Татьяна Михайлова || Стихи
Опубликовал: ViSor | рубрики: Новости, Поэзия, Творчество |Автор: Татьяна Михайлова
Четвёртая пятница
Мы молоденьких женщин не стали милее и краше,
Конкурентоспособных мы не отрастили колен,
И не пишутся письма, и слёзы не капают наши,
И весна нам не грязь, и дела нам не дрянь, и мужчины – не плен.
Мы по-прежнему редкие гости в дворцах и столицах
И для всех нуворишей — пожизненно не комильфо,
Но являем мы улице наши обычные лица,
Превращая толпу в свой неяркий естественный фон.
Мы живём между явью и снами, улыбкой и строчкой,
Между солнцем и ливнем, и вид наш небрежен и строг.
Погубить нас способно лишь мелкое счастье с отсрочкой.
Не любить нас грешно, а любить… да поможет вам Бог!
***
Как славно в юности бывало.
Теперь года не те: служу.
Пока ещё на двух хожу,
На задних, но осталось мало
От той, что лихо рифмовала
Годами бяки на мужчин
И оскорблений и морщин
На сон грядущий не считала.
Теперь, как в заоконном свете,
В душе холодная тоска.
Двусмысленности у виска
Нашёптывает голый ветер,
И только тусклый вечер ждёт
(День тоже тускл, но он короче),
Как, плечи подставляя ночи,
В него одежда упадёт.
***
«Привет!». Бег тёплых, как ладонь, мгновений,
И телефонный поиск простоты
На цыпочках вокруг местоимений.
Хотя и вы уже скорее ты,
Хотя и рифм расхристана оправа
(Чинить – обуза для привыкших глаз).
От пятки левой и до пятки правой
Менялось расстояние не раз.
Не то чтоб ортопеды подгоняли
Пространственный свой опус – костыли,
Нет, просто мы посильно сочиняли
(И посезонно) что и как могли.
…Наш диалог – не пиррова победа
Читателя — искателя побед.
В нём каждый – меньше собственного следа
В чужой душе, хранящей этот след.
И дождь смывает все следы, и тени,
И строчки (многих жаль: не повторить),
И души в новой жажде говорить
На ощупь ищут новые ступени.
Прикосновением ладоней росных
Лицо остудит вам неровный стих,
И жёсткая гаррота кольцевых
Рифм – вместо паутинки перекрёстных.
***
Он – в каждой песне, им от сердца спетой,
Иронизирующее дитя.
Игорь Северянин
Я обессилена теченьем плавным
И нежностью вечерних рифм и вод.
Но странен поэтический народ:
Он никогда не говорит о главном.
Вне собственных речей он во плоти
(Вне звука, вне метафоры, вне смысла),
Как радуга: в ладонях коромысло –
Попробуйте им воду унести.
И, формулы иных гармоний холя,
(Не стоит им искать корсет и гост),
Он сам себе и суд, и строгий пост,
Чистилище, соблазн и злая воля.
И воля добрая себе он сам.
Прикрыв глаза под Рильке и под утро,
Как с сумрачным названьем Брахмапутра,
Свой полусон несёт он по лесам.
Сезоны затянувшейся жары
Ему несносны и почти опасны.
Его глаза открыты и прекрасны
Лишь в ливень и в отсутствие игры.
Из слов он бусы, а не сети вяжет,
Его подтекстам имя легион,
И даже толстое досье не скажет
(Как что есть истина) Вам, что есть он.
***
Если всё ещё лето, так близок зачем горизонт
И так низок, зачем облака так нахмурены эти,
И зачем в моей сумке пылится прокуренный зонт,
И зачем мои мысли о лете и только о лете?
Если всё ещё юность, зачем так усталы глаза
(Каждый встреченный взгляд в них мольбою о помощи тонет),
И тревожит любая, едва надвигаясь, гроза,
И обычно весёлая рифма вздыхает и стонет?
Если всё ещё жизнь, почему не взахлёб, не взахлёб
Ни рокочущий хохот, ни происки рифм на конверте?
Уменьшается папки с бумагами розовый гроб,
Приближая к сумятице ливней, свободе и смерти.
Картинки с выставки
В огромный зал ведут следочки,
Где выставлен на склоне лет
Философ старый и поэт
В душе сединокудрый Дочкин.
Без алебард две старых девы
Струят хвалебные напевы
Вам прямо в уши, к косяку
Вас прижимает ветер шалый,
И будь ты взрослый или малый,
Сообразишь: судьба таскала
Не только к древнему Байкалу
Беднягу на его веку.
Бочком, пока не сбили с ног,
Пытаешься вперёд пробиться,
Где солнце всходит и садится,
Где ближе к русским уголок,
И падаешь в рассвет, в туман
И в пегость старческого века,
И понимаешь человека,
Почто он так бездарно пьян.
И благостный уходит взгляд
Через дерев стволы и кроны
Туда, где тихо и влюблённо
Тугие маковки горят.
И снова чувствуешь озноб
От смены света и сезона,
И в голубой пыльце озона
Впадаешь в голубой сугроб
(Крутой, как яйца на морозе).
Но взгляд скользит к увядшей розе
(Уж не ровесница ль она?!)
И далее, пока весна,
Она же осень — словом, грязь —
В лицо насмешливо не бросит:
Твой блёклый голос жизнь уносит, —
Звучи! Бодаясь и боясь, —
Живи! С дамокловым мечом
Не путай зов и трепет строчки.
А станет мерзко – веский Дочкин
Подставит полое плечо.
Урок французского
Мой ангел-хранитель расправил безветренно плечи,
Как крылья, и воду с бумаги смахнул без следа.
И тут же с нетронутых логикой губ (это радость и вечер!)
Послушно слетело короткое лёгкое «да».
Так я совершила огромного роста ошибку
(Как хомо любой – не последнюю и не одну).
Теперь вот, снимая с лица свою псевдоулыбку,
Учу я Французию – эту чужую страну.
Цвета ее флага – такие ж, как наши, дорожки
(Но к Богу – не в сторону: вряд ли случайный момент),
Изящных французок парфюмы и дивные ножки
Навек покорили мужской не слепой контингент.
Сюда по неписаным правилам жадной массовки
Текли разношёрстные полчища муз, как на бой,
И, не нарушая законов французской тусовки,
«Парле ву франсе?» — их приветствовал кучер любой.
Коллеге Казанцевой
В рабстве – равенство их, все – рабы, и никто не в обиде.
Наум Коржавин
Проснуться от желания проснуться
(Прекрасна жизнь!) и, время торопя
И кофе радостно себя губя,
В рабочий трёп с улыбкой окунуться.
Лоялен мой подслеповатый взгляд
(И слух) к асфальтным скрежету и духу
И каждую беззубую старуху
Приветить на дороге жизни рад.
Но всё быстрей сменяются сезоны,
И рифмы, и рабочие столы,
И не ослы еще, но не орлы
Уже, и не поэзия – фасоны.
И трусость – доблесть высшая всех стай –
Свершает по сердцам свой круг порочный,
Чтоб в час, забитый сверху как урочный,
Откозырять команде «налетай».
Прекрасен мир! В нём и неделя – мера
Всей жизни, сколько слов потом ни лей,
Молясь. Не потому ль сарказм Бодлера
Уместнее, чем простаков елей?!
Осенняя выставка
Павлу Урсу
Ноябрь простыл, охрип и посерел.
Всё меньше охры в рубище осеннем.
Вдали гуляют люди (воскресенье!),
Но скорбен абрис их фигур, и тел
Недавнее тепло в другом этюде
Не обволакивает, как весной.
И даже щучий хвост на плоском блюде
Пестрит осенней жидкой желтизной.
О да, художник – не разносчик пиццы
Или дистиллированной воды
(Сомнений и ночей без сна на лицах
Художников вы видели следы?!).
Подарим же и мы ему немного
Признанья, чтоб, как в сказке в день иной,
Ростки случившегося диалога
Ростком огня проклюнулись весной.
Портрет
А.Устьянцеву
Его голубые морщины-
Привет от невыцветших глаз.
Брутальные недомужчины
Его избивали не раз.
Намотаны годы – не нервы
На вёрсты сибирских дорог,
Но в бой он бросается первым,
Последним – на братский порог.
Отправит обидчиков к чёрту,
В нокаут, в бега, на тот свет…
Он вступится даже за мёртвых,
Когда среди мёртвых – поэт.
И сам он не парень-рубаха
(Паркетчик – живет, мол, и пусть):
Близки и ничтожная птаха
Ему, и вселенская грусть.
Уверенно и простовато
Растит он своё мастерство,
И средневековые латы
Мне слышатся в строфах его.
