мне.
— И я не спорил, — дымя сигарой, благодушно ответил Недрыгайло. – Пошёл навстречу, так сказать. Проявил уступчивость.
Дине пришлось призвать на помощь всё своё самообладание, чтобы усмирить захлестнувшую её ярость. «Пошёл навстречу… уступчивость… Забыл побои, забыл, как хотел пристрелить измученного коня…Мразь…»
— Мы очень подружились, — проговорила она вслух.
Недрыгайло неприятно рассмеялся.
— Дружбы, девочка, и в мире людей не найдёшь. А это животное. Кормишь ты его – он за тобой ходит, бьёшь – скалится. И не только. Вот что. У меня к тебе деловое предложение. Давай куплю у тебя эту скотину. Он сейчас, как я погляжу, покладистый стал. Заплачу хорошо, не сомневайся.
Дину обдало тоскливым холодом. Так вот, значит, что…
— Нет, — решительно произнесла она. – Может быть, для вас это скотина. Для меня это такое же существо, как я сама. Денег мне хватает, спасибо. Я не расстанусь с Рилианом.
— О-о, так он теперь Рилиан… Ну-ну… — Недрыгайло помедлил. – Я не настаиваю. Помочь хотел по доброте душевной. Ты не думай, он ведь бешеный, я сам видел. Сейчас, может, у него такой… э-э… период спокойствия, но ведь он и на тебя может наброситься ни с того, ни с сего в любой момент. Подумай.
— Спасибо за заботу, — изо всех сил стараясь выдерживать ровный тон, сказала Дина. — Но теперь я его тем более не отдам. Ваши слова заставят меня задуматься об усиленном курсе лечения Рилиана.
— И чем же ты собираешься лечить его? – насмешливо спросил Недрыгайло, стряхивая пепел в траву.
— Любовью, — кратко ответила Дина. – До свидания.
Она кивнула коню и пошла прочь с поля. Рилиан устремился следом. С самого первого дня она не брала его под уздцы или на повод (разве что во время обучения) — знала, что желание быть рядом на свободе держит вернее самых крепких кандалов. А если этого желания нет, то и кандалы не удержат. И Рил всегда шёл следом. Или она за ним. Когда как получалось.
Дойдя до берёзовой рощи, Дина кинула под ноги куртку и устало опустилась на землю. Посмотрела на коня. У того в зубах была хризантема, которую Дина в пылу не заметила как выпустила из рук. Рилиан нагнул голову и положил цветок Дине на колени. Она поцеловала коня в бархатный нос и заплакала.
ЧАСТЬ 3.
На озеро ходили купаться вшестером: Дина, Леночка, Тима и их лошади. Леночка тоже приехала на каникулы в Липки, только не к родителям, как Дина, а к тёте с дядей. Её белоснежная Эмми настолько понравилась местным телевизионщикам, что они уговорили хозяйку разрешить снять её лошадку в социальном ролике. Так что днём Эмми снималась, а тёплыми вечерами паслась на берегу озера Глубокого вместе с Рилианом и Томми – жеребцом Тимы, щуплого девятиклассника, приходившимся Леночке двоюродным братом.
Тима и Томми были похожи не только именами, но и «мастью»: жеребчик был соловый, примерно такого же окраса, как Тимкины жидкие светло-русые волосы. Леночка же, несмотря на вполне человеческое родство с Тимой, нисколько не походила на брата. Пышненькая, но стройная, с копной чёрных кудряшек, весёлыми ямочками на щеках – кто бы мог подумать, что это, практически италианское создание без пяти минут серьёзный научный работник? Да, Леночка уже четыре года училась на факультете социологии и психологии, а в этом году взяла на защиту серьёзную курсовую работу. Работа была настолько серьёзной, что даже её название никогда не было произнесено вслух. Но Дина не сомневалась, что если Леночка задалась целью, например, провести социологическое исследование на отдельно взятой планете, то опрошены будут все населяющие её сущности, включая, скажем, летучих мышей и белочек.
В один из жарких июльских дней после купания ребята растянулись возле озера, а лошади разбрелись по берегу. Леночка, как всегда, компоновала разнообразные информационные материалы у себя в блокноте, параллельно знакомя друзей с преимуществами вегетарианства, пользой всеохватности грамотного и своевременного интимного воспитания молодёжи, а также креативности хореографии на батуте. Тима попытался, было, оспорить какое-то из предположений очаровательного социолога, но в ответ получил двенадцатистраничный список интересной и полезной литературы, которую Леночка предложила ему почитывать на досуге. Тима ответствовал, что ему ещё статью для технического кружка кропать и немедленно задремал.
— Недавно в журнале «Оптимум», — сказала Леночка, поглядывая на Тимину худую спину, — написали о новейшем способе заживления рубцов при помощи вытяжки из слюны александрийского краба.
Тима накрыл голову громадным лопухом. Дина заинтересовалась:
— У кого это рубец?
— Да у Тимки вон, — озабоченно ответила Леночка. – В прошлом году сарай взялся чинить. А сарай взял да и перестал ломаться. Но стремянка решила продолжить его инициативу и развалилась. Тима упал… — тут внимание Леночки привлекла статья о новейшей классификации типов темперамента, и социолог умолкла. Дина посмотрела на Рилиана, но тот дипломатично ел траву.
— Не надо мне краба, — сонно проговорил Тима. – Мать говорит: вон, у Вингсона не на спине, а спереди шрам, и ничего – наоборот, шарм…
Дину обдало мурашками. Лениво потянувшись и перекатившись на живот, она взглянула на Леночку. Обычно та не медлила поделиться впечатлениями об интересных новостях из жизни обычной и красивых моментов из жизни творческой многих современных знаменитостей. Но на сей раз почти безразлично пожала плечами:
— Форел мог бы стать хорошим артистом, если бы больше любил искусство в себе. Но я почти не знаю его творчество. Недавно в новостях сообщали о его загадочном исчезновении. Или, может быть, это всё не так…
— О, май бэйби, о, май крэйзи! – дурашливо пропел Тима. – Настоящую музыку слушать надо: «Бурые актиномицеты», «Черви-зомби»…
Дина отмахнулась.
— Всё-таки любопытно, куда он делся, — умеренно-заинтересованным тоном сказала она.
— Да пиар очередной, — пробубнил Тима из-под лопуха.
— Так-так, кто тут заговорил на журналистские темы? – раздался откуда-то из зарослей бодрый голос, и на берег вышел человек среднего роста, с усами, бородой и в очках. Едва взглянув на него, Дина узнала корреспондента, который вёл репортаж с весеннего карнавального шествия.
— Здравствуйте, — сказали ребята хором.
— Здравствуйте-здравствуйте, — дружелюбно ответил корреспондент. – Меня тут коллеги попросили наведаться: сегодня на телестудии изменился съёмочный график, и если Лена с Эмми могут подойти на площадку не в восемь вечера, а в половине первого дня, родина вас не забудет!
Лена с Эмми переглянулись, кивнули, поблагодарили (видимо, в результате мгновенного телепатического сеанса было решено, что благодарить за двоих будет Лена, подумала Дина с улыбкой) и чинно удалились. Журналист присел на траву рядом с Диной и Тимой, но ближе к девушке.
— Меня зовут Александр, — представился он. – А вы Дина, я вас помню: вы замечательно смотрелись весной с вашим конём…
— Его зовут Рилиан, — сообщила Дина.
— Прекрасное имя. Дина, я, собственно, вот о чём. Читал в Интернете ваши стихи и прозу. Мне понравилось. Сам я тележурналист, но знаком с редколлегией областного журнала. Хотите, всё ваше напечатаем?
Дина заинтересованно приподнялась, уселась по-турецки.
— Вообще я уже публикуюсь немного…
— Вот именно что немного. Это нужно немедленно исправлять! А взамен мне хотелось бы чуть больше о вас узнать, чуть больше пообщаться… — Александр замолчал и начал внимательно всматриваться в Дину. Ей стало неприятно, и она мгновенно решила пресечь намечавшуюся в сознании корреспондента линию намерений по сближению. Только раздумывала, как это сделать тактично и безоговорочно одновременно.
— Спасибо, Александр, но должна сразу честно предупредить: общаться мы с вами можем лишь на общечеловеческом уровне. Самое большее – по-товарищески.
— Отчего? Разве я урод? Вот, посмотрите, насколько я умею ценить прекрасное – и тут журналист достал из-за спины букет ромашек и астр и положил его перед Диной. – Это лишь крохотная часть моего признания ваших талантов и того, насколько вы прекрасны.
Девушка вздохнула. Положение осложнялось. Теперь надо было подбирать слова для объяснения причин, по которым она не может принять цветы и вообще какие-либо знаки внимания к ней как к представительнице своего пола.
— Александр. Я считаю необходимым сразу расставить все точки над второй буквой своего имени, — она слегка улыбнулась. – Я не могу общаться ни с вами, ни с каким бы то ни было мужчиной как с мужчиной — кроме одного – потому что люблю другого. И уже очень давно.
— Да? – обескураженно спросил журналист. – Если давно, то почему же его нет рядом с вами?
С бешеной скоростью просчитывая в уме разные правдоподобные объяснения, Дина вдруг – первый раз в жизни – решила, что в этот раз лучшим вариантом будет правда, выглядящая как блеф.
— Это далёкая и безнадёжная любовь, — сказала она, смешивая в голосе трагизм с иронией. – Я люблю Форела Вингсона.
Александр, лицо которого сначала, было, напряглось, расслабленно расхохотался.
— Ох, ну какой же вы ещё ребёнок, Дина! Как можно считать всерьёз любовью чувства к человеку, которого вы совершенно не знаете? Которому на вас наплевать – он даже не знает о вашем существовании. Да и любви-то нет, вы сами себе это внушили. Вы любите лишь собственные представления о Вингсоне, а не его самого. Ну, может, ещё имиджевую картинку. Но нельзя же считать это…
— Мне больше нечего добавить, — пожала плечами Дина. – Я не собираюсь ни с кем обсуждать свои чувства. Просто ставлю вас в известность.
— Но какой прок от любви к человеку, который даже не может прийти на помощь в трудную минуту? Которому безразличны вы сами, ваши чувства, мысли, слова? Вы хоть раз общались с ним, пробовали показать свои стихи, прозу?
Дина переглотнула. «Молчи, Игнатова, молчи… Нельзя. Это – нельзя… Не отдам. Слишком – моё, слишком – бесценно…» Чтобы не лгать, она просто молча опустила глаза.
— Вот видите. А вам нужен кто-то настоящий, надёжный, заботливый, любящий. Вы этого заслуживаете. Я даже не о себе говорю. Любите того, кто вам, как вы считаете, подходит – но любите реального, знакомого, близкого человека!
— Не обижайтесь, Александр, но это я буду решать, кого мне любить и с кем мне быть, — твёрдо произнесла Дина. – Я уже сказала, кого люблю. Мне достаточно моего мнения на этот счёт. А с вами мы можем общаться либо в деловом стиле, либо придётся не общаться вовсе.
— Ах вот как?! – воскликнул журналист. – Глупенькая вы, глупенькая! Что ж, пожалуйста. Не стану более отягощать вас своей скромной компанией.
— Да, — сказала Дина. – От публикаций, предложенных вами, я тоже отказываюсь.
— Какие публикации? Вы смеётесь, что ли? Ваши тексты не представляют абсолютно никакой художественной ценности. Стихи ещё некоторые – может быть, но это единичные моменты. Я предложил публиковаться только из соображений личной симпатии к вам.
— Отлично, — Дина через силу улыбнулась. – Всегда приятно услышать объективную оценку, а не лесть, продиктованную любыми соображениями. До свидания. Или даже – прощайте.
В этот момент к букету цветов, лежавшему между Диной и Александром, опустилась голова Рилиана. Независимо помахивая хвостом, конь взял зубами ромашки с астрами и невозмутимо сжевал их. Съев букет, улегся на то место, где лежали до этого цветы. Вроде бы даже задремал.
Александр возмущённо фыркнул, торопливо поднялся и поспешил уйти. Дина, которую ещё несколько секунд назад обуревали не менее бушующие эмоции, чем при последнем разговоре с Недрыгайло, рассмеялась, обессиленно привалившись к коню и уткнувшись лицом ему в холку. Внезапно её пронзила мысль: Тима! Он же всё слышал! Хотя, какая, собственно, разница…
* * *
Близился сентябрь и новый учебный год. Дина с немалой грустью думала о том, что теперь уехать придётся надолго: дистанционную форму обучения в их университете отменили. Пользуясь тем, что погода стояла совершенно летняя, Дина и Рилиан надолго срывались в верховые прогулки по окрестностям. Иногда брались за выполнение каких-нибудь курьерских поручений, иногда просто бродили.
Если раньше Дине казалось, что Рилиан понимает гораздо больше, чем все остальные лошади вместе взятые, то теперь она иногда думала, что Рил вообще склонен читать её мысли. Ибо он стал вести себя так, словно понимал не только слова, но и каждый взгляд, каждое настроение девушки. Взяв привычку «отзеркаливать» Дину, конь порой удивлял всю семью Игнатовых. Например, если Дина одевалась в красное, то конь позволял одеть на себя уздечку и седло только красного цвета (после таких случаев Игнатовы убедились, что конь ещё и цвета различает вопреки научным сведениям о том, что зрение у лошадей чёрно-белое); если ей хотелось пить, то конь тоже шёл на водопой, если Дина заплетала себе косички, то Рилиан не отставал от неё – прикасался носом к волосам, потряхивал гривой и перегораживал проход до тех пор, пока ему тоже не заплетали косички. Дину это забавляло, но в то же время тем сильнее переживала она о предстоящей разлуке. Не могла она не беспокоиться и по другому поводу. Дина не была такой уж беспечной и зашоренной розовыми очками, чтобы не задумываться о том, почему она так привязана к этому коню. Да, она всегда любила лошадей, но в присутствии Рилиана в сознание всегда вкрадывалось странное впечатление. Дина не могла найти подходящих слов для точного его описания, но палитра испытываемых эмоций при этом окутывала со всех сторон примерно такая же, как в снах. Снах о любви…
Это было неправильно, это было неестественно, это было странно – но это было.
— Почему ты не человек? – сказала она ему как-то вечером на конюшне. Конь звучно заржал, вскинув голову, и был в этот момент похож на волка, поющего луне свою извечную песню.
Дней за пять до предполагаемого отъезда они ускакали в поле, где скошенное сено уже почти полностью было собрано в стога. Вечерело, и Дина, приведя в порядок свои хаотичные записи, сделанные накануне, прикидывала, сколько ещё можно полюбоваться закатом, чтобы успеть домой до окончательного наступления темноты. Внезапно накатили, обняли, закутали в невидимое покрывало волны неизъяснимой теплоты. По прошлому опыту Дина угадала, что Рилиан очень близко. Обернулась. Так и есть: конь стоял за её спиной. Дина печально улыбнулась.
— Надо же, как я тебя чувствую, — сказала она. Рилиан положил голову на её плечо. Взгляд Дины опять упал на зигзагообразный шрамик на его груди. «Шрам…шарм…Стоп». Эта мысль уже так давно завладела её сознанием, что стала больше, чем фантазией, по мотивам которой Дине хотелось написать рассказ или даже повесть. И… в конце концов, разве мир рухнет от того, что она просто скажет это вслух?.. Может – наоборот, перестанут приходить эти странные впечатления о том, чего на самом деле быть не может?..
— Рилиан, — проговорила Дина, обхватив голову коня ладонями. – Ты родился жеребёнком?
Медленное движение головы слева направо и обратно. Словно отрицание.
— Ты правда понимаешь человеческую речь?
Такое же медленное движение головой, только уже сверху вниз. Обычно он так кивал.
— Раньше ты… — Дина глубоко вздохнула, как перед парашютным прыжком, — был человеком?
Мигание. Кивок. Вздох.
«Что же это?.. Что же это происходит?.. Вот так, сразу – подтверждение всех немыслимых догадок?..» Дина заметила, что тяжело и часто дышит, как после бега. Остановиться бы, да невозможно…
Словно напоследок, словно прощаясь, Дина поцеловала коня в лоб и, окончательно шагая в пропасть, выдохнула:
— Ты Форел Вингсон?
Пространство вокруг потемнело, взвихрилось, скрутилось, сознание поплыло, и Дина обнаружила, что то ли засыпает, то ли теряет сознание, но, в общем, падает…
* * *
… Летела, летела сквозь чёрную пустоту… Дыхание выдиралось из груди резкими втягивающими струями вакуума… Иногда вокруг собиралась россыпь цветных искр. Они свивались в гигантскую длинную воронку, воронка превращалась в двойную, стремительно закручивающуюся вокруг стержневого остова спираль…
— Дина! Дина, очнитесь же! Вернитесь в себя… и в меня заодно!
Она открыла глаза. Цветная вихревая искристость в бархатной мгле быстро вытаивала из сознания. Воздух был прохладным и душистым, тени мягких сумерек шептались с угасающим закатом. А рядом находился незнакомый мужчина.
— Рилиан! – позвала Дина, оглядываясь в беспокойстве. Коня нигде не было видно. Она вскочила.
— Рилиан!! – закричала. Но поле было пустым до горизонта, не считая стогов сена.
— Дина, — мужчина встал и пытался повернуть её к себе, взяв за плечи.
— Где мой конь?! – возмущённо спросила Дина. – И кто вы, вообще…
Тут она осеклась. Вспыхнувший луч заката упал сбоку на его высокую, мощную, чуть сутуловатую фигуру, высветив и взгляд, и улыбку, и небольшой зигзагообразный шрам с левой стороны груди в глубоком вырезе чёрной рубашки…
7. 12. 2010 – 19. 12. 2010.
