Чудной разговор
Опубликовал: Н. Светлов | рубрики: Проза, Творчество |ЧУДНОЙ РАЗГОВОР
Н. Светлов
И затеялся смутный, чудной разговор.
Кто-то песню стонал и гитару терзал,
А припадочный малый, придурок и вор,
Мне тайком из-под скатерти нож показал.
Владимир Высоцкий
Знаете, как спровоцировать шизофреника на агрессию?
Очень просто. Шизофреник не замечает различия между реальностью и своим бредом. Бредовая идея всегда обладает внутренней целостностью и логикой, иногда просто поражая обстоятельностью, множеством идеально подобранных и подогнанных одна под другую деталей, оставляющих впечатление неопровержимой истины. А вот между идеей и реальностью логической увязки нет.
Пока не коснётесь бредовой идеи, шизофреник может быть милейшим малым. Натура типичного шизофреника поэтическая, движимая идеалами и страстями. Как правило, шизофреник талантлив. Если его талант находит признание, адекватное самооценке — шизофреник счастлив и заражает своим счастьем окружающих. Если нет — одинок и склонен к тяжкой депрессии. Имеет блестящее чувство юмора или не имеет его вовсе — третьего не дано. Пока болезнь не разрушит его судьбу, у него много друзей, широкий круг общения, его любят, им восхищаются.
Но как только шизофреник доверительно сообщит вам, что представлен к Станиславу третьей степени со звездой, — берегитесь! Лучше поздравить как можно искренней и впредь этой темы избегать. Ибо если вы попытаетесь представить бедному нашему больному доказательства того, что Станислав давно отменён и вместо него теперь орден Почёта, — доказательства будут отметены прочь, а вы попадёте в разряд недругов. И это не шутки: шизофреник деятелен, он готов к борьбе за свою картину мира, ставки в которой выше жизней.
Если вы скажете ему, что иначе видите мир — он, быть может, это вам простит. Но не приведи вас господь настаивать на вашей правоте!
И полно: в самом ли деле Вы правы? Откуда вы знаете про орден Почёта? Из книжек? Так ведь я сам могу книжку написать. Тоже поверите?
Впрочем, не стоит об этом. Вот об этом точно не стоит.
Это была присказка. Перейдём к сказке.
Как вы уже, наверное, догадались, я имею некоторое отношение к изучению душевных болезней. Собственно, я не психиатр — я будущий журналист (ужас, правда?). Пишу дипломную работу на тему освещения проблем психиатрии. Я, стыдно признаться, отличник — всё равно шила в мешке не утаишь, это сразу видно по тексту, — ну, значит, взял быка за рога. Прочёл несколько томов, походил, пользуясь кое-какими связями, на лекции одного светила, поприсутствовал на приёмах — и дальше в том же духе. Короче, диагнозы теперь угадываю раньше, чем их поставит профессор. Попадание стопроцентное.
Вот почему я точно знаю: он не шизофреник! Готов в этом поклясться. Не верите — дождитесь официального освидетельствования.
Дело было в трёхзвёздочной привокзальной гостинице жарким солнечным утром NN года в губернском городе Е. Я спустился из скромного своего номера в бейсмент, где располагается кафе «Лепота», сервирующее к завтраку шведский стол для гостей. Гостиница заселена под завязку, свободных столиков не было, и я подсел на уголок шестиместного столика, почти уже накрытого на пять персон (сами персоны стояли в очереди кто за кофе, а кто за блинчиками).
Вскоре упомянутые персоны заняли свои места. Четверо — две подчёркнуто интеллигентные дамы лет сорока со своими кавалерами — подполковником в форме и не старым ещё ветераном интеллектуального труда в спортивном костюме — вели оживлённую беседу. Пятый, в очках, похожий на Гарри Поттера в зрелых летах, явно был не из их комании — сидел и без стеснения прислушивался. Вид у него был удивлённый. Я бы даже сказал, шокированный.
Обычно мне нет дела до других людей. Я б не обратил на него внимание, если б не раздражающая деталь: крупный деревянный крест на груди, висящий на массивной цепи — вероятно, позолоченной. Стоило взгляду упасть на это украшение, как пред мысленным взором тут же всплыло набранное золотыми литерами шрифта Tahoma обидное слово «ВЫПЕНДРЁЖ».
Тема застольной беседы оригинальностью не отличалась: обсуждали Украину и Крым. Обсуждали, как водится, живо и эмоционально. Политических разногласий среди собеседников не было — все четверо стояли на одной платформе. На какой именно — для нашего рассказа не имеет значения. Важно другое: собеседники демонстрировали эрудицию и начитанность, обсуждали исторические корни конфликта. Корни эти, по мнению собеседников, простирались куда-то в эпохи скифов и греческих колоний, с чем я никак не мог согласиться, но по причине слабого владения предметом помалкивал.
Гром грянул неожиданно. Поттерообразный субъект, дождавшись секундной паузы, деликатно коснулся рукава подполковника и, хлопая глазами, спросил:
— Милостивый государь, простите моё любопытство, — что вы разумеете под Советским Союзом?
Подполковник, естественно, решил, что вопрос с подвохом: сейчас начнут за что-то или против чего-то агитировать.
— Разумею государство на территории Евразии, созданное на основании Договора 1922 года, руководствовавшееся Конституциями 1924, 1936 и 1977 годов и просуществовавшее до конца 1991 года. Никаких других подтекстов, милостивый государь, не подразумеваю, — примирительно улыбнулся военный, после чего отвернулся к собеседникам, дав понять, что разговор окончен.
Вопрошавший пожал плечами. Брови его встали домиком, и он принялся слушать ещё внимательней.
— Покорнейше прошу извинить моё любопытство — кто будет господин Порошенко?
Тишина.
— Виноват, виноват, конечно же, это не моё дело. Я позволил себе слабость покориться интриге занимательной беседы именно потому, что её предмет для меня неразрешимая загадка. Простите ещё раз; но если содержание беседы не составляет секрета, не сочтите за труд удовлетворить моё любопытство в обмен на мою искреннюю признательность.
Если б не этот неуместный крест, гражданин, ей-богу, был бы весьма располагающей к себе личностью. Что-то в нём было умильное.
— Хорошо, — ответила дама, предположительно супруга подполковника. — Порошенко — президент Республики Украина. Инаугурация состоялась неделю назад. Запамятовали? Или, быть может, принципиально не смотрите новостей?
Гражданин в очках совсем растерялся.
— Ммм… Как же, смотрю, смотрю, вот сегодня утром государь император встречался в Кремле с министром иностранных дел Прибалтийской Федерации. А с генерал-губернатором Украинской автономии его превосходительством великим князем Игорем Патоном и его многоуважаемой супругой имел честь беседовать третьего дня. Позвольте представиться — князь Орлов, Марлен Игоревич, действительный статский советник, наместник харьковский и николаевский.
Гробовая тишина.
Тут я должен сообщить читателю, что вышеприведённая тирада произнесена была совершенно без позы, без того самого ВЫПЕНДРЁЖА. С достоинством, да; но звучала она извинением за возможность, по долгу и праву службы, рукопожатия со светлейшим Игорем Патоном, коей, верней всего, лишены собеседники.
На лицах четверых сотрапезников сию же минуту отразился нелицеприятный диагноз, единодушно поставленный князю орлов.
— Очень рад знакомству, — выдавил полковник. Остальные по-быстрому надели на себя улыбки и, не в силах произнести ни слова, закивали в знак полной солидарности со словами военного.
Беседа обречена была прекратиться. Но не прекратилась: я не был согласен с диагнозом. Клинической картины не было, опасаться нечего было, а ситуация сложилась любопытная. А для начинающего журналиста моего профиля — любопытная вдвойне. Собрав воедино все запасы профессиональной журналистской наглости, я решился — поднял упавшее знамя дискуссии.
— Марлен Игоревич, Вы «Мастера и Маргариту» читали?
— О, разумеется!
— Тогда предлагаю игру, для чего приглашаю всех желающих в гости в мой номер. Сразу после завтрака, если найдёте время. Полагаю, получаса нам хватит.
Забегая вперёд, сообщу, что насчёт получаса я ошибся. По счастью, был выходной.
— Марлен Игоревич, представьте себе, что мы иностранцы, — я выразительно закатил глаза, — любопытствуем, значит, что здесь и как.
Если б на мне было пенсне, то Коровьев из меня ничего. А на визитке сэра в спортивном костюме вполне уместна, по ситуации, заглавная буква W. Гелл, правда, целых две, ну да ладно.
— Так вот, расскажите нам историю России. Коротенько. Ну, скажем, начиная с первого царя. Добро?
Четвёрка, встретившая мою инициативу поначалу с видимым осуждением, всё ж не была лишена ни авантюризма, ни любопытства, ни (увы им!) желания потроллить. Сэр с литерой W благосклонно кивнул:
— Да, да. Вы не подумайте, никакого подвоха, но, право же, интересно, какие эпизоды истории упомянете в числе важных именно вы, представитель столь высокого сословия.
Кафе мы покинули все вместе. Потом народ разошёлся помыть руки, а спустя не более трёх минут мы собрались впятером: одна из дам, именно супруга Воланда, сочла риск неоправданным.
Запись рассказа у меня сохранилась. Здесь я сообщу только то, что мне, дилетанту, показалось самым интересным.
До семнадцатого года почти всё сходилось, кроме трёх деталей. Первая — по версии князя, высказанной с непоколебимой уверенностью, Димитрий Феодорович погиб не от падучей и не от ножей недругов, а от астмы. Князь сообщил, что свидетелей происшествия было столько, что в этой истине усомниться немыслимо; а то, что предки назвали болезнь падучей (бедный царевич нередко падал в обморок от приступов удушья) — тому виной уровень их медицинских знаний. Ножа никакого не было, что подтверждено документально. Нож был приписан этой истории злонамеренными ньюсмейкерами из старобоярских родов, имевших к тому свои интересы.
Вторая — Лжедмитрий был почти легитимен. Польская династия имела наибольшие на тот момент законные права на московский престол, но не могла получить необходимую политическую поддержку и потому выдвинула марионетку из числа православных, сочинив ему легенду, гарантировавшую симпатии русских. Лжедмитрий, однако, стал злоупотреблять властью, пил, дебоширил, за что и поплатился.
Третья — Михаил Филаретович, оказывается, был не самодержцем, а соправителем польского царевича Владислава. Подписанный обоими монархами конституционный акт разделял полномочия монархов по религиозному принципу: Владислав царстововал над подданными Москве католиками, Михаил — над православными. Значит, Михаил получал больше реальной власти. Документ предусматривал наследование престола по линии Владислава. Кроме того, предусматривалось формирование в отдалённой перспективе единого русско-польского государства. Без этого документа, подчеркнул князь, не было бы перспектив у реформ Петра, и патриарх Никон руководствовался им же. Конституционный акт, по словам князя, действует и поныне. Алексей Михайлович был заклеймён узурпатором, нарушившим порядок престолонаследования, опираясь на поддержку православных. Однако же он якобы сохранил верность остальным положениям Конституционного акта.
А вот февральской и октябрьской революций не было. Вместо них в Стамбуле поднялось и победило восстание, инспирированное спецслужбами Бориса Штюрмера, после чего Россия вступила в тайные переговоры с немцами. Переговоры позволили Германии отвести крупные силы с российского фронта, а России — формально остаться на стороне Антанты. В конечном счёте война закончилась перемирием, Россия приобрела проливы, а Германия выплатила союзникам небольшую контрибуцию. Крупных изменений в мироустройстве не произошло, однако после войны началось быстрое сближение России с Германией, завершившееся созданием конфедерации, из которой впоследствии вырос Евроазиатский Союз. Далее следовали сказки в том же духе. Гагарин, правда, полетел в космос первым — дата совпала; но и на Луне русские побывали — правда, уступив пальму первенства американцам.
Мы слушали молча и кивали головами. Потом все горячо поблагодарили князя, так и оставив его в недоумении, и быстро разошлись. Вежливый Марлен Игоревич вопросительно посмотрел на меня, не понимая, что же дальше и чего вообще от него хотели. Идея беседы принадлежала мне — значит, мне и объясняться. Это было справедливо.
— Марлен Игоревич, вот какое дело. Я сейчас оказываюсь в совершенно дурацком положении, потому что абсолютно не верю в вашу искренность и не понимаю ваших мотивов. Но я допускаю (хотя бы чисто формально) зеркальность этой ситуации. И намерен исходить из этого допущения. То есть я полагаю, что вы ощущаете себя в точно том же дурацком положении, в каком ощущаю себя я. Договорились?
Князь кивнул — что ему ещё осталось?
Тогда я в меру своих скромных познаний, пару раз завравшись, изложил расхождения между его рассказом и истинной правдой.
— Марлен Игоревич, — завершил я, — разница между моей версией и вашей заключается в том, что вы не найдёте ни одного подтверждения своей версии в окружающем мире, а я — сколько угодно. Просто включите телевизор! Войдите в интернет! Возьмите с полки библиотеки любой учебник.
Князь осуждающе покачал головой, а я продолжил:
— И на самом деле мне, журналисту, по-настоящему интересно одно: ваши мотивы. Их я понять не могу. Я бы признал вас безумцем, если б не моя осведомлённость в азах психиатрии. Скажите, зачем, зачем вы всё это придумали? Вы что-то изучаете? Изучаете психические реакции на нестандартные ситуации? Или, быть может, на самом деле вы писатель?
Князь ответил:
— У меня, молодой человек, к вам и к вашим друзьям тот же самый вопрос. Больше мне добавить, к сожалению, нечего.
Втянув голову в плечи, он вышел из комнаты, буркнув: «Простите великодушно».
Какой же развязки вы ожидаете? Подполковник, сама доброта, позвонил знакомому врачу, наговорил ему бог весть что, и милейшего князя с дурацким крестом на груди забрали прямо из номера санитары. Вот по этой причине я вам, гражданин сержант, всё и рассказываю. Диагноз ему не поставят — в этом нет ни малейших сомнений. Надо как-то выручать человека. Он не болен, но если его бросить на произвол судьбы, — доиграется.
Закончив рассказ, я подписал протокол. Засим сержант полностью потерял ко мне интерес и, забыв поблагодарить, включил телевизор.
И прежде, чем я успел затворить дверь участка, говорящая голова, возникшая на экране, торжественно произнесла:
— В Кремле только что завершилась оказавшаяся чрезвычайно продуктивной встреча государя императора с министром иностранных дел Прибалтийской Федерации. На проводе наш корреспондент в Риге.
ЗАНАВЕС
