Просто хорошее стихотворение....

[Ovod]

Владимир Солоухин

О, глаза чистоты родниковой

У глаз у твоих чистоты родниковой,
Над ними, где бьется огонь золотой,
Забудусь я, как над водой ручейковой,
Задумаюсь, как над глубокой водой.

Тебе я кажусь мешковатым влюбленным,
Что молча вздыхает, влюбленность храня.
Зачем я хожу к омутам отдаленным,
Ни разу еще не спросили меня.

Зачем я походкой почти торопливой
Сквозь мусор предместий шагаю туда,
Где красное небо и черные ивы
Полощет и моет речная вода?

Сетей не бросаю, лозы не ломаю,
Не порчу цветов на прибрежном лугу,
Кувшинок не рву и стрекоз не сбиваю:
Сижу и молчу на крутом берегу.

Один на один с глубиною тревожной,
С речным лепетаньем один на один.
«Чего он приходит — понять невозможно,
Мужчина, доживший почти до седин?»

«Ах, все они, знаете ль, тронуты ветром,
Догадки особые здесь не нужны…»
Но стоит! Но стоит пройти километры,
Чтоб кануть в спокойную власть глубины!

По мусорным ямам, по травам спаленным,
Где дремлют кузнечики, тонко звеня…
Зачем я хожу к омутам отдаленным,
Ни разу еще не спросили меня.

О, глубь, о, глаза чистоты родниковой!
Над ними, где бьется огонь золотой,
Забудусь я, как над водой ручейковой,
Задумаюсь, как над глубокой водой.

Отправлено спустя 4 дня 27 минут 12 секунд:
Юрий Левитанский

Как зарок от суесловья, как залог
и попытка мою душу уберечь,
в эту книгу входит море — его слог,
его говор, его горечь, его речь.

Не спросившись, разрешенья не спросив,
вместе с солнцем, вместе в ветром на паях,
море входит в эту книгу, как курсив,
как случайные пометки на полях.

Как пометки — эти дюны, эта даль,
сонных сосен уходящий полукруг…
Море входит в эту книгу, как деталь,
всю картину изменяющая вдруг.

Всю картину своим гулом окатив,
незаметно проступая между строк,
море входит в эту книгу, как мотив
бесконечности и судеб и дорог.

Бесконечны эти дюны, этот бор,
эти волны, эта темная вода…
Где мы виделись когда-то? Невермор.
Где мы встретимся с тобою? Никогда.

Это значит, что бессрочен этот срок.
Это время не беречься, а беречь.
Это северное море между строк,
его говор, его горечь, его речь.

Это север, это северные льды,
сосен северных негромкий разговор.
Голос камня, голос ветра и воды,
голос птицы из породы Невермор.

[Н. Светлов]

Юрий Левитанский

Очень хорошо!

[ZYOBRA_70]

В ПАМЯТЬ РЕВОЛЮЦИОНЕРА
Прошёл неясный разговор
как по стеклу радара,
что где-то там погиб майор
Эрнесто Че Гевара.
Шёл этот слух издалека,
мерцая красным светом,
как будто Марс сквозь облака
над кровлями планеты.
И на газетные листы
с отчётливою силой,
как кровь сквозь новые бинты,
депеша проступила.
Он был ответственным лицом
отчизны небогатой,
министр с апостольским лицом
и бородой пирата.
Ни в чём ему покоя нет,
невесел этот опыт.
Он запер - к чёрту! - кабинет
и сам ушёл в окопы.
Спускаясь с партизанских гор,
дыша полночным жаром,
в чужой стране погиб майор
Эрнесто Че Гевара.
Любовь была, и смерть была
недолгой и взаимной,
как клёкот горного орла
весной в ущелье дымном.
Так на полях иной страны
сражались без упрёка
рязанских пажитей сыны
в Испании далёкой.
Друзья мои! Не всё равно ль -
признаюсь перед вами, -
где я свою сыграю роль
в глобальной грозной драме!
Куда важней задача та,
чтоб мне сыграть предвзято
не палача и не шута,
а красного солдата.
Ярослав Смеляков

[ZYOBRA_70]

[максим]

Пронзительно...
Вспомнились еще стихи Рождественского

Роберт Рождественский
Памяти Хемингуэя

Уходят, уходят могикане.
Дверей не тронув.
Половицами не скрипнув.
Без проклятий уходят.
Без криков.
Леденея.
Навсегда затихая.Их проклинали лживо,
хвалили
лживо.
Их возносили.
От них отвыкали…
Могикане
удивлялись и жили.
Усмехались и жили
могикане.
Они говорили странно,
поступали странно.
Нелепо. Неумно. Неясно…И ушли,
не испытав страха.
Так и не научившись
бояться.
Ушли.
Оставили ветер весенний.
Деревья,
посаженные своими руками.
Ушли.
Оставили огромную землю,
которой очень нужны
могикане.

[Нгаан]

Не знал, что Хемингуэй был могиканеном. Я думал, что он из другого племени.

[ZYOBRA_70]

Не знал, что Хемингуэй был могиканеном.

все мы тут немножко лошади могикане, хех...

[максим]

Не знал, что Хемингуэй был могиканеном. Я думал, что он из другого племени.

— Люди лениленапе! — сказал он.— Мой род — опора вселенной! Ваше слабое племя стоит на моем панцире! Разве огонь, разведенный делаварами, может сжечь сына моих отцов? — добавил он, гордо указывая на простой герб у себя на груди.— Кровь, берущая начало из такого источника, погасила бы ваш костер. Мой род — праотец всех племен!

- И все-таки ты из племени пикинджаба, Гэсс
- Видишь ли, я из Гарлема..
- Я же говорил, из племени.

phpBB [video]

https://youtu.be/o1pWpU5-LbA?t=5239

-Все мы дикари, покрытые тонкой оболочкой цивилизации

[ZYOBRA_70]

Я ЭТО ВИДЕЛ!

Можно не слушать народных сказаний,
Не верить газетным столбцам,
Но я это видел. Своими глазами.
Понимаете? Видел. Сам.

Вот тут дорога. А там вон - взгорье.
Меж нами
вот этак -
ров.
Из этого рва поднимается горе.
Горе без берегов.

Нет! Об этом нельзя словами...
Тут надо рычать! Рыдать!
Семь тысяч расстрелянных в мерзлой яме,
Заржавленной, как руда.

Кто эти люди? Бойцы? Нисколько.
Может быть, партизаны? Нет.
Вот лежит лопоухий Колька -
Ему одиннадцать лет.

Тут вся родня его. Хутор "Веселый".
Весь "Самострой" - сто двадцать дворов
Ближние станции, ближние села -
Все заложников выслали в ров.

Лежат, сидят, всползают на бруствер.
У каждого жест. Удивительно свой!
Зима в мертвеце заморозила чувство,
С которым смерть принимал живой,

И трупы бредят, грозят, ненавидят...
Как митинг, шумит эта мертвая тишь.
В каком бы их ни свалило виде -
Глазами, оскалом, шеей, плечами
Они пререкаются с палачами,
Они восклицают: "Не победишь!"

Парень. Он совсем налегке.
Грудь распахнута из протеста.
Одна нога в худом сапоге,
Другая сияет лаком протеза.
Легкий снежок валит и валит...
Грудь распахнул молодой инвалид.
Он, видимо, крикнул: "Стреляйте, черти!"
Поперхнулся. Упал. Застыл.
Но часовым над лежбищем смерти
Торчит воткнутый в землю костыль.
И ярость мертвого не застыла:
Она фронтовых окликает из тыла,
Она водрузила костыль, как древко,
И веха ее видна далеко.

Бабка. Эта погибла стоя,
Встала из трупов и так умерла.
Лицо ее, славное и простое,
Черная судорога свела.
Ветер колышет ее отрепье...
В левой орбите застыл сургуч,
Но правое око глубоко в небе
Между разрывами туч.
И в этом упреке Деве Пречистой
Рушенье веры десятков лет:
"Коли на свете живут фашисты,
Стало быть, бога нет".

Рядом истерзанная еврейка.
При ней ребенок. Совсем как во сне.
С какой заботой детская шейка
Повязана маминым серым кашне...
Матери сердцу не изменили:
Идя на расстрел, под пулю идя,
За час, за полчаса до могилы
Мать от простуды спасала дитя.
Но даже и смерть для них не разлука:
Невластны теперь над ними враги -
И рыжая струйка
из детского уха
Стекает
в горсть
материнской
руки.

Как страшно об этом писать. Как жутко.
Но надо. Надо! Пиши!
Фашизму теперь не отделаться шуткой:
Ты вымерил низость фашистской души,
Ты осознал во всей ее фальши
"Сентиментальность" пруссацких грез,
Так пусть же
сквозь их
голубые
вальсы
Торчит материнская эта горсть.

Иди ж! Заклейми! Ты стоишь перед бойней,
Ты за руку их поймал - уличи!
Ты видишь, как пулею бронебойной
Дробили нас палачи,
Так загреми же, как Дант, как Овидий,
Пусть зарыдает природа сама,
Если
все это
сам ты
видел
И не сошел с ума.

Но молча стою я над страшной могилой.
Что слова? Истлели слова.
Было время - писал я о милой,
О щелканье соловья.

Казалось бы, что в этой теме такого?
Правда? А между тем
Попробуй найти настоящее слово
Даже для этих тем.

А тут? Да ведь тут же нервы, как луки,
Но строчки... глуше вареных вязиг.
Нет, товарищи: этой муки
Не выразит язык.

Он слишком привычен, поэтому бледен.
Слишком изящен, поэтому скуп,
К неумолимой грамматике сведен
Каждый крик, слетающий с губ.

Здесь нужно бы... Нужно созвать бы вече,
Из всех племен от древка до древка
И взять от каждого все человечье,
Все, прорвавшееся сквозь века,-
Вопли, хрипы, вздохи и стоны,
Эхо нашествий, погромов, резни...
Не это ль
наречье
муки бездонной
Словам искомым сродни?

Но есть у нас и такая речь,
Которая всяких слов горячее:
Врагов осыпает проклятьем картечь.
Глаголом пророков гремят батареи.
Вы слышите трубы на рубежах?
Смятение... Крики... Бледнеют громилы.
Бегут! Но некуда им убежать
От вашей кровавой могилы.

Ослабьте же мышцы. Прикройте веки.
Травою взойдите у этих высот.
Кто вас увидел, отныне навеки
Все ваши раны в душе унесет.

Ров... Поэмой ли скажешь о нем?
Семь тысяч трупов.
Семиты... Славяне...
Да! Об этом нельзя словами.
Огнем! Только огнем!
1942, Керчь,Илья Сельвинский.

[Н. Светлов]

Я ЭТО ВИДЕЛ!

И конца-края этому не видно. То тут, то там.

[Лилия]

Может просто совпадение, а может из серии таких совпадений не может быть.
Сегодня в рабочую группу скинули.

Мне хочется хороших новостей,
Я больше не могу читать плохие...
Хочу читать о счастье у людей,
О том, что стороной прошла стихия.

О том, что что-то там изобрели,
Но не для разрушений, а во благо.
И что лекарство важное нашли!
Что обрела хозяина дворняга!

Что брошенных детей на свете нет!
И стариков не оставляют тоже!
Что каждый и накормлен, и согрет,
И в мире доброта — всего дороже.

О том, что прекратили воевать
В один момент все страны на планете.
О том, что государству не плевать,
На то, какими будут наши дети.

О том, что научились дорожить
И добрым словом, и мгновеньем каждым!
О том, что непременно будем жить!
Что в мире нет ни голода, ни жажды.

А за окном октябрь всё красивей,
но хочется рыдать, кричать истошно.
Я так хочу хороших новостей,
А то уж от плохих и, правда, тошно.
Рубальская

[максим]

Да! Об этом нельзя словами.
Огнем! Только огнем!

И конца-края этому не видно. То тут, то там.

Потому что "забыли" что такое фашизм
Воспитали такие поколения, которые "не помнят"
И страшно за детей, их жальче всего

Крапивин. Последняя свеча
Холодным пеплом замело их след,
Но мальчики стоят и ждут ответа —
Все те, кто, появившись на земле,
Не дожил до тринадцатого лета.
Их бесконечный строй угрюм и тих,
Шеренги, словно траурные ленты.
Так что же вы не взглянете на них
Премьеры, полководцы, президенты?

Всё тише барабанщики стучат,
Но гаснущий их марш зовёт к возмездью.
И вот горит последняя свеча,
Горит среди галактик и созвездий.
Картонный город съела темнота,
Угасли оробелые огни там.
Но эта свечка светит неспроста —
Она горит на бочке с динамитом.

Пускай весь мир вокруг уныл и хмур,
Свеча горит во тьме неугасимо.
Зажгли её, как жгут бикфордов шнур,
Сгоревшие мальчишки Хиросимы.
Её спокойный свет неумолим,
Не гаснет пламя, как бы мрак ни вился.
Свечу шесть барабанщиков зажгли
От тлеющего пепла Саласпилса...

Опять беда сжимает города,
Как проволока вокруг запретной зоны.
Но снова прорастают сквозь года
Мальчишки, как стальной посев Язона.
Негаснущей свечи спокойный свет
Горит на их клинках звездою красной
И может быть, здесь кроется ответ,
Хотя ещё не точный и не ясный...

В. Крапивин, 1983

[максим]

Были тайны тогда не открытыми,
Мир земной был широк, неисхожен.
Мастерили фрегат из корыта мы
С парусами из старой рогожи.

Мы строгали из дерева кортики,
Гнули луки тугие из веток —
Капитаны в ковбойках и шортиках,
Открыватели белого света.

Белый свет был суров и опасен,
Он грозил нам различными бедами.
Караулил нас двоечник Вася
И лупил — а за что, мы не ведали.

Мир являл свой неласковый норов,
И, едва выходили за двери мы, —
Жгла крапива у старых заборов,
Жгли предательством те, кому верили...

Мы, бывало, сдавались и плакали.
Иногда спотыкались и падали.
Но потом, сплюнув кровь, подымались мы,
Ощетинясь сосновыми шпагами.

Жизнь бывала порою, как мачеха
И немало нам крови испортила.
И тогда вспоминал я, как мальчиком
Помнил честь деревянного кортика.

...А когда было вовсе несладко —
И казалось, что выхода нет, —
Будто в детстве, спасал меня Славка
Десяти с половиною лет.

...Вот он мчится, как витязь их сказки,
В тополиной июньской пурге.
И, как рыцарский орден Подвязки, —
Пыльный бинт на побитой ноге.

В. Крапивин. "Синий город на Садовой"

[ZYOBRA_70]

Я убит подо Ржевом. А. Твардовский.
Читает Василий Лановой

[ZYOBRA_70]

"Бараны"

Мы часто о том забываем,
Что правда бывает груба:
"Бараном" глупца называем,
Овцой называем раба.

И чтобы рабы не тужили,
Что трусы они и глупцы,
Хозяева сказку сложили
О "праведной" жизни овцы.

Овечьи глаза умиляют
Их взгляды чисты и светлы,
Но стадо овец возглавляют
Нахальные твари - козлы.

Девиз у барана простого
Мол, "думать - не наши дела,
Что кто-то всё снова и снова
Овечек стрижёт до гола".

А вдруг отобьётся какая,
Пойдёт иль заблеет не так
Хозяин с верёвки спускает
Голодных и злобных собак.

И ноги до крови сдирая,
Бараны, терпя произвол,
Мечтают о прелестях "рая",
Куда приведёт их козёл.

До самой до смерти мученья,
А после "счастливый конец
За страх и овечье смиренье
Сулит бородатый "отец".

Баран затрясётся, заблеет,
Убийца загнёт рукава,
И возле рассеченной шеи
Окрасится кровью трава.

Клинок пресечёт на закланье
Предсмертный мучительный стон,
Смиренное стадо баранье
Послушно вернётся в загон.

И лишь сосчитает охрана
Овец у бараньей тюрьмы,
Мне слышится голос барана:
Ребята, живите, как мы...

У нас и холмы, и дубравы,
Большой загороженный кош.
Да, наши хозяева правы -
Что лучше барану найдёшь?

"Козлы" поведут за собою
Собаки спасут от волков
Хозяин доволен судьбою
Смиренных овец-дураков.

И полные райской надежды
Сопят и вздыхают во сне:
Умеют бараны-невежды
"Не думать о завтрашнем дне".

Не думай - всё будет как надо,
Тебя поведут - ты иди...
Плетётся безмозглое стадо
И те же "козлы" впереди.

© Ермаков Сергей

[ZYOBRA_70]

Кто-то плачет, кто-то злобно стонет,
Кто-то очень-очень мало жил...
На мои замерзшие ладони голову товарищ положил.
Так спокойны пыльные ресницы,
А вокруг нерусские поля...
Спи, земляк, и пусть тебе приснится
Город наш и девушка твоя.
Может быть в землянке после боя
На колени теплые ее
Прилегло кудрявой головою
Счастье беспокойное мое.
Ю. Друнина

[Sarkov]

из поэмы «210 шагов»)

Память
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает...
В школе
когда-то были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»...

Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный разбойничий рокот...
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать...
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю...
Не успеваю.

Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню...
В душном вагоне —
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверное,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею.

Сильным бываю.
Слабым бываю.
Школьного друга
нежданно встречаю.
«Здравствуй!
Ну как ты?..»
И —
не успеваю
вслушаться
в то, что он мне
отвечает...
Керчь и Калькутта,
Волга и Висла.
То улетаю,
то отплываю.
Надо бы,
надо бы остановиться!
Не успеваю.
Не успеваю.
Знаю,
что скоро метели
подуют.
От непонятной хандры
изнываю...
Надо бы
попросту сесть и подумать!
Надо бы...
Надо бы...
Не успеваю!

Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю...
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю!..
Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею...
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю...
Я бы, конечно,
исправил оценки!..
Не успеваю.
Не успеваю.

Р. Рождественский

[Sarkov]

Подслушанный разговор

— Снова дралась во дворе?..

— Aга!
Мама,
но я не плакала!..
Вырасту —
выучусь на моряка.
Я уже в ванне
плавала!..

— Боже,
не девочка, а беда!
сил моих больше нету...

— Мама,
а вырасту я когда?..

— Вырастешь!
Ешь котлету...

— Мама,
купим живого коня?..

— Коня?!
Да что ж это делается?..

— Мама,
а в лётчики примут меня?..

— Примут.
Куда они денутся?!
Ты же из каждого,
сатана,
душу
сумеешь вытрясти!..

— Мама,
а правда, что будет
война
и я не успею
вырасти?..

Р. Рождественский

[максим]

[ZYOBRA_70]

Андрей Шигин

* * *
Напиши мне письмо в сорок первый.
Я зажму его крепко в кулак
И оно сбережёт мои нервы
В череде рукопашных атак.

Напиши мне письмо в сорок третий -
Укрепи мою веру в мечту
О безоблачном, мирном рассвете.
Я письмо перед строем прочту!

Напиши мне письмо в сорок пятый.
Раздели со мной радость мою!
Этот скромный листочек помятый
Даст мне силы в последнем бою.

Напиши мне письмо… Без ответа.
Я прошу, напиши, не забудь!
Мне его санитар лазарета
Перед смертью положит на грудь…

май 2010 г.