Автор: Pinhead

Радиоволна

Юргенкранц сидел за дубовым столом в кабинете и пил кофе. Настроение его было прекрасным. Тонкая чашечка китайского фарфора взлетала к его губам стремительным посланцем обжигающей жидкости и так же быстро ныряла обратно на серебристую поверхность подноса. На среднем пальце левой руки вспыхивала звезда густо-синего сапфира отраженным блеском электрической лампочки из причудливого завитка светильника. Со стены позади стола взирал высокий пожилой человек с вытянутым лицом, одетый в костюм восемнадцатого века и держащий за поводок охотничьего пса. В глубине огромного кабинета возвышались резные шкафы из черного дерева, заполненные томами огромных форматов, сейчас не видимые в полумраке, освещаемом лишь небольшой лампой со стола Юргенкранца. Он переложил несколько листков ослепительно-белой бумаги из небольшой стопки в углу стола поближе к себе и принялся в который уже раз изучать сложные узоры тонких карандашных линий и размашистый почерк Броковича.

Покончив с кофе, удовлетворенно хмыкая в густые усы, Юргенкранц открыл инкрустированную коробку и достал длинную сигару. Вставив ее в серебряный резак в виде фигурки смерти со стальной косой, он одним движением снес сигаре кончик, основательно ухватил ее зубами и прикурил от огромной настольной зажигалки. Выпустив клуб дыма, тут же застлавшего освещенный участок комнаты голубоватыми колеблющимися слоями, Юргенкранц взял один из листков и, одобрительно покачивая головой, стал бормотать про себя что-то вроде: «Она оставила меня, лишь на два дня, лишь на два дня…» низким хрипловатым баритоном.

Чертов поляк был гением! В этом Юргенкранц ни на минуту не сомневался.

.

Экскурсия была скучна. Алиса не представляла, зачем вообще она согласилась сюда пойти. Если бы не настойчивость Аркаши, буквально силой потащившего ее в Рольфсбург, Алиса предпочла бы остаться в номере и изучать хронику галактических происшествий. Робот-экскурсовод рассказывал о каких-то банальных подробностях жизни старинных обитателей замка с такой значительностью, словно бы они являлись важными историческими открытиями. Алиса была удивлена, когда увидела, что Аркаша записал всю информацию, да еще и снял на камеру некоторые огромные унылые залы. На все настойчивые расспросы он лишь что-то бурчал в ответ. Ему свойственно было это погружение в себя, когда он гнался за важной идеей по лабиринту собственного изощренного мозга. В который раз Алиса вглядывалась в его сосредоточенное лицо, но видела только полуприкрытые круглые глаза и сжатые тонкие губы на бледной веснушчатой физиономии. Ей оставалось скучая вдыхать пахнущий сырым камнем воздух и пропускать мимо ушей факты с исторической свалки, каковой являлся Рольфсбург.

С тринадцатого века, когда был достроен замок, он много раз осаждался и еще чаще перестраивался. С того дня, как юный принц Конрадин подходил к его стенам в попытках вернуть Штауфенам императорскую корону, в стенах замка вряд ли остался хоть один камень. Судя по рассказам робота-экскурсовода, беспокойные дни Рольфсбурга кончились едва-едва на рубеже двадцать первого века, когда в нем случился последний крупный пожар. Пожалуй, это всё, что Алиса смогла запомнить из всей экскурсии. Она думала совсем о другом. Ее занимал один забавный казус, который ей предложили двое совершенно очаровательных естествоиспытателя вчера на конгрессе. Оба сильно напоминали сонных кур. Сейчас, вспоминая сколько времени она потратила, чтобы дослушать их беседу, Алиса улыбалась и думала, что долготерпение обычно вознаграждается. Ее вывел из состояния задумчивости громкий голос Аркаши. Обычно он так шумно изъяснялся только когда был крайне возмущен.

— Нет, нет, я настаиваю… — повторял он, строго нависая над приземистым роботом.

Алиса вовремя удержалась от недоуменного вопроса. Если Аркаша поймет, что она всё пропускала мимо ушей, он смертельно обидится. Он настоятельно просил ее быть повнимательней перед походом в замок. Но как тут быть внимательной, когда скука буквально висела в воздухе.

— Пока это невозможно, — отвечал робот по-немецки, отступая от такого настойчивого туриста, — там сейчас еще ведутся восстановительные работы. К тому же своды…

— Вы не понимаете! – Аракаша взмахнул руками. – Я приехал сюда специально, чтобы увидеть старые погреба.

«Вот оно что! – подумала Алиса. – Ситуация проясняется».

Она подошла поближе и взяла своего друга за рукав.

— Послушай, тебе не кажется, что мы лучше разрешим этот вопрос с администрацией музея?

— Да, да! – обрадовано затараторил робот. – Так вам и следует поступить. Я убежден, что администрация найдет какой-нибудь выход.

Аркаша покачал головой.

— Они просто ничего не понимают, — повторял он удрученно, — они не понимают, какого рода работы там следует вести.

Алиса открыла, было, рот, чтобы задать вопрос, но потом передумала, видя выражение лица Аркаши. Сейчас он всё равно ничего не сказал бы толком.

.

Положение Юргенкранца было щекотливым. Он знал, что рискует, доверяясь изобретателю, но отказать сейчас Броковичу в помощи значило потерять его. Не в этот год, так потом, рано или поздно поляк своего добьется. Со своим бешеным темпераментом он отыщет того, кто согласится финансировать его установку. Университетское образование в два счета доказало Юргенкранцу, что изобретение Броковича – это нечто, доселе невиданное. Он не прогадал, когда искал для себя исполнителя собственной давней мечты. Непризнанный гений из Краковского университета сделал даже больше, чем того хотел сам Юргенкранц. Именно это-то его и пугало. Брокович запросил на изготовление действующего образца такие фонды, что у Юргенкранца перехватило дух. Он никак не ожидал, что проект потребует столь серьезных вложений. Ему пришлось бы привлекать средства, изымая их из оборота. Всего свободного капитала семьи не хватило бы. А оборотные деньги – корова священная! Акционеры набросятся на него с оскаленными физиономиями. Если он поставит на Броковича, то может всё потерять. Но если он не поставит на него, Брокович сам поставит на другого, а это будет еще страшнее. Тогда всю оставшуюся жизнь Юргенкранца затерзают мысли о том, что он отказался от дела, которое может обессмертить его имя, от собственной мечты, лелеемой с самого детства.

Юргенкранц нервно зашагал по кабинету, поджав губы и сложив руки за спиной.

.

Последующие два дня Аркаша оставил Алису в покое. Он пропадал где-то в самом замке и его окрестностях, перепоручив Алисе и свои дела. Она понимала, что лишь необходимость толкнула Аркашу на такой шаг. Кто-то же должен был представлять их школу на конгрессе. Только поэтому Алиса была на время избавлена от скучных походов по развалинам и беготни по дирекциям музеев. Она с головой погрузилась в бурную жизнь конгресса, видя Аркашу только вечером в гостинице, когда он прибегал буквально за полночь и без сил сваливался у себя в номере на незастланную постель. Алиса, зная своего друга, прекрасно понимала, насколько бесполезно его упрекать или воспитывать тогда, когда он загорался очередной безумной идеей. Она предпочитала выждать момента разочарования. После него ему некуда будет пойти с жалобами на жизнь, кроме как к ней. Вот тогда она и выскажет всё, что о нем думает. А пока Алиса занималась своими делами, а Аркаша – своими.

Временами, заходя в его номер, она видела на его столе кипы пластикатов с выкладками по радиофизике и истории Германии. Они лежали вперемешку друг с другом, и Алиса никак не могла уяснить для себя никакой связи. Когда же однажды вечером Аркаша заказал в Берлинской библиотеке подборку древних полицейских хроник, она вообще перестала что-либо понимать. Ее уже понемногу стало тревожить чересчур длительное увлечение своего друга. Аркаша, в отличие от того же Пашки, обладал двумя замечательными качествами. Он необыкновенно грамотно умел отделять полезную информацию от бесполезной и мог признавать собственные ошибки, если уж они случались. Пойди он по ложному следу, наверное, уже охладел бы к своей идее. Алиса подумала, что пора ей тоже познакомиться поближе с тем, что так заинтересовало аналитический ум ее друга.

.

Больше всего проблем Юргенкранцу доставил котлован. Территория была, конечно, его собственностью, но кто бы ему позволил копать под историческим замком?! Земельный парламент стер бы его в порошок, просочись к ним хоть капля сведений о ведущихся работах. Всё приходилось делать в глубокой тайне. Специальная шахтерская техника была заказана по частям и собрана уже на месте. Замок окружили тройным кольцом охраны, чтобы ни одна живая душа не подобралась к нему слишком близко и не услышала шум работающих механизмов. Вынутый грунт вывозили в крытых грузовиках, вместо самосвалов, засыпав его предварительно в контейнеры. В самый разгар работ по древним стенам пошли трещины, и пришлось укреплять основание, лишенное привычного фундамента.

Когда стены котлована были забетонированы, и Юргенкранц решил, что основная нервотрепка позади, от главного инженера проекта начали поступать заявки, которые заставили финансиста хвататься то за голову, то за сердце. Одного серебра на изготовление установки ушло больше тонны, золота – около трехсот килограммов, не говоря уж о целой куче редкоземельных металлов, мировая добыча некоторых из них исчислялась несколькими килограммами в год. Только безграничная вера в Броковича вынудила Юргенкранца довести проект до конца. И когда ему доложили, что установка собрана и готова к испытаниям, он почувствовал нечто вроде гордости за собственную непреклонность, позволившую ему осуществить мечту всей своей жизни. Это было сделано с опозданием на полгода, когда уже появились первые признаки беспокойства у семьи, владевшей основными фондами. Кто-то стал задавать неудобные вопросы и промедли строители еще на месяц-другой, у Юргенкранца могли появиться серьезные неприятности. Но, кажется, и в этом судьба ему благоволила.

.

— Так, — сказала Алиса, ловя Аркашу за рукав, — немедленно признавайся, в чем дело. Иначе я вынуждена буду принять меры.

Он, конечно, попытался вырваться. Но, увидев непреклонность в Алисином взгляде, с видимым усилием подавил желание бежать туда, куда он собирался бежать и улыбнулся.

— Похоже, я достаточно испытывал твое терпение, не так ли?

— Именно так. Ты меня беспокоишь своим поведением. Ты же не Пашка, в конце концов.

— Ладно, чтобы не тратить ни свое, ни твое время, сразу возьму быка за рога. Алиса, я редко берусь за что-то, что уже было кем-то проработано. Вот и в этот раз я думал, что первый дошел до этой идеи. Каково же было мое удивление, когда я услышал, что еще в конце двадцатого века кому-то придет в голову не просто теоретически разработать, но и попытаться осуществить попытку выловить и записать голоса из коллективного Бессознательного всего человечества.

— Это именно то, что я расслышала?

Аркаша хитро уставился на нее.

— Если ты сейчас скажешь, Алиска, что я уподобляюсь Гераскину, наш разговор окончен.

Алиса покачала головой. Почему это ее друзья мужского пола взяли в последнее время привычку постоянно шантажировать ее?

— Ну ладно, — она вздохнула, — я не буду тебе цитировать авторитетов. Рассказывай дальше.

— Разумеется, мне известны теоретические работы последнего десятилетия. Я знаю, что это невозможно, так сказать, впрямую. Но я придумал обходной путь. Всё на свете оставляет следы. В нашем случае мне пришло в голову поискать такие следы среди радиоволн. Среди радиофона, который окружает Землю. Не может ли оказаться так – подумал я – что этот фон где-то искажается воздействием личности человечества. В конце концов, это же всего лишь физические процессы.

— Ты думаешь, ты первый, кому в голову пришла такая мысль?

— Вот. Вот именно. Я-то думал, что я первый. Какого же было мое удивление, когда я прочитал какую-то странную статью некоего поляка, жившего в конце двадцатого века, и про которого неизвестно практически ничего, кроме того, что он погиб при каком-то происшествии в Германии. По мере моих розысков я и вышел на этот самый Рольфсбург, от которого у тебя аллергия, Алиска.

— И что?

— А то, что в Рольфсбурге в конце двадцатого века проводились неизвестные исследования. И я подозреваю, что эти исследования напрямую относились к моей теме. Известно, что в тысяча девятьсот девяносто девятом в замке произошел взрыв и пожар. Я уже битую неделю пытаюсь добиться раскопок в обвалившейся части подвалов замка.

.

Юргенкранц, конечно, и раньше видел Резонатор, он видел его на всех стадиях сборки, но в первый раз он увидел его работающим. Это зрелище восхитило и ужаснуло его одновременно. Нельзя было не восхититься, глядя на вращающуюся с бешеной скоростью огромную конструкцию, состоящую из множества вложенных друг в друга фрагментов сфер, внутри которых угадывался отполированный серебряный диск, наполнявший весь грандиозный подвал под замком тонким звоном, который ощущался не только ушами, но и всем телом, как едва заметная вибрация. Казалось, что вот-вот балки, поддерживающие потолок помещения, не выдержат этого и рухнут, всем весом нависающего сверху древнего камня навсегда похоронив смелых экспериментаторов.

Если бы не острая необходимость строжайшей секретности, и не условие Броковича возводить аппарат обязательно на определенной глубине, Юргенкранц, конечно же, выбрал бы другое – менее опасное место. Но выбора у него не было. Он пошел на риск и риск себя оправдал. Резонатор был собран и даже работал на холостых оборотах. Оставалось испытать его в нужном режиме.

Они спустились в подвал девятого октября. Шесть человек, одетые в одинаковые лабораторные халаты и переполненные странным волнением. Металлическая лесенка, кольцом опоясывавшая шахту с Резонатором, привела их к нависавшей над ним застекленной платформе с пультом управления. Толстые кабели с металлической оплеткой сквозь потолок кабины управления уходили вверх, в зал с компьютерами, которым предстояло анализировать результаты полученных данных. Звон Резонатора в этом месте напоминал уже плохо заглушаемый визг.

Брокович отдал команду ассистенту, чтобы тот подал дополнительное напряжение на электромагниты, а сам по очереди установил все регуляторы в рассчитанное им положение. Юргенкранц попытался раскурить сигару, но понял, что от волнения не может даже извлечь пламя из зажигалки. Ему помог охранник, который чиркнул своей, спокойно подождал, пока его шеф справится с внезапно ставшим таким трудным процессом раскуривания, а потом уселся в углу на складной стул, сложив руки на груди.

«Надо подождать три минуты», — бросил Брокович, сверяясь с какими-то обрывками бумаги с криво, от руки набросанными таблицами. Девушка ассистент вглядывалась в экран, на котором плавная синусоида постепенно теряла свою кривизну.

Когда три минуты миновали, тесная кабинка уже была густо заполнена сигарным дымом. Ничего не происходило. Брокович давно уже включил динамики, но из них раздавался равномерный глухой шум, который даже не заглушал звона Резонатора. Синусоида на экране практически стала прямой.

«Сделай погромче», — буркнул Брокович, продолжая ковыряться в своих записях.

Шум усилился, после того, как ассистент двинул ползунок вверх, но это был тот же самый шум, без всяких признаков осмысленной информации.

— Что-то не так? — наконец решился спросить Юргенкранц, когда прошло уже пять минут.

Брокович только махнул рукой и начал судорожно что-то писать на обратной стороне уже изрядно засаленных листков. Он отвлекся всего один раз на выкрик ассистенту: «Не трогай регуляторы!», когда тот попытался подправить один из них.

— Может быть, попробуем другой режим? — предложила девушка по истечении еще десяти минут.

— Нет! – отрезал Брокович, не отрываясь от листка, — если бы я не был уверен в расчетах, стал бы я закручивать такую круговерть.

Юргенкранц, при слове «круговерть», бросил взгляд через стекло на вращающийся Резонатор, и впервые ему стало нехорошо от мысли, что всё это может оказаться напрасной тратой сил и денег.

— А если увеличить скорость? – услышал он собственный голос, изрядно ослабевший от волнения. Ему показалось, что Брокович сейчас огрызнется, так же, как и на другие замечания.

Но тот вдруг поднял на него глаза и внимательно посмотрел на Юргенкранца так, словно видел его впервые.

— Скорость… — пробормотал он.

«Да, скорость», — повторил Брокович и встал с места, отложив бумажки.

— Софи, увеличьте скорость.

— Насколько?

— На четверть для начала.

.

— Что ты собираешься делать, если найдешь то, что хочешь найти?

— Как что? Разумеется, изучу всё, что осталось.

— А если ничего не осталось?

— Не беда. Я смог таки добраться до схемы устройства. Пришлось перелопатить массу документов, в том числе полицейских. В двадцатом веке, конечно, не было возможности сделать подобный аппарат компактным, но я подключу всю мощь современной технологии и изготовлю аналог у нас в лаборатории.

— Я вижу по твою настрою, Аркаша, что отговорить тебя не удастся.

— А зачем меня отговаривать? Разве это не будет самым грандиозным открытием со времен изобретения колеса?

— Скажи мне, а что ты собираешься услышать, ну… если тебе удастся осуществить свой замысел?

— Разве это имеет какое-то значение?

— А разве нет? Думаю, что ничего хорошего из этого в любом случае не получится.

— С каких пор, Алиска, ты стала врагом прогресса?

— Да ничего я не стала! Никаким врагом! Просто мне кажется, что ты вторгаешься туда, куда не следует. Почему-то мне так кажется и всё. И еще… Я не могу сейчас сформулировать, но твоя идея с радиоволнами мне не нравится еще по какой-то причине. Чисто логической. Когда мысль оформится, я тебе обязательно сообщу. Что-то тут не так.

— Я вижу, Алиса, — обиженно сказал Аркаша, — что ты перестала доверять моему научному чутью.

— А я вижу, что кого-то это чутье уже один раз подвело. Кого-то в конце двадцатого века.

.

Скорость вращения возросла уже в два раза. Полусферы все целиком слились в один дрожащий плохо различимый шар, а звук из звонкого «ззззззз» перешел в протяжный «ииииии» на грани слышимости. Из динамиков шел равномерный гул и шорох.

Первой услышала это девушка ассистентка. Она вдруг оторвала взгляд от экрана и уставилась прямо в динамик.

— Вы это слышите? – спросила она сперва тихо, а потом повторила еще раз громко, почти выкрикнула.

В тот же самый момент это, видимо, услышали все.

Из динамика, сквозь шум и треск пела женщина. На одной ноте, абсолютно монотонным и лишенным всякого выражения голосом. Юргенкранц вдруг почувствовал, как тонкий ручеек холодной жути скатился по его спине. Все вокруг замерили, как статуи. Даже охранник на стульчике в углу резко наклонился вперед, да так и остался в неудобной позе, уставившись в пространство.

Первым опомнился Брокович. Он бросился к регулятору и повысил громкость. Почти ничего не изменилось. Громкость и так уже была почти на самом пределе.

— Ей, вы там, — крикнул поляк в микрофон связи, — в центре! Вы пишете?

И даже еще не получив ответа он жестом показал ассистенту, чтобы тот увеличил скорость вращения Резонатора.

По мере того, как Резонатор плавно разгонялся, голос из динамика становился всё громче. Юргенкранц почувствовал, что он вызывает у него невероятное беспокойство. Голос не прерывался ни на одну секунду, не менялся, он был похож не на песню, а на растянутый в бесконечность фрагмент вопля, одна вырванная нота, обточенная и изъятая из массива звуков.

Похожие ощущения испытывали все на узкой платформе, висящей над фантастическим Резонатором. Юргенкранц видел, как всё больше кривится один из ассистентов Броковича, а девушка уже явно собиралась удариться в нешуточную панику.

— Еще быстрее! – поляк крутанул ладонью в воздухе. Его глаза лихорадочно сверкали, и казалось, что он единственный из шести, кто действительно жаждет продолжения эксперимента.

— Быть может, продолжим в следующий раз? — осмелился возразить один из ассистентов, тот самый, что кривил лицо.

— Какого черта?! Нет. Скорость.

Юргенкранц с трудом встал и положил руку Броковичу на плечо. Он чувствовал, что его ноги трясутся.

— Быть может и правда… — начал он.

— Послушайте, Людвиг! – прервал его Брокович, повернувшись с выражением непоколебимой решимости на лице, — вы вложили сюда столько денег, что поздновато отступать на полдороги. Вы же знаете, что если мы сейчас остановим Резонатор, снова его запустить не получится. По крайней мере, в ближайший год. Мы должны получить исчерпывающие данные сейчас, пока вы еще в состоянии сохранять тайну. Потом будет поздно!

Юргенкранц сжал зубы и опустился обратно в кресло. У него и вправду не было иного выхода.

Голос вдруг резко увеличил интенсивность, дойдя почти до совершенно невыносимой величины, потом разом исчез, и наступила гробовая тишина. Больше ни шума, ни треска не доносилось до их ушей. Только Резонатор продолжал свое пение, сотрясая широкий цилиндр шахты.

.

Алиса лихорадочно листала учебники, пытаясь понять, что же ей так не нравится в идее Аркаши. Почему-то именно сказанная им фраза «всё на свете оставляет следы» внушала ей особенное беспокойство.

Прошло несколько дней, прежде чем она сообразила, чего так боится, но к этому времени Аркаша уже улетел в Москву. Когда она, переполненная дурными предчувствиями, провидеофонила ему домой, ей дали адрес Центральной больницы.

Коллективное Бессознательное всегда одномоментно, поэтому нет никакой возможности прикоснуться к нему приборами. Особо чувствительные люди могут ощущать его, но только лишь потому, что являются его частицами. Во всем остальном это что-то, что существует и действует здесь-и-сейчас, не распространяясь на прошлое и будущее. А следы? Если такие следы могут оставаться на чем-то, что как гибкая форма отразит их очертания, то не будут ли подобные искажения нести в себе мыслящую компоненту того, чем они были когда-то? Возможно ли такое, что эти обрывки, клочки, особенно те, что сохранили законченную структуру, продолжат свое существование, развиваясь и видоизменяясь, по мере того, как радиоволна несет их в пространстве, подобно тому, как морская волна несет на своих плечах потерпевших кораблекрушение несчастных, отчаявшихся спасти и наполненных смертной тоской. Что услышит смельчак, решившийся выслушать их рассказ? И насколько далеко может уйти от нашего привычного сознания то, что много тысяч раз было отражено и искажено радиоволнами, пляшущими между почвой и ионизированными слоями атмосферы?

Когда Алиса задала себе эти вопросы, она подумала, что человеческая любознательность всё-таки должна иметь некоторые границы. Иначе то, что называется человеком, может получить слишком чувствительный удар именно там, где оно совершенно не научилось себя защищать.

Направляясь по пружинящей дорожке, перекинутой в разверзнутый зев сплинтера, наполненная досадой и сожалениями, Алиса корила себя за то, что не смогла вовремя остановить друга. Или хотя бы пройти с ним до конца путь его научной одержимости. Но по привычке надеялась, всё же, что обойдется.

.

Эта разом наступившая тишина была, кажется, еще тяжелее звучавшего пения. Люди на платформе почувствовали, как будто откинулся некий полог, скрывавший то, что раньше находилось под плотной завесой шумов. Как будто пение было последним предупреждением, рубежом, отделявшим их от чего-то гораздо более страшного.

Несколько секунд тишины показались длинными, словно часы. Кто-то шумно вздохнул, решив, что всё закончено. В этот момент из динамика прозвучало:

— Хстар!

Юргенкранц увидел, как Софи, молодая ассистентка Броковича, сползает на пол. Он видел это, как в замедленном кино, но даже не сделал ни малейшей попытки помочь ей. Холодный ужас сковал его с головы до ног. Ужас, который внушал голос, произнесший это самое «хстар» в повисшей тишине шахты. Как будто кто-то пытался выговаривать слова сквозь узкую трубку.

— Хстар ытесыпиваюищ. Ардтурандру! Урагтх хстар ндрууж им.

Краем глаза Юргенкранц увидел, что лицо его охранника стало белым, как полотно. Но только краем глаза. Он не мог пошевелить ни одним мускулом. В этот самый момент он ощутил, что возвращается в детство. В то время, когда ему было пять лет, а мир вокруг казался огромным, неизученным и полным потаенных опасностей. Этот голос мог принадлежать только тому миру – неуправляемому, скрытому и нависавшему над всяким, кто посмел покинуть уют домашних стен.

Голос замолчал на секунду, а потом начал опять, с новой силой:

— Ыыпнон! Црордарда аш хнофтшант аш лунд. Грхатр щемыдтномыю царт…

— Господи, выключите! Выключите ЭТО! – истерично завизжал один из ассистентов.

За исключением девушки, лежащей на ребристом полу, каждый в комнате мог в любой момент остановить Резонатор, просто отключив электромагниты. Но ни у кого не оказалось для этого сил. Застигнутые врасплох смертельным ужасом, люди замерли на своих местах, внимая нарастающей мощи голоса.

Его тембр всё изменялся, становился отрывистей, ниже и как будто приобретал угрожающие ноты.

— Уурднт рорш!..

Юргенкранц вдруг вспомнил, что вовсе не молод. Что его сердце колотится с бешеной скоростью. Что врачи настрого запретили ему экстремальные нагрузки. Он с трудом повернул голову и прохрипел охраннику:

— Выключи…

Только после того, как он смог произнести это, он понял, что охранника нет на своем месте. Юргенкранц несколько раз моргнул, убедившись, что глаза не обманывают его. И растерянно уставился в открытую настежь дверь кабины управления. Он разом потерял возможность делать хоть какие-то разумные заключения. А тут еще этот голос, который продолжал нестись над ними, всё быстрее и всё жестче твердя жуткие фразы, которые становились всё более и более трудно выговариваемы. Согласные стучали по его голове, как молоточки в часовом механизме. Он вдруг закашлялся, перегнулся пополам и почувствовал, что падает.

Перед глазами вдруг оказались рубчики металлического пола. Краска, недавно нанесенная, еще не успела исчезнуть с них, стертая подошвами. Юргенкранц попробовал оттолкнуться от них, от пола, холодящего ладони, но тело вдруг стало таким тяжелым, как куль с цементом. В груди как будто зашевелился гиппопотам, давящий на ребра изнутри и не дающий глубоко вздохнуть. Лекарство было во внутреннем кармане пиджака, но он не мог пошевелиться, чувствуя, что стоит ему ослабить одну из рук, и он рухнет на пол, прижмется к нему собственной щекой, а рубчики отпечатаются на ней уродливыми следами.

Вокруг различался какой-то жуткий шум, что-то похожее на крики и схватку, но не было ни сил, ни возможности понять, что происходит. Наконец одна подробность заставила его приподнять голову. Ему вдруг показалось, что звучащий из динамиков голос как будто изменил свой тембр. Юргенкранц тупым взглядом уставился на лежащего рядом с ним ассистента. Его горло было разорвано, на носу виднелись отчетливые следы зубов. Кровь, залившая белый халат, тонкой струйкой подбиралась к Юргенкранцу. Он поднял глаза выше и увидел Броковича. Его губы двигались. Юргенкранц попытался разглядеть, что означает это движение, и это удалось ему почти сразу. Брокович повторял слова голоса. Нет, не повторял. Он твердил их хором. Так, словно стал еще одним динамиком. Казалось, ему не было никакого дела до происходящего вокруг. До тел, разбросанных рядом в причудливых позах. Его голос то опускался до басовитого бормотания, то рвался наружу тонким фальцетом, а руки лихорадочно крутили регуляторы.

Каким-то шестым чувством Юргенкранц понял, что Брокович увеличивает скорость. В системе не было никаких предохранителей. Не было времени создавать их, да и пользоваться Резонатором на предельных нагрузках никто не собирался. Юргенкранц знал, что мощности миниэлектростанции замка гораздо выше возможностей Резонатора. Рано или поздно случилось то, что должно было случиться. Удар, казалось, разодрал шахту на клочки. У Юргенкранца едва не лопнули барабанные перепонки. Кабину тряхнуло и сорвало с одного из креплений. Он покатился по полу, вместе с лежащими на нем телами и едва не вывалился в распахнутую дверь. Брокович удержался на ногах каким-то чудом, схватившись за пульт обеими руками. Несмотря на то, что ужасный голос из динамика замолк тотчас, как разрушился Резонатор, он продолжал твердить «хстар, хстар, хстар» задыхающимся голосом. Между тем, шахта вздрогнула еще раз. Осколки Резонатора, разлетевшиеся во все стороны, как шрапнель повредили несколько балок верхнего перекрытия. Потолок просел и начал сыпаться внутрь, увлекая за собой бетонированную кромку шахту. Вся компьютерная лаборатория, расположенная вокруг шахты, стала сползать внутрь, как в воронку.

Ни крики людей, ни адский скрежет, ни хлопки лопающейся арматуры не могли отвлечь Юргенкранца от чувства облегчения, которое он испытывал в этот момент. Он безразлично наблюдал, как куски бетона пролетают мимо кабины, болтавшейся у стены на одном креплении, и думал, что всё закончилось в конечном итоге не так плохо, как могло бы. Его любознательность дорого ему обошлась, но эта цена – ничто, по сравнению с тем, что они могли бы выпустить наружу. Поток его размышлений прервала обрушившаяся стенка шахты, вместе с последним креплением увлекшая кабину с Юргенкранцем на самое дно.

.

Коридоры больницы поразили Алису тишиной. Через глухие белые двери не проникало ни звука. Она шла по мягкой синтетической дорожке, мимо шелестящих роботов, мимо вечно спешащих медработников и старалась не тревожить своими шагами эту тишину. До четвертого корпуса она добралась минут за десять, миновав похожий на лабиринт терапевтический и педиатрию. У дверей висела табличка ИПП. То, что первое «И» – это институт, Алиса поняла. Что такое «ПП», она не хотела даже гадать.

Она показала служебному автомату свою карточку посетителя и направилась налево, как ей объяснили в регистратуре. Налево был достаточно узкий коридор, закончившийся лифтом. В лифте была только две кнопки – «G» и «-1». Она нажала «-1».

Она услышала звуки, уже когда двери лифта открылись. Она так привыкла к тому, что посторонние шумы не вмешиваются в больничную жизнь, что сразу прислушалась. Но разобрать отсюда было ничего не возможно. Она пошла по направлению этих звуков и вскоре начала понимать, что это человеческий голос. Мимо прошли два высоких доктора, негромко о чем-то переговариваясь. Один из них посмотрел на Алису, как ей показалось, изучающим взглядом. По мере того, как она приближалась, голос становился ей всё более знакомым. Она пока не хотела этому верить, но уже начала с внутренним страхом осознавать, что посещение больницы окажется гораздо более тяжелым, чем ей представлялось. В конце концов, она остановилась перед дверью с номером 09. Такой же белой дверью, как и все в этой больнице. Голос доносился именно оттуда. И знакомый нотки этого голоса вовсе не делали более понятными звуки, которые он издавал. Алиса открыла дверь.

И оказалась в лаборатории. Лаборатория была небольшой, но вмещала в себя сразу много всего. Вдоль стен угнездились приборы самых причудливых форм. Дальняя часть помещения была огорожена большой стеклянной стеной от пола до потолка. Перед ней столпились четыре человека. Две женщины и двое мужчин. Они не обсуждали, не спорили. Они просто смотрели и слушали. Да, они слушали. То, что происходило за стеклянной стеной.

Если бы Алисе просто прокрутили запись голоса и сказали бы, что это голос ее друга, она бы подумала, что это дурная шутка. Но глаза – ее глаза не могли ее обманывать. Перед ней был ее друг (она специально подошла поближе на негнущихся ногах). Аркадий Сапожков, несостоявшийся гений, твердил и твердил голосом, похожим на самый ужасный сон.

— Грхатр щемыдтномыю царт! Хстар ытесыпиваюищ! Ндрууж им вдректвайт… Хстар, хстар, хстар!

Pinhead.

2001-2008.

Запись опубликована on 18.01.2008 at 22:59 и находится в категории Новости, Проза, Творчество. Вы можете читать комментарии, используя RSS-ленту. Вы можете оставить комментарий, или отправить трекбек с Вашего сайта.